Очередное отступление

Очередное отступление

Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо.

Эпикур

Философ Эпикур имел прямое отношение к положительным эмоциям – он советовал их культивировать. И к отрицательным – есть заблуждение, что он советовал их избегать. Но это обидная неправда.

Несмотря на то что описание относится к четвертому веку до нашей эры, биография Эпикура излагается вполне современными словами. Он родился в довольно бедной семье, где, кроме него, было еще трое братьев (впоследствии, естественно, все эпикурейцы). Отец его был военный, а мать ходила по домам: читала заклинания, изгоняя злых духов, и совершала жертвоприношения. Малолетний Эпикур, не философствуя пока за отсутствием начального образования, ходил с матерью, держась за ее подол и наблюдая будничную изнанку поклонения богам. Возможно, тогда и зародилось в нем первое сомнение в их существовании. Он писал впоследствии: «Если бы бог внимал молитвам людей, то скоро все люди погибли бы, постоянно моля много зла друг другу».

В тридцать шесть лет он купил в Афинах дом с садом и основал собственную школу. Многочисленные жизненные невзгоды, опасности и лишения, зрелище суеты и подлости, обманов, войн и раздоров привели его к изумительной мысли, которой он щедро поделился с желающими: «Следует смеяться и философствовать».

На воротах его сада было написано: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие – высшее благо». С тех пор его учеников и друзей так и называли – философами из садов.

Последователи обожали Эпикура – налицо был культ не поклонения, а уважения и любви. Это признавали даже враги (их было достаточно), а уж они откопали бы что-нибудь компрометирующее.

Почти с тех пор и распространилось убеждение, что эпикурейцы признают лишь удовольствия, особенно телесные. Так стали обзывать равнодушных эгоистов, плотоядных и беззаботных жизнелюбов. И якобы образец такой жизни – сам Эпикур, пьяница, сластолюбец и обыватель. О, как это несправедливо! Впрочем, зачем эмоции, если существуют факты.

Он написал за свою семидесятилетнюю жизнь около трехсот трудов. Главный его труд – о природе – насчитывал тридцать семь объемистых книг. К сожалению, все написанное им погибло. Уцелели три письма к друзьям, перечень афоризмов (найденных случайно в библиотеке Ватикана) и несколько кусков из книг, обнаруженные в полуистлевшем виде при раскопках Геркуланума, погребенного некогда под лавой Везувия. Кроме того, в конце прошлого века археологи нашли надписи на стенах разрушенной крепости. Там же, на некогда главной площади, открылся портик из камней, по стенам этого зала также – молотом – было выбито несколько цитат из Эпикура. Этот нетленный каменный манускрипт длиной в несколько десятков метров – окончательное доказательство существования великого философа.

Да, да, нужны были доказательства! Ибо как еще справиться с гением-безбожником лучше, чем объявить его несуществующим? Это было некогда сделано. Враги утверждали: сохранившиеся письма – подделка, многочисленные цитаты из Эпикура в письмах друзей – фальшивка, знаменитая поэма Лукреция Кара «О природе вещей», прославляющая Эпикура, – бред душевнобольного. И если бы не камень, спорили бы до сих пор.

Церковникам надо было его уничтожить – слишком уж много сделал он, чтобы люди открыли глаза.

О чем он писал? О строении Вселенной и составе души, о любви, цели жизни и справедливости, о мирах и воображении, об устройстве зрения и взаимодействии атомов, о благодарности и музыке, о дружбе, богах и пустоте. Многие из его книг становились событием для античного мира – их изучали, на них ссылались, по ним учились жить.

Эпикур писал, что душа – это вполне материальный орган, структура из мелких частиц, распространенных по всему телу, для того времени догадка гениальная и кощунственная. Писал о множестве миров, в которых возможна такая же жизнь, – словом, был вполне нашим современником. Даже об органах чувств писал абсолютно сегодняшним языком: утверждал, что знание человека о мире – сумма ощущений, притекающих через пять наших окон в мире, а не что-то подаренное свыше.

Эпикур полностью отказывался от идеи верховного творца. Боги, возможно, и есть, получалось из его работ, но живут они где-то в трещинах между мирами, никакого отношения к людям не имеют и находятся в состоянии глубокого отключенного безразличия. Бог есть, говорят все вокруг? Ну, пусть есть. (Зачем дразнить гусей? Эпикур даже советовал ученикам не уклоняться во избежание неприятностей от общепринятых религиозных обрядов.) Но если он, бог, зол на человека, то как же он мелок! И убог! А если не зол, почему тогда в мире столько горя и бог не ликвидирует его? Не может? Значит, не всемогущ. Не хочет? Значит, не доброжелателен и не всеблаг. И вообще – «глупо просить у богов то, что человек способен сам себе доставить».

И это – в третьем веке до нашей эры!

Время было очень тяжелое: вокруг воевали друг с другом наследники Александра Македонского. Съезжались, договаривались, клялись, а потом подсылали убийц, собирали армии, предавали, убивали, жгли. В годы непрерывных войн, тревог и волнений люди требовали от философии практических выводов, житейской мудрости, правил существования.

Этика Эпикура отвечала этому сполна, толкованием его ответов – с целью опорочить автора – занимались впоследствии несколько сот ученых наемников.

Школа Эпикура побила рекорд долгожительства философских течений – восемь веков последователи его смеялись и философствовали.

Человек стремится к максимуму положительных эмоций – к счастью. Счастье – в удовольствиях. И только? Нет! Ибо непрерывная цепь наслаждений быстро притупляет их радость. Удовольствие – это и отсутствие страданий. Следовательно, счастье – это и борьба со страданиями. Только со своими?

Да, он считает так, говорили враги Эпикура. Нет, отвечали те, кто был честен. Изумительно мужество Сенеки, громогласно сказавшего в ответ хору позорящих Эпикура: «Я остаюсь при своем мнении – вопреки нашим вождям… Школа Эпикура опорочена – и незаслуженно». Цицерон сказал более конкретно: «…строгая умеренность и самообладание, мужество, самое широкое дружелюбие, любовь к родителям, нежная заботливость по отношению к друзьям, гуманное обращение с рабами, полное согласие жизни с тем нравственным идеалом радостного и невозмутимого мира душевного, который он себе поставил…»

Эпикур говорил о радости размышлять, дружить и познавать, советовал избегать испепеляющих бурных страстей и суеты, стремиться к умеренности, ограничиваться самым необходимым. Сам он являл пример жизни, посвященной любимому труду – упорным раздумьям (триста книг!) – и полностью лишенной излишеств.

Далее – «нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо» (это вынесено в эпиграф). Справедливость несовместима с невмешательством. Но вмешательство – это страдания и, возможно, даже смерть. Он не боялся смерти. Ведь за гробом ничего нет, ни мук ада, ни вечных скитаний. И мужество, кроме того, – благо, ибо освобождает от страданий страха и угрызений совести.

Интересно, кстати, что богов-то он попросил в сторону, ибо возможность вмешательства в жизнь разных сверхъестественных сил лишает человека спокойствия, заставляет находиться в постоянном страхе перед незнаемым и неожиданным.

А как насчет древнегреческих государственных установлений? «Если кто издаст закон, но он не окажется идущим на пользу взаимного общения людей, то он уже не имеет природы справедливости». Впрочем, с людьми, имевшими отношение к законам и власти, он вообще советовал не общаться, что исправно делал и сам всю свою долгую жизнь (для чего ему три раза пришлось скрываться от очередных временщиков, считавших, что уж они-то вечны, и пожелавших приласкать философа). Вокруг себя из встречаемых им деятелей он ничего хорошего не видел, а лозунг «живи незаметно» был весьма актуален в годы частой смены режимов. Дружба – единственный вид общественной жизни, который он признавал.

Число его учеников, друзей и последователей, как сообщают современники, было столь велико, что насчитывало целые города.

В семьдесят два он почувствовал, что скоро конец. Созвал близких, завещал им свой сад, просил обеспечить живущих на его попечении бедных детей и семьи нескольких умерших ранее друзей, отпустил на волю рабов, пожалел, что не дописал очередную книгу.

И остался в веках.

Время вычеркнуло из эпикурейства лишь одно: Эпикур, дитя своей эпохи, даже не замечал ненормальности рабства. Эта гуманная поправка – лишь современная корректива к незыблемому основному (смотри эпиграф), что рекомендовал Эпикур для достижения положительных эмоций.