Глава 13
Глава 13
«Вобщем, у этого аналитика было два пациента, которые, как оказалось, были хорошими друзьями… ты меня слушаешь?» — спросил Пол Эрнеста, который сосредоточенно пытался избавить от костей тушеную треску в кисло-сладком соусе своими палочками. Эрнест выступал в Сакраменто, и Пол приехал туда, чтобы встретиться с ним. Они облюбовали угловой столик в «Китайском бистро», огромном ресторане, где в самом центре зала на островке стекла и хрома были разложены поджаренные утиные и куриные тушки. Эрнест был одет в свою униформу для подобных случаев: синий двубортный блейзер поверх белого кашемирового свитера.
«А как же. Думаешь, я не могу есть и слушать одновременно? Два друга лечатся у одного и того же аналитика. Ну и?..»
«Однажды после партии в теннис, — продолжил Пол, — они обсудили своего мозгоправа. Он корчил из себя всезнайку, чем уже довел их обоих до белого каления, так что они решили поразвлечься и договорились рассказать ему один и тот же сон. Так что на следующий день один из них рассказывает аналитику свой сон в восемь утра, а в одиннадцать второй повторяет его рассказ слово в слово. Аналитик, не изменившись в лице, восклицает: «Поразительно! За сегодняшний день я уже третий раз слышу этот сон!»
Эрнест расхохотался, да так, что едва не подавился. «Хорошая история, — отсмеявшись, сказал он, — но к чему это ты?»
«Ну, во-первых, к тому, что скрытничают не только терапевты. Многие пациенты врут, лежа на кушетке, и многих ловят на этом. Я тебе рассказывал про своего пациента, который за два года до нашей с ним встречи лечился у двух терапевтов, причем ни одному из них об этом не сообщил».
«А мотив?»
«Ой, что-то вроде мстительного ликования. Он сравнивал их комментарии и тихонько смеялся над тем, как они с полной уверенностью в своей правоте дают диаметрально противоположные, но одинаково нелепые интерпретации».
«Что-то вроде ликования… — произнес Эрнест. — Помнишь, как бы назвал это старик профессор Уайтхорн?»
«Пиррова победа!»
«Пиррова, — повторил Эрнест. — Его любимое слово. Мы слышали его каждый раз, когда он говорил о сопротивлении пациентов психотерапии.
Но знаешь, — продолжал он, — этот твой пациент, который лечился сразу у двух терапевтов…. Помнишь, в Хопкинсе мы с тобой предъявляли одного и того же пациента двум супервизорам, а потом смеялись над тем, что их мнения не совпали ни по одному вопросу? То же самое. Меня заинтриговала твоя история про двух терапевтов. — Эрнест отложил палочки. — Вот интересно, а со мной такое может случиться? Не думаю. Я уверен, что могу понять, когда пациент говорит мне правду, а когда лжет. Бывают, конечно, сомнения, но потом наступает момент, когда я уже не сомневаюсь в том, что мы оба говорим правду».
«Оба говорим правду» — хорошо звучит, Эрнест, но что это значит? Даже не могу вспомнить, сколько раз получалось так, что я работал с пациентом год, два, а потом происходило что-то, что заставляло меня полностью пересмотреть все, что я о нем знал. Были пациенты, с которыми я по нескольку лет работал индивидуально, а потом я перевожу его в группу — и что я вижу! Быть не может! Это мой пациент? С таких сторон он мне не открывался!
Три года, — продолжал Пол, — я работал с пациенткой, очень интеллигентной женщиной лет тридцати, у которой спонтанно, без какой бы то ни было стимуляции с моей стороны, начали возникать воспоминания об инцесту-альных отношениях с отцом. Мы работали с этим около года, и я был уверен, что мы оба, как ты выразился, говорим правду. Все эти ужасные месяцы я держал ее за руку, когда воспоминания настигали ее, я поддерживал ее в то сложное для всей ее семьи время, когда она пыталась объясниться с отцом. Теперь же — возможно, в связи с ажиотажем в прессе — она стала сомневаться в истинности этих детских воспоминаний.
Говорю тебе, у меня голова шла кругом. Я не знаю, где правда, где вымысел. Более того, она начала критиковать меня за доверчивость. В последнюю неделю ей приснился сон, что она находится в родительском доме, и вдруг подъезжает машина общества Доброй воли и начинает ломать фундамент. Почему ты улыбаешься?»
«Хочешь, я с трех попыток угадаю, кто этот грузовик».
«Именно. Без сомнения. Когда я спросил, с чем у нее ассоциируется этот грузовик, она пошутила, что сон называется «Рука Помощи Наносит Удар». То есть послание, заключающееся в этом сне, выглядит следующим образом: притворяясь — или искренне веря в то, что я помогаю ей, — я подрываю основы ее дома, ее семейного благополучия».
«Втираешься в доверие».
«Верно. А я сделал глупость: я попытался защититься. Когда я сказал, что анализировал ее воспоминания, она назвала меня простофилей, который верил каждому ее слову.
И знаешь, — продолжал Пол, — в чем-то она права. Может, мы слишком легковерны. Мы настолько привыкли, что пациенты платят нам за то, что мы выслушиваем их откровения, что стали слишком наивными, чтобы допустить возможность того, что они лгут нам. Я слышал, что было проведено исследование, в ходе которого выяснилось, что психиатры и агенты ФБР оказались фактически неспособны уличить человека во лжи. А спор по поводу инцеста принимает совершенно дикие формы… Эрнест, ты слушаешь меня?»
«Продолжай. Ты говорил о том, что спор по поводу инцеста принимает совершенно дикие формы».
«Да. Особенно когда дело доходит до сатанинских ритуалов, связанных с изнасилованием. В этом месяце я выполняю функции приходящего врача в стационаре округа. Шесть из двадцати пациентов отделения утверждают, что стали жертвами ритуального изнасилования. Ты не поверишь, что творится на групповых сеансах! Эти шесть пациентов описывают, как происходило ритуальное изнасилование по сатанинскому обряду, не забывая про человеческие жертвоприношения и каннибализм, причем настолько ярко и настолько убедительно, что никто не осмеливается усомниться в их словах. В том числе и персонал! Если бы терапевты, которые ведут группу, решились усомниться в истинности этих рассказов, пациенты попросту заклевали бы их, не дали работать! По правде сказать, кое-кто из персонала действительно в это верят. Сумасшедший дом».
Эрнест кивнул, ловко перевернув кусок рыбы на своей тарелке и продолжая есть.
«Такие же проблемы возникают и с работой с расщеплением личности, — продолжал свой рассказ Пол. — Я знаю терапевтов, настоящих профессионалов, через руки которых прошли сотни таких пациентов, но знаю и других хороших терапевтов, которые, имея тридцатилетний стаж работы, утверждают, что никогда ни с чем подобным не сталкивались».
«Помнишь, у Гегеля: «Сова Минервы появляется только в сумерках», — отозвался Эрнест. — Может, мы просто не можем понять истинную суть этой эпидемии, пока она не спадет. Тогда мы сможем оценить ситуацию более объективно. Я полностью с тобой согласен в том, что касается жертв инцеста и расщепления личности. Но давай отойдем от этой темы и обратимся к твоей повседневной амбулаторной психотерапевтической практике. Думаю, что хороший терапевт способен понять, когда пациент говорит ему правду».
«Социопат?»
«Нет, нет, нет, ты же понимаешь, о чем я, — обычный пациент. Когда ты последний раз работал с социопатом, который бы платил тебе за лечение и не был направлен к тебе по решению суда? Помнишь, я рассказывал тебе о моей новой пациентке, на которой я провожу эксперимент с полным самораскрытием? В общем, во время второго сеанса на прошлой неделе я какое-то время не мог поймать ее. мы были так далеки друг от друга… словно бы и не были в одной комнате. А потом она начала рассказывать, что в юридическом колледже была лучшей студенткой группы, внезапно разрыдалась и стала абсолютно искренней. Начала рассказывать, о чем больше всего сожалеет. О том, как отказалась от выгодных профессиональных предложений, от возможности сделать карьеру и выбрала замужество, но вскоре возненавидела мужа И в точности то же самое, тот же прорыв искренности имел место на первом сеансе, когда она говорила о своем брате и каком-то насилии, которое пережила — или возможно пережила — в детстве.
Я так сочувствовал ей… знаешь, тогда мы были действительно близки. Настолько близки, что сейчас неискренность между нами просто невозможна. На самом деле после того случая на прошлом сеансе она стала невероятно искренней… стала говорить обо всем исключительно искренне… о сексуальной фрустрации… о том, что сойдет с ума, если не переспит с кем-нибудь».
«Сдается мне, у вас много общего».
«Да, да. Я работаю над этим. Пол, да перестань ты есть свои проращенные бобы. Ты что, собрался участвовать в Олимпиаде для анорексичных спортсменов? Вот, попробуй эти острые устрицы — это их фирменное блюдо. Почему мне всегда приходится есть за двоих? Только посмотри на этого палтуса, он великолепен!»
«Нет, спасибо, я специально жую термометры, чтобы получить свою дозу ртути».
«Очень смешно. Боже правый, что за неделя! Пару дней назад умерла Ева, моя пациентка. Помнишь Еву? Я рассказывал тебе о ней — я бы хотел иметь такую жену или мать. Рак яичников, помнишь? Преподавала писательское мастерство. Удивительная женщина».
«Это та самая, которой приснился отец, который говорил ей: «Не сиди дома с тарелкой куриного супа, как я, а езжай в Африку».
«А, да. Я уже и забыл. Да, верно, это была Ева. Мне будет ее не хватать. Я тяжело переживаю эту смерть».
«Я не знаю, как ты можешь работать с раковыми пациентами. Как ты это переносишь, Эрнест? Ты пойдешь на ее похороны?»
«Нет. Этот предел я уже не перехожу. Я должен защитить себя, мне нужен некий буфер. И я ограничиваю количество раковых пациентов. Сейчас я работаю с пациенткой. Она — социальный работник, психиатр в онкологическом центре, и работает исключительно с раковыми пациентами — целый день. И, скажу я тебе, этой женщине действительно тяжело».
«Это опасная профессия, Эрнест. Ты видел статистику самоубийств среди онкологов? Такой же высокий показатель, что и у психиатров! Да ты мазохист!»
«Все не так мрачно, — ответил Эрнест. — В этом есть и свои светлые стороны. Если ты работаешь с умирающими и при этом сам проходишь терапию, ты можешь установить связь с различными частями своего «я», переоценить приоритеты, отказаться от пустого и мелочного. После сеансов я всегда чувствую себя гораздо лучше, более оптимистично смотрю на жизнь. Этот социальный работник, она успешно прошла пятилетний курс терапии, но после работы с умирающими появился новый материал. Например, ее сны пронизаны страхом смерти.
На прошлой неделе одна из ее любимых пациенток умерла, и ей приснился настоящий шедевр. Ей приснилось, что она находится на собрании комитета, которое провожу я. Она должна передать мне какие-то папки, и ей надо пройти мимо огромного открытого окна — оно занимает всю стену до самого пола. Она разозлилась на меня за мое безразличие к тому, что ей приходится так рисковать. Потом началась буря, и я взял на себя заботу о группе, повел их всех вверх по металлическим ступенькам — вроде как пожарной лестнице. Они забрались на самый верх, но там был тупик, дальше хода нет, и всем пришлось возвращаться».
«Иными словами, — отозвался Пол, — ты, и только ты, можешь защитить или вывести ее от болезни, от смерти».
«Именно так. Но я хочу сказать, что за пять лет аналитической работы с ней проблема смерти не возникала ни разу».
«Я со своими пациентами тоже с этим не сталкивался».
«Тебе надо заняться этим. Она всегда скрывается под внешней оболочкой».
«А ты-то что, Эрнест, со всей этой этологической конфронтацией? Появился новый материал, значит, надо продолжать терапию?»
«Вот поэтому я пишу книгу о страхе смерти. Помнишь, Хемингуэй говорил, что его терапевт — «Корона»?»
«Сигары «Корона»?»
«Печатная машинка. Ты такую модель не помнишь. А помимо писательства отличной терапией для меня является общение с тобой».
«Разумеется, а вот мой счет за сегодняшний вечер. — Пол подозвал официанта и жестом показал ему, что счет следует подать Эрнесту. Он взглянул на часы. — Через двадцать минут ты должен быть в книжном магазине. Расскажи-ка мне вкратце о своем эксперименте с самораскрытием с этой новой пациенткой. Что она собой представляет?»
«Странная женщина. Очень интеллигентная, отличный специалист, но при этом удивительно наивная. Несчастлива в браке, и мне хотелось бы довести ее до такого состояния, когда она сможет найти способ решить эту проблему. Пару лет назад она хотела подать на развод, но муж слег с раком простаты, и теперь она думает, что прикована к нему до конца его дней. Единственная успешная попытка терапии с психиатром с Восточного побережья. И — внимание, Пол! — у нее был долгий роман с этим парнем! Он умер несколько лет назад. Что самое ужасное, так это тот факт, что она утверждает, что это помогло ей. Она молится на него. С таким я сталкиваюсь впервые. Я никогда не встречал пациента, который утверждал бы, что сексуальные отношения с терапевтом благотворно на него подействовали. А ты?»
«Помогло? Да это помогло терапевту немного расслабиться! Но пациент… для пациента это всегда плохо кончается!»
«Почему ты говоришь «всегда»? Я только что описал тебе случай, когда это помогло. Так что давай не будем позволять фактам вставать на пути научной истины!»
«Хорошо, Эрнест. Я исправлюсь. Попытаюсь быть объективным. Посмотрим… Дай-ка подумать. Помнишь тот случай несколько лет назад, когда ты был экспертным свидетелем? Как его звали? Кажется, Сеймур Троттер. Он утверждал, что это помогло его пациентке, что это был единственный способ добиться успеха терапии. Но тот парень был таким самовлюбленным, он был опасен. Кто ему поверит? Несколько лет назад у меня была пациентка, которая пару раз переспала со своим пожилым терапевтом, когда у него умерла жена. Она называла это «благотворительным сексом». Утверждает, что особой пользы ей это не принесло, да и вреда тоже, но в общем опыт был скорее позитивным, чем негативным.
Разумеется, — продолжал Пол, — многие терапевты заводили романы с пациентками, а потом женились на них. Это тоже надо учесть. Мне никогда не попадались на глаза какие-либо данные по этому поводу. Кто знает, какова судьба таких браков. Может, они оказываются значительно более удачными, чем мы можем предположить. Дело в том, что у нас просто нет информации по таким бракам. Мы знаем только о катастрофах. То есть числитель нам известен, а знаменатель — нет».
«Странно, — сказал Эрнест. — Ты слово в слово повторяешь аргумент, который я слышал от своей пациентки».
«Но это же очевидно. Мы знаем о трагедиях, но не знаем, на каком фоне они происходят. Может, где-то есть пациентки, которым роман с терапевтом пошел только на пользу, и мы никогда ничего о них не услышим. И нетрудно понять почему. Во-первых, это не та тема, которую стоит обсуждать публично. Во-вторых, возможно, они вылечились, и мы ничего про них не знаем, потому что им не пришлось больше обращаться к терапевтам. В-третьих, если все закончилось хорошо, они будут молчать, чтобы защитить своего любовника-терапевта.
Так что, Эрнест, вот мой ответ на вопрос о научной истине. Теперь я отдал должное науке. Но, по моему мнению, проблема сексуальных взаимоотношений терапевта и пациента — это нравственная проблема. Ни один научный подход не сможет убедить меня в том, что безнравственность нравственна. Я уверен в том, что секс с пациентом — это не терапия, не любовь, но эксплуатация, надругательство над доверием. При этом я не знаю, как относиться к твоим рассказам о пациентах, которые были уверены в обратном. Не понимаю, зачем ей было лгать тебе!»
Эрнест расплатился с официантом, и они вышли из ресторана. До книжного магазина было рукой подать, и они пошли пешком. Пол спросил: «Итак… Расскажи мне еще об этом эксперименте. Насколько ты откровенен?»
«Я делаю первые шаги в своем новом стиле отношений, но все происходит не так, как я ожидал. Не так, как я себе это представлял».
«Почему?»
«Знаешь, я был настроен на более человеческие, более экзистенциальные отношения, чтобы в конце концов получилось что-то вроде «и вот мы вместе встречаем крайности бытия». Я думал, что буду обсуждать с ней свои чувства к ней из «здесь и сейчас», наши взаимоотношения, свои собственные тревоги, фундаментальные проблемы, с которыми мы оба сталкиваемся. Но ее не интересуют глубинные, значимые проблемы; она пытается выжать из меня тривиальную информацию: о моем браке, о моих женщинах».
«И что ты ей отвечаешь?»
«Я пытаюсь найти свой путь. Пытаюсь найти грань между аутентичным реагированием и удовлетворением похотливого любопытства».
«Что ей от тебя нужно?»
«Облегчение. Она оказалась в ужасной ситуации, но в основном фиксируется исключительно на сексуальной фру-стрированности. Ей прямо-таки не терпится. И она взяла моду обнимать меня в конце сеанса».
«Обнимать? И как ты реагируешь?»
«А что в этом такого? Я экспериментирую с совершенными отношениями. В своем отшельничестве ты уже, наверное, забыл, что в реальном мире люди постоянно прикасаются друг к другу. Эти объятия не имеют сексуальной окраски. Я знаю, что такое сексуальные объятия».
«А я знаю тебя. Будь осторожен, Эрнест».
«Пол, успокойся, я все объясню. Помнишь, в «Воспоминаниях, снах, размышлениях» Юнг писал, что для каждого пациента терапевт должен создавать свой язык терапии? Чем больше я об этом думаю, тем более гениальными кажутся мне эти слова. Мне кажется, что это самое интересное замечание Юнга относительно психотерапии, правда представляется мне, он не довел эту мысль до конца, не понял. Дело не в том, что для каждого пациента нужно изобретать новый язык или, скажем, новую терапию — суть в самом факте изобретения! Иными словами, действительно процесс работы терапевта и пациента, честный процесс. Я кое-чему научился у старика Троттера».
«Отличный учитель, нечего сказать, — отозвался Пол — И где он сейчас?»
«На прекрасном Карибском пляже», — хотел сказать Эрнест, но сдержался и произнес: «Не такое уж он чудовище Он кое в чем разбирался. Но с этой пациенткой — мне будет удобнее говорить о ней, если я дам ей какое-нибудь имя, скажем, Мэри, — так вот, с Мэри все очень се-оьезно Я действительно хочу быть с ней абсолютно честным и, кажется, мне это удается. У нас довольно аутентичные отношения. И объятия — это лишь один из аспектов этих отношений, не такое уж это большое дело. Эта женщина не испытывает недостатка в прикосновениях, так что прикосновение есть лишь символ заботы. Поверь мне, это объятие агапэ, а не страсти».
«Эрнест, я верю тебе. Я знаю что эти объятия значат для тебя именно это. Но для нее? Что они значат для нее?» «Я отвечу тебе историей, которую я слышал на прошлой неделе. Обсуждалась природа терапевтической связи Рассказчик описывал кошмар, который приснился одной из его пациенток перед окончанием терапии. Ьи снилось что они с терапевтом отправились на конференцию и остановились в одном отеле. В какой-то момент терапевт предложил ей занять смежный номер, чтобы они могли провести ночь вместе. Она подходит к стоике и снимает этот номер. Чуть позже терапевт говорит ей, что это была не самая хорошая идея. Так что она опять подходит к стоике и просит оставить ее в прежнем номере. Но уже поздно. Все ее вещи уже перенесли в новый номер. И она обнаруживает, что этот новый номер значительно лучше предыдущего — он больше, располагается на несколько этажей выше, из окон открывается прекрасный вид. Даже с точки зрения нумерологии Номер 929 более благоприятен».
«Отлично, отлично. Я понял, — перебил его Пол. — Надежда на сексуальные отношения производит в пациенте значимые позитивные изменения — новый номер лучше. Даже когда оказывается, что надежда на секс была лишь иллюзией, перемены остаются — она не может вернуться в прежнее состояние, как не может и вернуться в старый номер».
«Именно так. Это и есть мой ответ. Это — ключ к моей стратегии работы с Мэри».
Несколько минут они шли молча, потом Пол сказал: «Когда я учился на медицинском факультете в Гарварде, у нас был замечательный преподаватель, Элвин Семрад, и он говорил что-то подобное… что некоторым пациентам идет на пользу, даже необходимо некоторое сексуальное напряжение в отношениях с терапевтом. Как бы то ни было, для тебя это слишком рискованная стратегия, Эрнест. Надеюсь, ты хорошо себя обезопасил. Она привлекательна?»
«Очень! Не совсем в моем вкусе, но она, без всякого сомнения, очень ухоженная».
«А ты не можешь ошибаться в ней? Может быть так, что она запала на тебя? Может, она опять хочет завести терапевта — любовника?»
«Да, это так. Но я хочу использовать это для достижения терапевтических целей. Поверь мне. И поверь, что эти объятия не носят сексуальный характер. Это простая фамильярность».
Они остановились перед книжным магазином «Tower». «Вот мы и пришли», — сказал Эрнест.
«У нас еще есть время. Эрнест, прежде чем ты пойдешь туда, позволь мне задать тебе еще один вопрос. Скажи мне честно: эти дружеские объятия с Мэри доставляют тебе удовольствие?»
Эрнест молчал.
«Признайся мне, Эрнест».
«Да, мне нравится обнимать ее. Мне очень нравится эта женщина. Она пользуется невероятными духами. Если бы мне это не нравилось, я бы не делал этого!»
«Да? Интересное замечание. Я-то думал, что ты позволяешь пациентке такую фамильярность ради нее, для ее блага».
«Это так. Но если бы мне это не нравилось, она бы почувствовала это, и жест потерял бы свою аутентичность».
«Да вы ведете себя словно фетишисты какие-то!»
«Пол, речь идет о мимолетном дружеском объятии. Я держу ситуацию под контролем».
«Держи себя в руках, Эрнест. Иначе твое членство в Государственном комитете по этике будет до неприличия кратковременным. Когда у вас, кстати, собрание? Давай встретимся и пообедаем».
«Через две недели. Я слышал, тут открылся новый ресторан камбоджийской кухни».
«Нет уж, теперь моя очередь выбирать. Доверься мне, я знаю, чем тебя угостить. Я готовлю тебе большой вегетарианский сюрприз!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.