Глава 4. В лабиринтах людей и чужой памяти

Глава 4. В лабиринтах людей и чужой памяти

«Люди не стоят того, чтобы беспокоиться об их мнении!»

А.Меньшиков

Золотые слова!.. Хотя, лично я, пришёл к этому довольно поздно – уже в Ленинграде, переступив через себя, а заодно и устои своих родителей. Положение отца! Оно заставляло нас постоянно чутко прислушиваться к любому мнению «всех других». По любому поводу. «Что люди скажут?» было рефреном очень многих, если не почти всех, наших поступков и рассуждений. В значительной степени отравлявших жизнь всем нам. Быть может, ещё и этим объяснялось постоянное стремление нашей мамы к некому идеалу в нашем поведении. Из-за этого, мы не могли позволить себе очень многих вещей – наши родители хотели видеть нас всегда лишь эталоном. Порядочности, в первую очередь. И не только на людях…

Пройдёт время, и я попытаюсь максимально подробно восстановить медицинскую картину своего рождения, совместив её со своими переживаниями вне тела. Почему я несколько раз умирал? Кому это понадобилось? И потом, все эти мои воспоминания… Это мой посмертный опыт или это мой жизненный опыт ещё и до моего рождения? Или это опыт уже совсем из другой моей жизни? Для меня было важно установить, где произошла – я это хорошо чувствовал – ошибка в небесной канцелярии – я попал не в ту семью или, вообще, не в тот мир?.. Лично я склонялся к последнему – уж очень тут, на Земле, всё было для меня невероятно примитивно и грубо. Уныло, тягостно, дискомфортно…

Сегодня, когда весь акт рождения ребёнка прослежен уже шаг за шагом, не только по всем стадиям рождения плода, а даже уже и по всем периодам и даже дням(!) нахождения ребёнка в утробе матери, о нём известно, почти всё. Оказалось, сам механизм родов исключительно важен для формирования психики. Это и есть, в общем-то, грубая запись, где-то, уже, и самой судьбы человека – каждый получает в нём стереотип мышления, чётко соответствующий всем фазам его рождения. Точнее, скорости прохождения по родовым путям матери. Так возник ребёфинг (хотя, правильно, rebеrthing) – психологическое воспроизведение повторных, но уже нормальных родов, которые должны снять травмирующие аберрации родов настоящих, но не очень, нормальных. Но, кроме того, прохождение ребёнка по родовым путям матери, заключает в себе и ещё два исключительно важных для него, акта. Первый – вроде бы, чисто физиологический – сильным сдавливанием его головки в родовых путях матери, у ребёнка отключают его «дородовую» память. Так, человек должен забыть свою предыдущую жизнь или даже и жизни. (На Небе или где?!) Что-то, вроде, наших заводских ОТК…

Второй – вроде бы, чисто моральный, ещё более важен – появляясь на свет из влагалища матери, куда в любовных утехах попала сперма его отца, ребёнок только тут и рождается – уже и по настоящему – «в грехе». Именно так, предельно буквально – самим актом своего рождения – он и берёт на себя все грехи всего своего рода – всех своих пра-пра– пра-родителей: от Адама и Евы до своих родителей…

Получалось, что именно в этом смысле, мне крупно повезло – как «кесаревик» я родился-то, уже и «не в грехе». И даже не «из»… Да и вообще – я не родился – меня извлекли! Причём, насильно… Выходило, что я и не должен был бы, тут родиться и вовсе – недаром врачи так настойчиво предлагали матери доставать меня из неё «по частям»! В этом варианте я бы – как и любое неродившееся, дитя, попадал бы прямиком в мир ангельский(?!)..

Вторично, как я понимаю, я там почти что, уже и оказался, благодаря тому, что у матери отошли воды и сердцебиение плода, почти, не прослушивалось… И опять… Они выдернули меня и оттуда. Итак, я не должен был родиться, по меньшей мере, дважды. Однако, родился… И удивительно точно. Как сказало «светило Модель» маме, что «ещё полгода назад, он не взялся бы за такую операцию, однако, за это время наука шагнула далеко вперёд.» Наука вперёд, а я в жизнь…

Так, что в основном из-за «науки», врачей и родителей. В обход «греха» с сохранением памяти «до»… Во всяком случае, частичной… Предельно точно. Но… зачем? Позднее мне стало известно, что некоторым душам, которым предстояло здесь родиться, позволялось выбирать уже и сами, эти их, «свои» семьи. Что несколько меняло дело…

Значит, и всю эту публику, которая меня здесь окружает, я тоже, вполне мог выбрать и сам? Свою, так сказать, «посадочную площадку»… Значит, она того стоила… Любопытно, что и все мои родные, тоже, со временем, стали ощущать, что я, как бы, не совсем, что ли, и «их». Настолько катастрофически они меня уже не понимали. Причём, уже абсолютно, во всём…

Наша семейная пирамида представляла собой довольно оригинальную конструкцию. На разных этажах её жили не только разные люди, но существовало ещё и своё восприятие жизни, и даже, своё ощущение и времени. И оно, действительно, текло в ней везде иначе…

Быстрее всего оно шуровало на нашем. В основном, благодаря «сладкой парочке», носившейся друг за другом, наподобие очумелых белок, в своём колесе. На родительском, время становилось отчётливо неравномерным – почти рваным: они и уделяли нам, детям, его, лишь урывками. И только возле старшей сестры и бабушки, оно наконец, затихало, почти останавливая свой бег. Возле них мне и было всего спокойнее. Вторым ощущением были исходившие от людей флюиды власти, третьим – опасности. Для меня лично она всегда исходила из одной точки – от моего непредсказуемого братца, роль которого в моей жизни была достаточно сложной. С одной стороны, поскольку он считался «уже большим» и, следовательно, на игрушки претендовать не мог, то он клянчил у мамы, чтобы она купила бы их для меня, после чего уже смело играл сам. Эта его функция оценивалась мною, как безусловно, положительная. Вторая была, скорее положительная, так как, защищая меня на улице, он добровольно принял на себя ещё и обязанности моего «воспитателя», за что ему от мамы иногда крепко и влетало.

Третья его функция была целиком отрицательная, поскольку периодически он разбирал мои игрушки, а собрать их уже не мог. Зато, благодаря ему, я имел доступ ко всем его учебникам, альбомам, готовальням и находился в привилегированном положении в обществе его друзей; что было совсем не плохо…

Позднее, я также часто ходил с ним и на многие его тренировки и выступления. Везде, кроме «Столбов», его свиданий с поклонницами и сплавов на плотах по Мане. Если, конечно, он не уезжал на свои многочисленные соревнования и сборы…

От сестёр на меня исходило влияние, преимущественно, культурное – тут мне давались бумага для рисования, карандаши и краски, показывались вышивки, рисунки, литографии и разные альбомы, читались письма и книги. Они же, чаще всего, водили меня в музеи и на выставки, показывали картины, дарили игрушки и так далее. Их функция была, скорее, культурных бонн. От матери исходила большая любовь, нежность и ласки, а вот от отца…

До сих пор не могу определить точно, весь спектр эмоций, исходивший ко мне от отца. Пожалуй… это была большая забота. Которая, проявлялась чаще и больше вне дома – летом он часто брал меня с собой в поездки по своим районам. Ночевали мы обычно в гостиницах, кабинетах или в доме у какого-нибудь местного главы. Нечего и говорить, что нас там всегда очень неплохо принимали…

Один раз меня, как дорогого гостя, даже уложили в шикарную постель с пышной периной, прямо вместе с милой дочерью гостеприимных хозяев. Разумеется, валетом. Так я впервые оказался в одной постели с женщиной. Ощущения были довольно странные и всё, какие-то, возвышенные. Во мне что-то просыпалось… Всё испортила она сама. Когда утром я вышел вслед за ней на крыльцо, она писила прямо во дворе!! Вот уж действительно – никогда не знаешь, чего ждать от этих деревенских. А ведь между нами, всё так романтически начиналось…

Потом я частенько вспоминал те хозяйские столы, хотя, тогда, ведь, в любой придорожной «чайной» можно было отведать тогда такого!.. Зная мою слабость к ягодам, папа всегда старался мне угодить, заезжая, при случае, на пасеки и ягодники. Само собой, в машине всегда имелось и несколько мелкашек. Останавливался он всегда и у посевов гороха, но это была уже его работа. Тут он всегда смотрел, что, как и где посеяно, сколько сорняков и т. д., а уж пробовал всё, мимо чего бы мы с ним не проезжали – рожь, пшеницу, ячмень, овёс. По-моему, даже гречиху и пшено… Даже лён он всегда внимательно осматривал на предмет его качества и спелости. А по зёрнам в колосе, прикидывал и урожай. Я тоже быстро научился шелушить зёрна из колосьев на ладони и отличать молочную спелость от восковой…

Весной мы обязательно выезжали с ним в дальние рощи пить берёзовый сок. Собственно, это и было у нас началом весны…

Из бабушки я всячески пытался выжать её устное творчество – сказки или, на худой конец, рассказы. Рассказы о прошлом и её молодости. Она была единственной дочерью подрядчика с Черниговщины – откуда-то из Середины Буды. У неё имелось несколько братьев, один из которых – дед Матюша – был видный революционер. Он даже «брал Зимний». Другой был ещё виднее – этот верховодил своей братвой на Дальнем Востоке. Кто-то из них, успевал заниматься ещё и хиромантией. Маме он записал все её трудные годы на всю жизнь вперёд. Так, что когда что-то случалось, мама доставала эту свою бумажку, и действительно, годы там всегда сходились. Он-то и предупредил бабушку, чтобы мать выдали замуж не мешкая – у неё, по его мнению, существовала реальная опасность стать «женщиной лёгкого поведения». Кроме этого, там было и ещё несколько прогнозов. Один из них гласил, например, что мы будем первым поколением (после семи предыдущих), выросшим не полу сиротами (что и случилось в действительности).

А другой, что скоро по Земле пройдёт антихрист и тому, кому он поставит печать на ладонь, жить будет очень хорошо. Моя мама очень этого боялась и решила избежать такой печати, во что бы-то, ни стало. Но когда она рассказала это мне, я лишь указал ей на её партбилет… Но, почему-то, только первый прогноз, произвёл на бабушку сильное впечатление. Такое, что матери было «на всякий случай» запрещено читать любые книги, а уж замуж её выдали просто в пожарном порядке. В 17 – по самому первому зову. За её же бравого комсомольского вожака!..

Вообще, от тех далёких поколений, несмотря на бабушкину гражданскую войну и периодически прокатывавшихся через их деревню чехов в красных галифе, сохранилось довольно много. Мой покойный дед по маме, который ростом был выше Петра I-го ровно на 5 сантиметров – он был талантливой смесью изобретателя и предпринимателя – в Новосибирске у него было своё дело. На лето он вывозил свою семью в деревню, да так и умер, идя по дороге от неё. Он и был тем последним, на ком кончилось наше родовое пророчество. Брат был его точной копией. Во всяком случае, внешне.

Отчего бабушка его сильно любила и всячески ему благоволила, втайне научив ещё и курить. После этого деда, ей осталось несколько породистых собак, которых он дарил бабушке, коробки душистых египетских папирос, которыми её баловал, хотя сам не курил, да библиотека дорогих книг в кожаных переплётах. Да двое детей, да молодая вдова…

Тут-то и грянула, мать её, революция! Египетские папиросы кончились, библиотеку где пожгли, где растащили на самокрутки мужики, дорогих собак сожрали местные псы. Полный комплект. Остались лишь груды чертежей да «плохих» книг – т. е. негодных даже и на «козьи ножки». На них-то, и выжили. Иностранные чертежи оказались на французском батисте. Их отстирывали и обмётывали в дорогие платки. И, поскольку, через деревню постоянно гонялись, то белые за красными, то красные за белыми, то чехи за обоими, то…

Так, что если бабушку хорошенько потормошить, узнать можно было, многое. Но особенно мне нравились её рассказы про молодого красавца-белогвардейца, умиравшего в их госпитале прямо у неё на руках. Согласитесь, это было так красиво… После него остались толстые дневники, которые долго были в семье чем-то вроде вечернего чтения. Больше всего молодого графа угнетало то, что его мать-графиня должна была сама стирать бельё, как какая-нибудь портомойка… Это было ужасно! Хотя, конечно же, там было много и другого – интересного… Некоторые книги этого деда дошли до меня в очень приличном состоянии. Особенно мне запомнились толстые, в веленевых клетчатых переплётах сборники «Наука и Жизнь» начала века и французский и английские автомобильные альбомы. Сделаны они были удивительно. Я ни где и не видел больше таких. Они представляли собой нечто, вроде сдвоенной – на одном перплёте книги, которую можно было раскрывать одновременно в обе стороны. Сверху был нарисован цветной, блистающий лаком, красавец «роллс-ройс».

Когда вы переворачивали первую из стопки страниц слева, то у него открывался капот, а справа – багажник. Ещё страница слева – и снимается его переднее крыло, справа – заднее. И так далее. Короче, раскрывая книжку в обе стороны, вы разбирали и всю машину вплоть до её рамы, а последовательно закрывая, собирали автомобиль вновь. И весь этот автомобиль – со всеми его потрохами – был как у вас, на ладони. Было там и ещё несколько моделей. Я очень любил ими заниматься и до сих пор, никак не могу понять, почему именно так, тне делают сегодня уже и все остальные технические инструкции и учебники? Почему?!.

Очень нравились мне и толстые дорогие книги о разных обитателях животного мира. Великолепные иллюстрации в которых, были дополнительно закрыты сверху ещё и очень нежной папиросной бумагой, по которой были чётко прорисованы контуры всех животных, рыб и птиц, но уже под номерами. Это было также очень удобно…

Таким образом, в семье у меня образовалось нечто вроде собственной культурной плантации, которую я периодически обходил по всем её 4–5 пунктам. И в каждом из них, меня всегда ждало какое-нибудь открытие, сообщение, игра, книга или подарок. Постепенно я освоил и всех наших дамских кавалеров, находя каждому из них, занятие по душе. Обожатель старшей, обычно покупал мне оружие, а младшей делал или рисовал самолёты. Мне кажется, что моя путёвка в жизнь определила и их дальнейшие судьбы: первый стал военным врачём (и, естественно, заядлым охотником), а вот второй закончил лишь МАИ, хотя и с красным дипломом, но был всего лишь директором какого-то НИИ, хотя его и приглашали тогда на работу к «какому-то Королёву».

Понятно, он предпочёл вернуться в Сибирь! И, довольно любопытно рассказывал о своей практике в КБ Туполева. Особенно его поразил случай, когда он чертил что-то на своём кульмане, где в громадном цеху-ангаре их стояли сотни, как вдруг – прямо у него над ухом, этот самый Туполев, вдруг, дико заорал:

– «Сколько раз вам надо ещё говорить, чтобы вы не ставили бы размеры?!!»

Еле его успокоили, указав, что это практикант. Больше всего его поразило, что тот вовсе и не вглядывался в чертежи – просто быстро шёл себе по длинному проходу, меж сотнями кульманов. А вот, поди ж ты – увидел в момент! Что было просто невозможно физически!!.

Зато у него была самая лучшая личная библиотека, из тех, что я видел. Это в советское-то время! А этого добра я перевидал немало потом и в Ленинграде. Лично у меня был свой критерий всех библиотек – я всегда прикидывал, сколько бы книг я из неё выбросил. И, его библиотека, была, хотя и не большой – она занимала всего стеллажей 8–9 в большом зале – но вот из неё я бы и одной не выбросил!..

Но иногда, когда это не совсем вписывалось в мои планы, я вежливо интересовался у них, не собираются ли они к себе домой? Не пора ли, им?! Обычно они очень быстро убегали, но ещё быстрее прибегали к маме наши девушки. Все в слезах и соплях…

Так, что с посадочной площадкой в смысле интеллектульного и прочего земного доразвития, всё было здесь в ажуре… Обычно я совершал свои обходы с какой-нибудь книжкой – мне её читал сначала один, потом другой, потом… Если же к этому ещё и добавить многочисленных гостей и наши поездки к ним, то жить было можно. Вполне. Из папиных друзей мне хорошо запомнились Мартыновичи со своей шикарной машиной – это был знаменитый роскошный сталинский любимец. Уже и не помню – не то ЗИС-110, не то ЗИС-111: там ещё были такие, очень удобные дополнительные откидывающиеся сидения в салоне. А с мамой мы ходили, в основном, к её подруге Элеоноре. У этой самой Элеоноры были тоже всякие очень забавные машинные лабиринты, которые я больше ни где, не видел. Даже в Японии…

Сибирь есть Сибирь. Сюда ссылали, сюда сбегали. Ссыльные, воры, чиновники и местные подкулачники. Причём чёткая граница меж ними отсутствует. Но ведь и Америка возникла из беглых каторжников! Чего-чего, а уж незаурядных людей, здесь всегда хватало. Правда, сейчас Красноярск уже напоминает большое бестолковое стойбище, в котором сцепились две силы. Обе невежественные и ему чуждые – «перекати поле» с Запада и свои «подкулачники из глубинки». Неизвестно, что хуже. А ведь, когда-то, это был действительно, один из культурнейших городов Сибири. «Сибирские Афины»…

Сегодня в это уже трудно поверить. Ларьки, бары-пивнушки, да отстойники для колхозников: «пед», «сельхоз», «техноложка». Знают ли родители в деревнях, чем занимаются их дети в этом «красноярском пивном треугольнике»?! Тротуары стали красивые, вот только приличные люди по ним давно уже не гуляют, а толкается всякий сброд – не то искатели приключений, не то сутенёры, да проститутки…

Но так было не всегда. Лицо города раньше делало не «неизвестно что», а ссыльная интеллигенция Ленинграда. Хотя эпицентр культуры тогда находился, понятно, в Магадане, где даже участковые врачи были с научными степенями. Это вам не нынешние времена, когда… Ага… Так, что, всё здесь тогда было чинно и благородно. Везде царили вежливость и предупредительность. На автобусных остановках люди обязательно спрашивали друг у друга «кто последний?» и только после этого занимали свою очередь.

И, если, человек уже ставил ногу на подножку, а кондуктор говорил ему: «Гражданин, посадка окончена!» – то он сразу убирал свою ногу с подножки!..

Веяние высокой культуры коснулось и нас – из Ленинграда был тренер брата Вергазов и наша соседка Ольга Степановна – «видная троцкистка». Более безобидное и неприспособленное к жизни существо трудно было себе и представить. Это была обычная великовозрастная дуля-гимназистка. Старая дева. Мадмуазель, понятно, были с причудами. В жизни у неё было две страсти: преферанс и суды. По ночам она долбалась, где-то, в свой преферанс, подлетая на мизерах, а днём отсыпалась в судах, чтобы потом, наиподробнейшее, рассказать нам на кухне, кто, где, кого и зачем… Наши дети прозвали её «ЖивГаз» – «Живая Газета». Она эту свою партийную кличку знала и не обижалась. Во всяком случае, не очень. Даже когда, однажды ночью, наш бурундук забежал и в её комнату…

Так, что я получал довольно много разной информации и мои жизненные впечатления должны были как-то подействовать и на мою память, которая, глядишь, и откроется более полно. И вот тогда…Тогда я и вспомню, видимо, цель и смысл своего рождения. Однако ничего такого пока не происходило…

Было заметно, что вектор послушания детей в «семье» уменьшался пропорционально удалённости ребёнка от родителей. Старшая сестра была послушной абсолютно. Хотя, думаю, и была незаслуженно обойдена родительской теплотой, лаской и вниманием. Вторая нежилась в лучах всеобщей любви, папиной особенно, быв, скорее, более хитрой – этой уже многое позволялось, но она всё ещё, была достаточно управляемой. А вот брат, которого все известные мне девушки, ну, просто обожали, уже легко мог настоять на любом своём, даже самом экстравагантном решении, вроде того, чтобы остаться на второй год, потому, что на класс ниже его, училась та, которая… Ну, Ромео…

Ну, а я вообще ни кого уже и не слушался. К тому же, я очень рано начал ощущать себя умнее их всех. Но официально это, так сказать, оформилось, уже «на хуторе», когда нам привезли вторую лодку…

Эта была сделана уже специально под мотор и, в принципе, именно для меня, хотя мне и было тогда лет 12–13. Вода в реке за ночь сильно прибыла и четверо мужиков никак не могли решить, как именно, им надо бы развернуть машину, чтобы выгрузить мою лодку прямо в воду. Раздосадованный их тупостью, я тут же, вмешался и начал, было, деятельно руководить её разгрузкой, как тут вмешался уже и отец, который просто прогнал меня прочь. Но и с обрыва, я с тайным злорадством наблюдал, как они были вынуждены сделать именно так, как только что, приказывал им я. Иначе просто и не получалось. Это произвело на меня сильное впечатление. И я и потом уже долго раздумывал над тем, почему четверо взрослых, неглупых и опытных мужчин, так долго не могли увидеть того, что мгновенно увидел полу-ребёнок? Да и все домашние, хотя и постепенно, тоже стали для меня, как те дети…

Убеждён, это из-за того, что довольно часто я неуловимо ощущал, что знаю нечто такое, чего не знают все они. К тому же, я видел этот мир, как-то неуловимо иначе. Намного более… тонко, что ли… Однако, каким-то непонятным образом, я постоянно оказывался в нём, наоборот, слишком «тяжёл». Настолько, что моё присутствие в нём, уже что-то, заметно меняло. Во всяком случае, всю свою жизнь я только и делал, что попадал в невероятные истории, оказываясь в центре многих, довольно любопытных, событий. Но началось это ещё в школе. Там и дома меня постоянно изводили одним и тем же дурацким вопросом «почему это ни с кем больше никогда не происходит, а всегда только с одним тобой?!»

Да, блин! Я бы и сам очень хотел бы это узнать!!.. Накаркали! Дело здесь было, конечно, было не в интеллекте, а во времени – в самой скорости внутреннего – самого моего «личного» времени. С каждым новым ребёнком в семье оно текло в нас всё быстрее и быстрей, в то время как родительское влияние, наоборот, всё больше слабело и отдалялось. Ну, а во мне, благодаря ли кесаревому рождению, или же близости «стремительной парочки», оно и вовсе уже неслось, как на крыльях. Стремглав! Так, что сделать со мной, хоть что-то, было уже просто не в их силах и власти…

Но, особенно, меня удивляло моё подсознание или может, тело? Периодически кто-то их них, выражаясь языком пилотов, «брал штурвал на себя» – принимая за меня очень важные – определяющие мою судьбу, решения. Этого я никак не мог понять, хотя именно в эти моменты отчётливо и чувствовал, что я не столько иду по этой жизни сам, сколько «кто-то» ведёт меня по ней. Кто?!

Иногда я чувствовал себя буквально в положении водолаза, маршрут и работу которого, чётко контролирует некто сверху. Моё тело (или подсознание?) жило своей собственной, отличной от меня, жизнью и совершало иногда поступки, смысл которых до меня доходил только через много лет. Но именно они и определяли мою судьбу! Весь мой маршрут от «А» до «Б» по этой местности, был кому-то, уже хорошо известен. Получалось, что по всей этой жизни, меня просто вели?..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.