ПРОБЛЕМА СОЦИАЛЬНОЙ ГРУППЫ В ЗЕРКАЛЕ ЭТНОПСИХОЛОГИИ

ПРОБЛЕМА СОЦИАЛЬНОЙ ГРУППЫ В ЗЕРКАЛЕ ЭТНОПСИХОЛОГИИ

Выход современного учебника «Этнопсихология» в завоевавшей признание читателей благодаря публикации психологической классики «Библиотеке социальной психологии» – закономерен и своевременен. Не только потому, что в работе Т. Г. Стефаненко подытожены и обобщены результаты этнопсихологического исследований за столетие, минувшее со времени первой публикации представленных в «Библиотеке» фундаментальных трудов В. Вундта, Г. Лебона, Г. Тарда, А. Фуллье и других основоположников этнопсихологии. Но и потому, что этнопсихологическая проблематика занимает особое, можно даже сказать исключительное место в судьбе социальной психологии как отрасли научного знания. И прошлое, и – уверен – будущее этой дисциплины теснейшим образом связаны с решением круга проблем этнопсихологического характера.

Известно, что истоки социально-психологического знания отчетливо обнаруживаются уже в философских трактатах древности. «Государство» Платона, «Политика» и «Риторика» Аристотеля, «Беседы и суждения» Конфуция – убедительные и не единственные свидетельства того, что история социально-психологического мышления столь же стара, как и попытки понять природу взаимоотношений человека и общества и найти способы их регуляции. Каким образом из противоречивых и изменчивых человеческих стремлений вырастают устойчивые формы социального общежития? Как в условиях стандартизирующего людей давления общества и жесткого социального контроля рождается и выживает свободная и неповторимая индивидуальность? Можно ли и как облегчить бремя извечного конфликта индивида и общества, не уничтожив первого и не взорвав второго? Лишь перечень имен мыслителей, на протяжении столетий ставивших и решавших эти центральные для социальной психологии проблемы, занял бы не одну страницу. Однако, сколь ни важен их вклад в становление социально-психологического знания, только во второй половине прошлого века оно перестает быть уделом отдельных интеллектуалов и к началу нынешнего приобретает статус относительно самостоятельной и признанной науки. Почему и как это произошло?

Отдавая отчет в том, что возникновение любой науки – процесс длительный, многосложный и однозначному толкованию не поддается, рискну назвать две группы причин, взаимодействие которых обусловило утверждение социальной психологии как системы научного знания на рубеже столетий. Первая – глобальные общественно-исторические преобразования, достигшие апогея в XIX в. Драматические процессы формирования национальных государств современного типа, миграционная и социальная мобильность как следствие окончательного распада феодальных отношений, беспрецедентный рост городов, бурная индустриализация – эти и им подобные социальные события определили общественную необходимость изучения психологических факторов социальной динамики: массового сознания и поведения, механизмов консолидации и воспроизводства народов (этносов) и др. Вторая группа причин, определивших возникновение социальной психологии, связана с развитием и дифференциацией системы гуманитарного знания (достаточно вспомнить, что именно в XIX в. права «научного гражданства» получили социология, психология, этнология, языкознание и иные человековедческие дисциплины) и кризисом традиционных концепций социо-исторического развития и психологических доктрин. Будучи неудовлетворенны абстрактно-логическими способами реконструкции закономерностей как исторического процесса, так и душевной жизни индивида, мыслители конца прошлого столетия устами последователя Э. Дюркгейма Селестена Бугле постулировали необходимость «перейти от философии Я к философии Мы и построить социальную психологию, законы которой освещают биографию народов, историю человечества, как законы индивидуальной психологии освещают биографию индивидов»[1].

Рассматривая социальную психологию как своего рода мост над пропастью, разделявший историю и индивидуальную душу, авторы того времени полагали, что развитие этой дисциплины позволит существенно продвинуться в познании как первой, так и второй. Изолированный индивид – не более чем привычная абстракция. Рассматривать его таким, как он открыт внутреннему наблюдению, т.е. вне социального контекста – значит строить научную фикцию, т.к. индивидуальность – продукт истории. «Если мы хотим объяснить форму и содержание психики индивида, мы должны идти от общего: логически и хронологически общество предшествует индивиду»[2]. Общество не однородно, состоя в нем, человек принадлежит к различным социальным группам, каждая из которых по-своему влияет на его жизнь. Но наиболее значимой из них столетие назад почти единодушно считали народ (этнос). Не случайно, первым вариантом новой – социальной! – психологии стала именно психология народов, призванная, по мысли ее основателей М. Лацаруса и Г. Штейнталя, «открыть те законы человеческого духа, которые проявляются там, где многие живут и действуют сообща, как единица»[3] . Хотя дух народа живет только в индивидуумах, закономерности его возникновения, расцвета и упадка могут быть познаны лишь тогда, когда главным объектом психологического изучения станет этнос как таковой.

Конечно, ученик И. Гербарта М. Лацарус и последователь В. Гумбольда Г. Штейнталь не были единственными авторами открытия большой социальной группы как особой психологической реальности. Психологическому осмыслению социальной группы способствовали труды К. Д. Кавелина, П. Л. Лаврова, Н. К. Михайловского, Н. Н. Надеждина, Г. В. Плеханова, А. А. Потебни, Г. Г. Шпета и др. в России, В. Вундта, Г. Зим-меля, Ф. Тённиса в Германии, Г. Спенсера в Англии, Э. Дюрк-гейма, Г. Лебона, Г. Тарда и др. во Франции, Ф. Гиддингса, Ч. Кули, Э. Росса, А. Смолла, У. Томаса, Л. Уорда в США. Этнопсихологические исследования названных ученых, как и их многочисленных последователей в XX в., во многом определили, во-первых, проблемную область психологического анализа социальных групп, во-вторых, понимание их сущностных отличительных признаков.

Что стремятся понять психологи, изучая группы? Другими словами, что является основным предметом социально-психологической рефлексии при анализе групп? Исследования психологии народов – общностей настолько сложных и многоликих, что, казалось бы, о каких-либо целостных психологических феноменах здесь и речи быть не может, – позволяют сформулировать по меньшей мере пять главных проблем психологического изучения разнообразных групп. Первая. Как первоначально номинальная общность некогда посторонних людей превращается в реальную психологическую общность? Благодаря чему возникают и в чем состоят феномены и процессы, знаменующие рождение группы как целостного психологического образования? Как появляется и проявляется групповая сплоченность? Вторая. Каков цикл жизнедеятельности группы от момента возникновения до распада? Каковы предпосылки и механизмы ее перехода от одного качественного состояния к другому? Какие факторы определяют длительность существования группы? Третья. Какие процессы обеспечивают стабильность и эффективность функционирования группы как коллективного субъекта общей деятельности? Каковы способы стимуляции ее продуктивности? Как возникает и реализуется руководящее начало групповой активности? Как происходит функционально-ролевая дифференциация членов группы либо ее подгрупп? Влияет ли структура взаимодействия людей в группе на характер их межличностных отношений? Четвертая. Как зависит психологическая динамика группы от ее положения в обществе? В какой степени социальный статус группы предопределяет траекторию ее жизненного пути? Как связаны внутригруп-повые процессы и феномены с особенностями межгрупповых отношений данной группы? Пятая. Происходит ли что-либо с человеком, когда он становится членом группы? Изменяются ли его взгляды, ценности, привычки, пристрастия? Если да, каковы механизмы воздействия группы на личность и насколько глубоки его последствия? Может ли и при каких условиях отдельная личность выступить фактором групповой динамики? Как сказываются на судьбе группы индивидуально-психологические особенности ее участников?

Многообразие социальных объединений, выступавших объектами психологического анализа на протяжении полутора столетий, равно как и серьезные трансформации, которые они претерпели за этот период, исключают однозначность встречающихся в литературе ответов на поставленные вопросы. Однако направленность их решения просматривается достаточно четко: она продиктована сложившимся, в том числе под влиянием этнопсихологических исследований, пониманием сущности социальной группы как относительно устойчивой совокупности людей, исторически связанных общностью ценностей, целей, средств либо условий социальной жизнедеятельности. Конечно, сама по себе эта дефиниция, впрочем, как и любая другая из многих десятков существующих в социальной психологии, не позволяет полностью и всесторонне охарактеризовать психологическое своеобразие столь многопланового явления, как человеческая группа. Давно известно, что всякое явление всегда богаче собственной сущности. Многоликость, динамичность и изменчивость реальных социальных групп не могут быть сведены к остающимся неизменными сущностным свойствам стабильности, историчности, общности жизнедеятельности группы. Однако другого пути у нас нет, ибо дать определение какого-либо объекта – это значит сформулировать критерии его отличия от других объектов, критерий же может быть только устойчивым, следовательно, сущностным отличительным признаком. Какими же качествами должна обладать некоторая совокупность людей, чтобы ее можно было отнести к разряду социальных групп?

Детальный анализ социально-психологических представлений о природе социальной группы, сложившихся в русле различных теоретических ориентации, к числу главных отличительных признаков социальной группы позволяет отнести следующие:

1. включенность человеческой общности в более широкий социальный контекст, систему общественных отношений, определяющих возможность возникновения, смысл и пределы существования группы и задающих (прямо или от противного) модели, нормы или правила межиндивидуального и коллективного поведения и межгрупповых отношений;

2. наличие у членов группы значимого основания (причины) сообща находится в ней, отвечающего интересам всех его участников и способствующего реализации потребностей каждого;

3. сходство участи состоящих в группе людей, которые разделяют условия, события жизни и их последствия и в силу этого обладают общностью впечатлений и переживаний;

4. длительность существования, достаточная для возникновения не только специфического языка и каналов внутригруп-повых коммуникаций, но и коллективных истории (традиций, воспоминаний, ритуалов) и культуры (представлений, ценностей, символов, памятников), оказывающих унифицирующее воздействие на мироощущение членов группы и тем самым сближающих их;

5. разделение и дифференциация функциональных ролей (позиций) между членами группы или ее подгруппами, обусловленные характером общих целей и задач, условий и средств их реализации, составом, уровнем квалификации и склонностями образующих группу лиц, что предполагает кооперативную взаимозависимость участников, комплиментарность (взаимодополнительность) внутригрупповых отношений;

6. наличие органов (инстанций) планирования, координации, контроля групповой жизнедеятельности и индивидуального поведения, которые персонифицированы в лице одного из членов группы, наделенного особым статусом (вождя, монарха, лидера, руководителя и т.п.), представлены подгруппой, обладающей специальными полномочиями (парламент, политбюро, дирекция, ректорат и т.п.), либо распределены между членами группы и обеспечивают целенаправленность, упорядоченность и стабильность ее существования;

7. осознание участниками своей принадлежности к группе, самокатегоризация в качестве ее представителей, более сходных друг с другом, чем с членами иных объединений, возникновение на этой основе чувства "Мы" ("Свои") и "Они" ("Чужие") с тенденцией переоценивать достоинства первых и недостатки вторых, особенно в ситуации межгруппового конфликта, стимулирующего рост внутригрупповой солидарности за счет частичной деперсонификации самовосприятия членов группы, рассматривающих себя в ситуации угрозы извне как ее равнозначных защитников, а не изолированных обладателей уникальных особенностей;

8. признание данной человеческой общности как группы ее социальным окружением, обусловленное участием группы в процессе межгрупповой дифференциации, способствующей становлению и обособлению отдельных общественных объединений и позволяющей со стороны различать их в сложной структуре социального целого и идентифицировать их представителей на основе разделяемых сообществом критериев, сколь бы схематичны, ригидны и пристрастны они ни были: стереотипизированность и эмоциональность межгрупповых представлений, возможно, позволяют сомневаться в их истинности, но отнюдь не препятствуют эффективному опознанию и категоризации как самих групп, так и их участников.

Каким образом ограниченная в социальном пространстве совокупность людей приобретает названные признаки социальной группы? Благодаря чему исторически конкретное множество лиц становится коллективным субъектом социально-психологических феноменов? Г. М. Андреева, Л. П. Буева, А. В. Петровский, ряд других отечественных исследователей, в том числе автор этих строк, главным системообразующим и интегрирующим основанием группы считают социально обусловленную совместную деятельность. В первом приближении она может быть понята как организованная система активности взаимодействующих индивидов, направленная на целесообразное производство (воспроизводство) объектов материальной и духовной культуры, т.е. совокупности ценностей, характеризующих способ существования общества в данный исторический период. Содержание и формы групповой жизнедеятельности в конечном итоге продиктованы палитрой общественных потребностей и возможностей. Социальный контекст определяет материальные и организационные предпосылки образования группы, задает цели, средства и условия групповой активности, а во многом и состав реализующих ее индивидов.

Говоря о психологии социальной группы, до сих пор мы пытались определить, какие свойства должна приобрести некая совокупность людей, чтобы стать действительной человеческой общностью. Анализ социально-психологических трактовок группы к таким свойствам позволил отнести устойчивость существования, преобладание интегративных тенденций, достаточную отчетливость групповых границ, возникновение чувства Мы, близость норм и моделей поведения и другие, перечисленные выше. Попробуем теперь подойти к той же проблеме с иной, противоположной стороны. Задумаемся: чего должна быть лишена социальная группа, чтобы, утратив названные свойства, превратиться в номинальную совокупность людей, не обладающую какой бы то ни было «коллективной психологией»? В другой формулировке: чем отличается условная группа лиц, обычно выделяемая в статистике, от реальной? Ответ не прост, но очевиден – отсутствием взаимосвязи (взаимозависимости) участников в образе жизни, определяющем возможность и способ удовлетворения значимых потребностей, интересов и целей.

Проявления внутригрупповой взаимозависимости людей столь же многообразны, как сами человеческие объединения. Разделение процесса совместной деятельности между членами малой функциональной группы, обусловленное характером цели, средств и условий ее достижения, составом и уровнем квалификации исполнителей, – наиболее наглядный пример взаимозависимости индивидов в реализации общих интересов и личных потребностей, связанных с достижением коллективных целей. Кооперативная взаимосвязь (сотрудничество) здесь воплощается как в конечном продукте совместной деятельности, так и в процессе его производства. Индивидуальные действия в структуре совместной деятельности всегда взаимообусловлены: либо потому, что должны разворачиваться в строгой последовательности, когда итог одного действия служит условием начала другого, либо по иным причинам, включая, в том числе, конкурентные отношения между исполнителями. Учитывая, что члены любой малой группы относительно регулярно и продолжительно контактируют лицом к лицу, на минимальной дистанции, нельзя исключить, что их связывают не только функциональные, но и эмоциональные взаимоотношения. Зачастую скрытые от беглого взгляда стороннего наблюдателя симпатия и антипатия, любовь и ненависть, жертвенность и эгоизм – тоже проявление созависимости непосредственно – здесь и теперь – общающихся людей.

Легко заметить, что ориентированные на достижение общей цели функциональные (ролевые, инструментальные) и ориентированные на участников совместной деятельности эмоциональные (межличностные) взаимосвязи возникают вследствие пространственно-временного соприсутствия членов группы. Очевидно, что члены больших устойчивых групп, в том числе этнических, хотя и осведомлены о существовании друг друга, близкое знакомство способны поддерживать лишь с весьма ограниченным кругом себе подобных. Кроме того, о скоординированной жизнедеятельности подобных групп можно говорить лишь условно. Разного рода комитеты, ассоциации, советы, конгрессы и др. институциональные объединения, существующие в рамках больших групп, являются лишь частично организующими и связующими группу инстанциями и не определяют ни направленность, ни темпы групповой динамики. Характеризуя жизнедеятельность этих групп, уместно, по-видимому, говорить не о целенаправленном развитии, а об эволюции, конечную цель которого вычленить невозможно. В самом деле, в чем состоят сколько-нибудь постоянные общие цели таких групп, как «русские», «французы», «немцы» и т. п.? Легче ответить на вопрос «как», нежели «зачем» они возникают. Происхождение этносов уходит корнями в отдаленное прошлое, а срок и направленность их жизнедеятельности, если они есть, скрываются в туманном будущем.

Культурно-психологическое своеобразие этносов и иных больших устойчивых групп слагается исторически, часто усилиями многих поколений, поэтому подлинная природа социально-психологической консолидации таких общностей может быть вскрыта только посредством историко-психологического анализа, погружающего объект изучения в реку времени. Представители этнических групп связывают не столько непосредственные – функциональные и эмоциональные – отношения, сколько по существу символические контакты, порожденные ощущением сходства условий и образа жизни, переживаний, интересов и ценностей. Исследования этнической идентичности – чувства принадлежности к собственному этносу, солидарности с ним, детально изложенные в учебнике Т. Г. Стефаненко, существенно расширяют и обогащают представления о формах и механизмах психологической интеграции социальных групп. Автор убедительно показывает, что этнодифференцирующими признаками, на основе которых строится осознание этнической принадлежности, могут быть самые различные и подчас неожиданные для стороннего наблюдателя элементы материальной и духовной культуры. Причем фактором идентичности здесь является не сама по себе объективная культурная отличительность этих элементов, а их восприятие, оценка в качестве таковых. Невольно вспоминается дефиниция М. Лацаруса и Г. Штейнталя, согласно которой «народ есть множество людей, которые рассматривают себя как народ, причисляют себя к одному народу»[4]. Если общность представлений оказывается детерминантом психологической целостности столь «солидной» группы, как этнос, можно предположить, что социально-перцептивные процессы играют существенную роль и в сплочении иных, в том числе малых групп. Несколько подзабытые, но все же ведущиеся в последнее десятилетие исследования групповой динамики подтверждают справедливость этого предположения.

Сказанного, полагаю, достаточно, чтобы заключить, что этнопсихология внесла огромный вклад в осмысление социально-психологических механизмов жизнедеятельности групп. Впрочем, знакомство с настоящим учебником – уверен – убедит читателя в том, что не меньшим эвристическим потенциалом этнопсихология обладает и в изучении других проблем социально-психологического знания: личности, общения и др. Думаю, однако, что содержание книги обладает настолько очевидной самостоятельной ценностью, что не нуждается в дополнительных ссылках на вклад в развитие родственных психологических дисциплин.

Работа Т. Г. Стефаненко представляет собой первый опыт создания академического по охвату материала и раскрытию проблем, понятий и задач учебника по этнопсихологии. В нем кратко, но емко подытожены более ста лет развития этой науки. Автор так подбирает материал, чтобы сконструировать у читателя панорамное видение предмета в теоретико-методологическом и историографическом плане и познакомить его с результатами новейших сравнительно-культурных исследований. Но это не столько очерк истории и современного состояния этнопсихологии, сколько детальный анализ эволюции ключевых для данной науки идей. Хотя автор в силу своих научных интересов тяготеет к социальной психологии, этнопсихология в ее изложении предстает междисциплинарной областью знаний, развивающейся на стыке психологии, культурантропологии и социологии. Свежесть, новизну подхода предопределяет стержневой элемент, пронизывающий практически все изложение: анализ психологических аспектов этнической идентичности, ее влияния на развитие личности в этнокультурной среде, стабильность этнических общностей и межэтнические отношения. Именно с помощью понятия этнической идентичности автору удается достичь творческого прироста в интерпретации и осмыслении других этнопсихологических феноменов.

Работа Т. Г. Стефаненко является далеко не единственной, в рамках которой освещается этнопсихологическая проблематика. За последние годы, когда в обществе растет – отнюдь не праздный – интерес к «национальным проблемам», а этнопсихология стала изучаться в большинстве вузов, готовящих психологов, увидело свет уже несколько аналогичных учебных пособий. В Санкт-Петербургском государственном университете в 1994 г. издана «Этническая психология» А. О. Бороноева и В. Н. Павленко, а в 1995 г. – «Введение в этническую психологию» под ред. Ю. П. Платонова. Среди работ московских авторов следует назвать «Введение в этнопсихологию» Э. А. Саракуева и В. Г. Крысько (1996) и «Введение в этническую и кросс-культурную психологию» Н. М. Лебедевой (1998). Можно только приветствовать их издание, свидетельствующее о становлении российской этнопсихологии, ее утверждении как междисциплинарной области знания. Эти и другие учебные пособия различаются концептуально и по широте охвата материала, но в каждом из них читателя ждут находки и открытия. Однако большинство из них несут на себе явный отпечаток того, что система этнопсихологического знания далеко не устоялась: используемый авторами понятийный аппарат субъективен, излишней пестротой отличается изложение эмпирических данных, способы их получения часто отсутствуют, в результате целые разделы пособий оказываются посвящены описанию умозрительно выделенных этнопсихологических особенностей представителей отдельных народов.

На этом фоне работа Т. Г. Стефаненко выгодно отличается тем, что она логично структурирована, в ней развиваются классические и предлагаются новые концептуальные схемы, что, впрочем, делается не в ущерб конкретности изложения и обилию хорошо осмысленного фактического материала. Общегуманитарная эрудиция автора позволяет ей не только анализировать этнопсихологические исследования, но и использовать примеры из этнологической, языковедческой и художественной литературы, представленной в обстоятельной междисциплинарной библиографии.

Конечно, в относительно небольшом учебнике Т. Г. Стефаненко охвачена далеко не вся этнопсихологическая проблематика, в чем, впрочем, отдает себе отчет и автор (см. авторское предисловие). Нет сомнения, что с развитием российской этнопсихологии продолжится работа над созданием новых, как более фундаментальных, так и более специализированных руководств и учебников, в которой примет участие и автор данной книги.

Действительный член РАО, доктор психологических наук, профессор А. И. Донцов