Бедный несчастный я

Бедный несчастный я

Если Джордж Оруэлл прав, что «те, у кого в руках прошлое, владеют и будущим», то как насчёт тех, у кого в руках очень далёкое прошлое?

До развития сельского хозяйства, когда население начало расти, большая часть мира была пустой, имея в виду распределение человеческой популяции. Но в эволюционную теорию глубокими корнями вросло представление Гоббса, Мальтуса и Дарвина о безнадёжном перенаселении. Это и сегодня повторяется, как мантра, невзирая на очевидные факты. Например, возьмём последнее эссе философа Дэвида Ливингстона Смита «Почему война?». В нём проецируется мальтузианская панорама со всей её ошибочной безнадёжностью: «Соперничество за ограниченные ресурсы – двигатель эволюционных изменений. Любая популяция, растущая без ограничений, в конце концов истощит ресурсы, от которых зависит, и индивидам не останется ничего, кроме борьбы за эти ресурсы, всё более и более отчаянной и ожесточённой. Те, кто сможет их себе надёжно гарантировать, будут процветать, те, кто не сможет – погибнут»¹⁹⁸.

Пока всё верно. Но только пока, потому что Смит забывает, что наши предки были исконными бродягами,

НАШЕ БОГАТСТВО НЕ В ТОМ, ЧТО У НАС ЕСТЬ, А В ТОМ, БЕЗ ЧЕГО МЫ МОЖЕМ ОБОЙТИСЬ.

Иммануил Кант

кочевниками, которые редко оставались на одном месте больше нескольких дней. Уходить – это то, чему они научились лучше всего. Откуда предположение, что они осядут на каком-то месте и начнут «отчаянную» борьбу за него в условиях перенаселения и истощения ресурсов, когда они просто могут отойти дальше по берегу, как уже делали это в течение многих поколений? Кроме того, доисторический человек никогда не размножался «без ограничений», подобно кроликам. На самом деле рост народонаселения в доисторическую эпоху оценивается менее чем 0,001 % в год¹⁹⁹ – очень далеко от «демографической бомбы», предсказанной Мальтусом.

Базовая репродуктивная биология человека в условиях собирательства делает быстрый рост популяции маловероятным, если вообще возможным. Женщины редко могут зачать, если они кормят грудью, а без молока одомашненных животных кормить каждого ребёнка приходилось пять-шесть лет. Более того, потребность в мобильности делала нецелесообразным для матери иметь одновременно более одного малыша, даже если предполагать существенную помощь со стороны окружающих. И наконец, низкий уровень жира в организме приводил к более позднему созреванию и началу овуляций у девочек-собирательниц, чем у их постсельскохозяйственных сверстниц. У собирательниц готовность к деторождению наступает, как правило, ближе к двадцатилетнему возрасту, поэтому их репродуктивная жизнь короче²⁰⁰.

Гоббс, Мальтус и Дарвин сами жили в окружении безысходных последствий перенаселённого общества (свирепствующие эпидемии, непрекращающиеся войны, беспринципное политиканство в борьбе за власть). Но доисторический мир был очень мало заселён либо не заселён вообще. Кроме оазисов, окружённых пустыней, или островов вроде Папуа – Новой Гвинеи, доисторический мир был открыт и безграничен. Большинство учёных полагают, что наши предки покинули Африку около 50 тысяч лет назад и через 5—10 тысяч лет прибыли в Европу²⁰¹. На североамериканской земле первый человек, вероятно, появился около 20 тысяч лет назад²⁰². Многие тысячелетия до освоения земледелия общая численность Homo sapiens на планете, скорее всего, не превышала миллиона человек и определённо никогда близко не подходила к населению современного Чикаго. Более того, недавние исследования ДНК наводят на мысль, что несколько раз за историю в результате неких природных катастроф численность сокращалась до нескольких сотен индивидов, последний раз не так давно – 70 тысяч лет назад²⁰³.

Наш вид крайне молод. Мало кто из наших предков мог сталкиваться с безжалостным давлением отбора, связанным с нехваткой ресурсов, как предполагали Гоббс, Мальтус и Дарвин. Путь древних людей не пролегал по перенаселённому миру в борьбе за объедки. Скорее, большинство из них миновали последовательность различных экосистем, ни одна из которых, однако, не напоминала современную. Как бирманские питоны, освоившиеся на болотах, тростниковые лягушки, случайно занесённые в Австралию, или лесные волки, недавно вновь завезённые в Йеллоустон, наши предки большей частью занимали открытые экологические ниши. Когда Гоббс писал «человек человеку волк», он не знал, насколько волки могут быть дружелюбны и общительны, если им хватает еды на всех. Индивидам тех видов, которые распространяются по изобильной экосистеме, нет нужды сражаться до смерти друг против друга. Пока ниша не заполнится, внутривидовые конфликты за еду контрпродуктивны и бессмысленны²⁰⁴.

КОГДА ГОББС ПИСАЛ «ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ ВОЛК», ОН НЕ ЗНАЛ, НАСКОЛЬКО ВОЛКИ МОГУТ БЫТЬ ДРУЖЕЛЮБНЫ И ОБЩИТЕЛЬНЫ, ЕСЛИ ИМ ХВАТАЕТ ЕДЫ НА ВСЕХ.

Мы уже показали, что даже в почти пустом мире социальная жизнь собирателей не была одинокой. Но Гоббс также заявил, что она была бедна, а Мальтус считал бедность вечной и неизбежной. Однако большинство собирателей не считают себя нищими, а наши предки, в высшей степени разумные и приручившие огонь, жили сообща в сплочённых группах без особых проблем, и тому есть немало подтверждений. Разумеется, природные катастрофы случались; засухи, изменения климата, извержения вулканов были разрушительными и опустошающими. Но в остальном для большинства наших всеядных предков мир был практически не населён и полон еды. На протяжении сотен и тысяч поколений их основной дилеммой, скорее, был выбор между множеством кулинарных опций. Растения питаются почвой, олени едят растения, пантеры едят оленей. Но человек ест почти всё, включая пантер, оленей, растения и – да, да – даже почву²⁰⁵.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.