Мысли – чувства
Мысли – чувства
Удивителен этот мир! Удивительные деревья, как удивительно они живут! Удивительные маленькие червяки – живут так недолго! Удивительные рыбы – живут в воде, а человек задыхается в ней и умирает. Удивительно все, что прыгает и порхает: кузнечики, птицы, бабочки. И звери удивительные – кошка, собака, лев, слон. И на редкость удивителен сам человек.
Каждый человек как бы заключает в себе весь мир.
Если я смотрю на дерево, получается как бы два дерева: одно на самом деле, а другое у меня на глазах, в голове, в мыслях. Я ухожу и забываю о нем, а потом опять увидел – узнал, вспомнил. Значит, дерево как бы пряталось где-то в моих мыслях.
Все существует как бы два раза: раз само по себе, а другой раз у меня в глазах, в голове, в мыслях.
И всегда мне что-нибудь нравится, а что-нибудь не нравится.
Или стою я на берегу реки и знаю, что это такая-то река. Но в этой реке все время другая вода, вода в ней ни минуты не бывает одна и та же, все капли одной и той же реки постоянно меняются, постоянно другие.
То же самое, когда я иду по улице, мимо домов и людей. Каждый дом другой, и каждый человек другой, и все это в течение одной минуты. Из минут складываются часы, а из часов – дни и ночи, из дней – недели. Зима, лето – и опять долгие вечера, затем опять весна, почки, зеленые листья. Солнце, ночная тьма, месяц, звезды – тучи, дождь, белый снег.
Все постоянно другое и по-другому.
То же самое и со мной.
Словно бы и все тот же, но ведь я расту, делаюсь старше. Я смотрю на часы: стрелка движется, прошла минута.
Словно бы и все тот же, но то я весел, то грустен и все время вижу что-то другое и о чем-то другом думаю. И даже не знаю, что будет дальше: буду ли я играть или товарищ рассердит меня и я подерусь.
Или думаю, что сделаю так, а выйдет как раз наоборот. Раз мне кажется так, а раз – эдак. Вот и получается, что я сам себя не знаю.
Если спросить: «Ты хороший мальчик?»
Он ответит: «Сам не знаю… Кажется, хороший».
Или: «Стараюсь».
Как будто странно, что человек не знает, какой он на самом деле, даже себя хорошо не знает.
Мудрец сказал по-гречески: «Гноти сеаутон».
Это значит: «Познай самого себя».
Значит, даже взрослым трудно познать самих себя, даже мудрецам. Ведь детям кажется, что взрослые знают все и могут ответить на любой вопрос. А мы не знаем, мы на самом деле не знаем.
Если я разговариваю и играю с кем-нибудь и знаю, как его зовут, я уже говорю:
– Я его знаю.
Так ли это? Часто мне кажется, что он такой, а потом вижу, что он другой, что я ошибся.
Даже сам я: весело мне – я один, грустно или сержусь – другой.
Когда мне весело, мне все кажутся хорошими, милыми; я охотно уступаю, легко прощаю; я даже не чувствую, что меня толкнули или что я ушибся. И мне кажется, что и всем должно быть весело.
А когда человек сердит, все ему не так; он и сам потом удивляется, что такие дурные мысли лезли в голову. Даже выглядишь ты, когда злишься, по-другому. Лицо перекошено, бледное или красное, и глаза совсем другие.
Когда я смотрю, как двое мальчишек дерутся, я думаю:
«Что за вихрь, что за буря мыслей и чувств?»
А когда расходятся, запыхавшись, я прикладываю ухо к груди: бедное сердце колотится так часто и сильно, что останавливается в изнеможении. А потом еще и еще и никак не успокоится.
Один вспыльчивый, легко впадает в гнев, другой редко злится; один умеет хоть и немного, да владеть собой и сдерживается, другой сразу приходит в неистовство, словно убить хочет. Про таких говорят: «Раб своих страстей».
Правильно говорят: тот, кто не умеет сам себе приказать – «Перестань!», у кого нет сильной воли – тот раб: всякий доведет его до белого каления. Мудрец сказал, что приказывать другим легко, а вот научись-ка быть господином своих собственных мыслей и чувств…
Бывает, злость сразу проходит, сменяясь чувством раскаяния. Я заметил, что если очень сердиться на кого-нибудь и кричать, тот стоит злой, взбунтовавшийся: опустит голову, насупит брови, молчит. Тогда я перестаю сердится и ласково говорю:
– Вот видишь, и самому тяжело, и всем с тобой тяжело. Больше так не поступай.
После этого он начинает, хотя и стыдно ему, плакать и каяться.
Мне кажется, взрослые не должны сердиться на детей, потому что это не исправляет, а портит. Часто взрослым кажется, что ребенок назло им упрямится – не желает что-либо сделать, сказать. Нет, ему стыдно.
А если кому-нибудь стыдно, он не может говорить, язык словно присох, не поворачивается. В голове пустота, мысли словно улетучились. И ты говоришь и делаешь не то, что хочешь. Стараешься быть смелее, а выходит еще хуже. Сразу можно понять, что человек притворяется: говорит слишком смело и громко, движения чересчур развязные. Или губы прыгают, теребит платье и не может отвечать. Как парализованный.
Удивительно это чувство страха. Все кажется опасным. Словно кто на мысли набросил черную шаль и душит. Даже дышать трудно.
Конечно, страх страху рознь. По-одному боишься днем, в школе, по-другому – ночью, по-третьему – если тебя кто-нибудь напугает внезапно, по-четвертому – если всегда кого-нибудь бояться. Бывает, знаешь, чего боишься, а то и не знаешь.
Взрослые думают: «Озорной, ничего он не боится, ничего он не стыдится».
Вовсе это не так.
Врачи, те хоть скажут:
– Нервный, боится.
Да и то не всегда.
А уж хуже всего высмеивать.
Я много раз беседовал с такими, которые боятся по ночам: они очень несчастны. А родители думают, что все это пустяки.
Стукнет что-нибудь ночью или сон приснится, а часто даже не знаешь, во сне это или наяву.
Смеяться над детскими страхами или нарочно пугать – жестоко.
Я часто думал о том, что значит «быть добрым»? Мне кажется, добрый человек – это такой человек, который обладает воображением и понимает, каково другому, умеет почувствовать, что другой чувствует. Если кто-нибудь мучит лягушку или муху, такой сразу скажет:
– А если тебе так сделать?
Или, например, бабушка: то старушка как старушка, а то кажется такой бедной, слабой, что хочется помочь, проявить внимание, развеселить.
Я уже давно заметил, что если я на какого-нибудь мальчишку очень рассержусь, его сразу обступят ребята и принимаются утешать, объяснять.
Признаюсь со стыдом, это меня даже злило. Что такое?! Ругаю – значит, заслужил. А если вокруг него толпа, выглядит так, словно виноват я, а не он.
Теперь я отношусь к этому иначе: и хорошо, так и должно быть, каждый, попав в беду, должен найти у людей поддержку. Не нравится мне это школьное наказание, чтобы с кем-нибудь не разговаривать.
Надо уметь сочувствовать добрым, злым, людям, зверям, даже сломанному деревцу и камушку.
Я знаю мальчика (теперь он уже большой), который собирал на дороге камушки и относил в лес: там их уже никто не потопчет.
Чувства бывают сильные и острые или мягкие и нежные, бывают яркие, бывают спокойные.
Что такое любовь? Любишь ли всегда или за что-нибудь и всегда ли ты любишь тех, кого ты должен любить, и так, как должен? Одинаково или то больше, то меньше? И что такое благодарность и уважение? Какая разница между любить и очень нравиться? Как узнать, кого больше любишь?
Я заметил, что ребята не любят говорить о своих чувствах.
Может быть, им просто трудно? Даже маленькие не любят.
А взрослые часто задают детям вопрос:
– Любишь? А кого ты больше любишь?
Я спросил у одного мальчика, как он узнал, что любит эту девочку больше, чем других? Он ответил:
– Раньше я говорил с ней, как со всеми, а тут вдруг я ее стал стыдиться.
Порой даже и не знаешь, что кого-нибудь любишь, но когда ее или его нет, тобой овладевает чувство беспокойства и какой-то пустоты, сиротливости и одиночества. И хочется, чтобы она или он вернулись. Это называется тоской.
Тосковать можно по родителям, по товарищу, по дому. А самая сильная тоска – это тоска по родине.
Сколько разных чувств, что всех не сочтешь. Можно попробовать выписывать их из словаря в тетрадку. Потому что тут, в этой книжке, я могу вкратце упомянуть лишь о некоторых наиболее важных чувствах (о которых ребята говорили со мной по душам, а не потому, что их подучили). И об обычных чувствах, повседневных.
Упомяну еще о трех чувствах: разочаровании, обиде и оскорблении.
«Я разочаровался. Думал, будет хорошо. И ошибся. Вышло не так, как хотелось».
Люди говорят:
– Мучительное разочарование, горькое разочарование.
Да, подчас чувствуешь как бы боль, а подчас только неприятный горький, терпкий привкус.
Часто к чувству разочарования примешивается и другое – обида. Мы обижаемся, что нас ввели в заблуждение, обманули наше доверие. Если товарищ выдаст тайну, наговорит на тебя, обманет, тебе неприятно, ты обижен.
Упомяну, наконец, и об оскорблении. Если хотят меня унизить, или осмеют, или оскорбят кого-нибудь, кого я люблю и уважаю, мне грустно, больно, я сержусь.
– От удара не так больно, как от слова, – сказал один мальчик.
– Чем смеяться, лучше бы уж побили, – сказал другой.
Когда взрослые хотят унизить и оскорбить детей, дети чаще всего делают вид, что им все равно. А не делают – значит, уже утратили стыд. Чувства ведь, если не уметь обращаться с ними, ослабевают, как говорят, притупляются.
Разные бывают люди. Один часто бывает веселым и редко грустным, а другой как раз наоборот. Один любит почти всех, ни к кому не питает неприязни; а другой словно сердит на всех, трудно на него угодить. Некоторые легко привыкают к новым людям, а другие недоверчивые, долго приглядываются, прежде чем скажут:
– Люблю.
Один долго помнит, другой быстро забывает.
Разные бывают люди.
Раньше я думал, как и все: ребята легко сердятся и легко прощают.
Час назад подрались и опять вместе играют. Только что играли и уже поссорились. Конечно, кто-нибудь скажет в сердцах: «Никогда больше не буду с ним разговаривать. Никогда уже больше не буду с ним играть».
Или наоборот: «Мы всегда будем дружить».
Но так говорится только в исключительные минуты, да и у взрослых то же самое. Иногда нарастает исподволь неприязнь, а иногда дружба длится годами.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.