Глава 5 Терапия как судебное разбирательство: правовая модель

Глава 5

Терапия как судебное разбирательство: правовая модель

Враждебно настроенный подросток, который ворует деньги из отцовского кошелька, отказывается просить прощения за разбитую дедушкину машину и не познал ни искусства любви, ни искусства войны, не может считаться цивилизованным. Древние греки назвали бы его приверженцем Артемиды, еще не созревшим для жизни гражданина, все еще диким, не готовым обуздать себя и стать взрослым. Такой подросток не осознал до конца, что невозможно уклониться от соблюдения законов Отца. Его незрелый разум не в состоянии понять, как многочисленные органы власти цивилизованного общества могут повлиять на его жизнь, когда он однажды покинет свой дом. Ему еще предстоит научиться поверять свои сокровенные чувства, а пока он умеет только огрызаться, ворчать или яростно рвать струны своей электрогитары, какофонией звуков выражая тот хаос, что царит у него внутри. Чтобы научиться выражать глубоко личные чувства, нужны не только слова, но и культура, которой несвойственно циничное отношение к искренности, нужен симпатичный человек, с которым хотелось бы строить отношения, и определенное состояние психологической близости. Такая способность к близости не воспитывается в процессе семейной терапии, которая заимствует стиль юридического урегулирования конфликтов. Множество семейных терапевтов говорят о своей профессии как о работе посредника, переняв этот термин из судебной модели. Члены семьи, разговаривающие с таким терапевтом-посредником, также усваивают стиль, скорее уместный в суде.

Базовая техника, используемая «психологами-посредниками», кажется вполне обоснованной. Каждому члену семьи оказывается равное уважение и предлагается высказать свою точку зрения. Меньше внимания уделяется тому факту, что терапевту достается роль судьи, решающего, чье видение ситуации более справедливо и кто кому причинил боль. Его оценки не сообщаются прямо, однако прочитываются через его движения и жесты. Проблема возникает, когда участники покидают кабинет терапевта и начинают ту же игру, но без его участия. Вскоре выражение эмоции «мне больно» превращается в обвинение: «Ты делаешь мне больно». Следующий шаг порождает еще большую проблему: «Ты делаешь мне больно, поэтому ты мне должен». Члены семьи усвоили транзактную игру в жертву и преступника (правовая модель), которая без посредника может стать весьма неприятной.

Потребность семьи в терапии обычно указывает на недостаток душевной близости, но было бы ошибкой полагать, что любой разговор об эмоциях обязательно способствует сближению. Если общение хотя бы немного смахивает на игру в жертву и преступника, терапия никогда не приведет к взаимопониманию. Повседневный опыт близости часто оказывается невербальным и возникает из взаимодействия в пространстве наших тел. Близость может ощущаться в молчаливом совершении самых обычных совместных действий. Вера в то, что терапия происходит главным образом за счет устного обсуждения того, что причиняет боль (подражание судебному разбирательству), может лишить семью ее естественной мудрости. Чтобы быть «психологичным» и «близким», не обязательно вмешательство терапевта. Ниже приводится пример близости между друзьями, не имеющей ничего общего с самораскрытием в терапии, однако именно такой близости часто не хватает в семьях с проблемами.

Заново определяем близость

Я приезжаю домой к своему коллеге, с которым мы давно знакомы. Мы собираемся вместе поработать над текстом, написанным нами в соавторстве и нуждающемся в редактировании. К ужину мы все еще не закончили. Он приглашает меня остаться и поесть вместе с ним, чтобы мы могли продолжить работу. Я иду на кухню помочь ему приготовить ужин. Мы работаем вместе много лет, большую часть из них мы были союзниками, а иногда – в нескольких войнах между отделами – противниками. Возможно, нам следовало бы называться друзьями, однако мы никогда не делились подробностями своей личной жизни. Я оказался у него дома впервые. Помогая готовить ужин, я узнаю его кулинарные вкусы и предпочтения. Мы одинаково готовим – быстро и создавая вокруг беспорядок – используя язык и пальцы гораздо чаще, чем рецепты и мерный стакан. Прошло совсем немного времени, и мы приготовили отличный ужин! Теперь я понимаю, почему совместная работа над нашим проектом не вызывает напряжения: наши разумы работают в одинаковом режиме.

Пока блюдо готовится в духовке, он покидает кухню, чтобы прослушать сообщения на автоответчике. Я возвращаюсь в гостиную и просматриваю его книжные полки. Поскольку книги много значат для нас обоих, такое внимательное изучение свидетельствует о высокой степени близости между нами. Нельзя сказать, что я веду себя нескромно, так как книги стоят на полках открытые всем взорам. Я наугад беру одну из книг Юнга и вижу, что он выделил те же абзацы, что и я. Затем я изучаю его коллекцию дисков, также стоящую на всеобщем обозрении. У нас собрано множество записей одних и тех же музыкальных произведений и классической музыки. Больше всего меня удивил диск, лежащий на проигрывателе, – старая запись Нины Симоне, песня «Consummation» («Завершение»). Я считаю, ее голос наиболее точно выражает то, что любовь есть радость. Моего коллеги не было в комнате, но у меня возникло сильное чувство связанности с ним.

В основном, мы обмениваемся идеями и информацией. Никаких откровенных признаний или разговоров о себе. Тем не менее мир его книг, его дисков, обстановка в доме, тень печали на его лице, отсутствие фотографий его бывшей жены – все это раскрывало его личность так же, как если бы мы побеседовали по душам. В этот момент я чувствую себя ближе к нему, чем когда-либо за все те годы, пока мы были коллегами. У нас возник «физический контакт» не через наши тела, но через тело дома; не в откровенном разговоре, но в безмолвном прочтении тайны разума, открываемой книгами. Наши души приоткрылись и соприкоснулись через голос певицы, которую он любит так же сильно, как и я. Все эти секреты были доступны, нужно было лишь пожелать прочесть их.

Многие разновидности близкого контакта не опосредованы ни словами, ни арбитром, который заверил бы психологическую истинность взаимодействия. Терапевтическая модель, предполагающая участие посредника, сделала популярным подход, согласно которому говорить о чувствах значит устраивать что-то вроде судебного разбирательства в гостиной, когда обсуждаются ты, я и мы и каждый защищает свою сторону. К сожалению, обсуждение переживаний вполне может вытеснить сами переживания. Я не отрицаю, что убедиться в обоснованности чувств действительно важно, однако существуют иные формы душевного взаимодействия, не менее выразительные, действенные и проникновенные, несмотря на то, что они менее многословны и не предполагают наличия посредника. Некоторые элементы общения не нуждаются в промежуточных звеньях, не могут быть интерпретированы в терминах теоретических штампов и не проявятся, если кто-то возьмет на себя роль судьи.

Каждый сам пишет свою историю. В семье каждый имеет свой взгляд на события, и это совершенно естественно. Искушение использовать инструментарий терапевта, чтобы переписать чужую историю, часто оказывается непреодолимым. Ниже приводится типичный случай, когда женщине приходится сражаться со своим мужем, защищая свою личную историю от его посягательства. Его психологическое образование работает против его стремления к близости, так как он выбирает позицию судьи. Он сам себе вручил судейский молоток и регулярно объявляет свою жену виновной в преступном невротическом поведении.

Мой муж – психолог: битва историй

Я занимаюсь художественной резьбой по дереву, делаю мебель. Я вырезаю на мебели цветочные орнаменты по собственным эскизам. Мой муж – психолог. Наш брак на грани развода. Я не могу больше выносить его интерпретаций моих поступков и характера. Мы сводим друг друга с ума: он преследует меня своими высокоумными озарениями, а я воздвигаю стены общих фраз, чтобы не слышать его. Он считает меня циничной, потому что я говорю, что его прозрения гениальны, а затем полностью игнорирую их. Я не высмеиваю его; я действительно думаю, что он самый проницательный психолог из всех, кого я когда-либо знала. Каждый раз, когда он берется интерпретировать мои комплексы, он попадает в цель.

Чего я не могу выносить, так это того, что он слушает меня сквозь фильтр своих теорий. Это похоже на то, как если бы я говорила в микрофон, оснащенный преобразующей слова программой. Например, он пытается убедить меня прекратить видеться с моей семьей, потому что общение с ними мне вредит. И он абсолютно прав в этом. Для моей семьи создание психологических травм – такое же творчество, как для кого-то – сочинение музыки. Предположения мужа о моей семье верны, но из них следует, что я жертва своей семьи. Эту часть я отрицаю, и поэтому я продолжаю видеться с ними. Это моя форма сопротивления. В качестве защиты против гениальных интерпретаций моего мужа я написала ему следующее письмо:

Если цель терапии в том, чтобы действительно помочь мне вырасти из моего предыдущего окружения, не следует ли из этого также и то, что я должна иметь силы отказываться от интерпретаций, в которые ты стремишься заточить меня? Я не хочу быть определяемой лишь через мое непростое детство. Ты приписываешь такую важность недостаткам моих родителей, братьев и сестер, тем самым ограничивая меня, как будто это именно мои душевные раны сформировали ту личность, которой я являюсь. Почему ты постоянно преуменьшаешь значимость моего учителя, научившего меня работе с деревом? Он жил недалеко от родителей, и он был замечательным, именно на него я равнялась, когда попыталась стать собой. Твоя теория также не берет в расчет мою лошадь. Да, именно лошадь. В самый безумный период моей юности я любила это животное больше, чем кого-либо из людей. Пускай это было лишь животное, но ее живое присутствие сопровождало меня в мои подростковые годы. Моя лошадь выслушивала мои проблемы, чувствовала мою печаль, поддерживала мое тело и дух. Летом я проводила на ее спине весь день. Она умела успокоить меня. Она убедила меня, что жизнь хороша. Я любила эту лошадь больше, чем любила своего отца. Почему тогда твоя психология не позволяет мне сказать, что я была воспитана лошадью? Когда я прихожу домой, мне нравится чувствовать запах конюшни, той самой конюшни, где все еще висит на крючке мое старое седло. Почему ты продолжаешь анализировать отношения между тобой и мной, как будто ты-и-я-и-наши-отношения – это начало и конец всего в жизни?

Самые важные для меня отношения сейчас – это, как ни жаль тебя огорчать, не отношения с тобой. Это мои отношения с деревом! Ты когда-нибудь интересовался моими отношениями с деревом? Мы обсуждали когда-нибудь красоту, которую я чувствую в золотом отражении на свежеокрашенном дубе, в красном узоре вишневого дерева, жемчужной белизне березы, в чистом запахе кедра или расслабляющей мягкости липового дерева? Семья деревьев – это семья, с которой я провожу мои дни. Ты отказываешься расширить свою теорию и включить лошадь, учителя или дерево в твое определение «семейной истории». Ты анализируешь меня, чтобы не слышать меня, чтобы игнорировать меня. Ты интерпретируешь меня, чтобы оправдать свою теорию. Ты слишком ленив, чтобы перепроверить свои взгляды или обдумать новые возможности. Все должно отправиться в твою аналитическую воронку, потому что ты возвел стену, чтобы избежать непредсказуемого результата моего влияния на тебя. Ты используешь теорию, чтобы попытаться убедить себя (и меня) в том, что ты понимаешь меня лучше меня самой. Ты считаешь, что ты лучший судья в том, что есть травма и что есть исцеление, что ценно, а что нет. Я получила подарок от моей лошади – инстинкт, который подсказывает мне избегать твоих интерпретаций. Это не лучшее пастбище для меня.

Если семья распадается, кто будет объявлен жертвой номер один? Человек, который убедит терапевта/судью, что именно он – оскорбленная сторона? Что случается, когда один человек начинает требовать психологической компенсации с других? Многие неопытные терапевты оказываются перед искушением поскорее разобраться с этими проблемами, вручив приз в виде звания жертвы тому, кто лучше защищался, а иногда – при еще более извращенном подходе – тому, кто платит. Когда модель судебного процесса привносится в психологическую реальность, человек может попасть в виктимный сценарий навсегда.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.