Мир Александра Лурии и культурно-историческая психология[33]

Мир Александра Лурии и культурно-историческая психология[33]

В своем небольшом выступлении я постараюсь кратко коснуться тех моментов, которые, как мне кажется, характеризуют личность Александра Романовича Лурии. Когда мы говорим об Александре Романовиче Лурии, то возникает вопрос: а кто он — нейропсихолог, детский психолог, исторический психолог, нейролингвист? Я мог бы продолжить этот ряд, но я не буду этого делать, а вместе с вами постараюсь поискать автора, который помог бы нам найти ключ к творчеству А. Р. Лурии.

С кем только А. Р. Лурия не сравнивали! Говорили, что он Бетховен психологии. Я не хочу заниматься конкуренцией сравнений, но рискну упомянуть такого исследователя как Михаил Михайлович Бахтин, который, говоря о Достоевском и пытаясь найти его специфику работы, писал: «Множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов действительно является основной особенностью романа Достоевского "Преступление и наказание". Достоевский — творец полифонического романа». Эти слова полностью относятся к творчеству Александра Романовича Лурии: Лурия выступает как творец полифонического романа — культурно-исторической психологии, создававшейся им вместе с Л. С. Выготским и другими психологами.

Я считаю, что здесь собралось особое племя людей, племя, созданное Александром Лурией и Львом Выготским. И, говоря об этом племени, я хочу прибегнуть к одному символу, который подарили нам Майкл Коул и Шейла Коул, дав своеобразный, но уникально точный перевод одной из книг А. Р. Лурии. Эту книгу они назвали «The making of mind». По-русски это звучит как «производство сознания» или «создание разума». А. Р. Лурия был тем, кто занимался не только производством сознания, но и производством миров, производством целого ряда «неслиянных голосов». Александр Романович ко всем вопросам подходил с уникальной установкой (и идеологической, и культурно-исторической) — и это пронизывает все его творчество.

Не так давно на симпозиуме 1996 года, посвященном столетию Л. С. Выготского, выступал Джером Брунер. В своем выступлении он сказал: «Какова позиция Лурии в культуре?» — и оценивая работы Лурии и Выготского — прежде всего те, которые были посвящены культурно-историческим исследованиям тридцатых годов, — он назвал эту позицию «либеральный оптимизм». По сути дела, позиция «либерального» или «свободолюбивого» оптимизма пронизывает все творчество Лурии.

Когда мы говорим о работах Александра Романовича, мы прежде всего должны помнить, что чем бы он не занимался, его ключевой ориентацией была ориентация на развитие. Он никогда, даже занимаясь самыми серьезными дефектами, не ориентировался на болезнь, на дефект. Его исходной установкой была установка на развитие, на поиск в истории культуры причин очень многих психических явлений и там же — способов компенсации дефекта.

Чтобы не быть голословным, я обращусь к одной из ранних работ А. Р. Лурии, которая появилась в 1921 году и была посвящена механизмам моды. В этой работе он, как бы общаясь с Адлером, определил другую идеологию понимания дефекта и сверхкомпенсации, чем Адлер. Разбирая механизмы моды, Лурия говорит, что мода является одним из уникальных средств сверхкомпенсации: «Вся история одежды и моды решает задачу сокрытия недостатков. Стоит посмотреть мемуары 16–17 веков, чтобы найти целый ряд примеров происхождения отдельных черт туалета. Чтобы увеличить рост, употребляют высокие каблуки, худоба и недостатки развития компенсируются стратегией костюма, блестки на платьях — это излюбленный прием дам, чтобы овладеть вниманием мужчин». Этот анализ показывает, что Лурия дает совершенно особый культурно-исторический подход к механизмам защитного поведения. Он ищет (в отличие от Зигмунда Фрейда, от Анны Фрейд, от Адлера) корни защитного поведения не в глубине личности, а в истории культуры. Из анализа истории культуры он подходит к механизмам защиты — и в этом одна из характерных особенностей работ Александра Романовича Лурии.

Пример, который показывает нам своеобразие мышления А. Р. Лурии, относится и к его работам, посвященным речи и ее роли в становлении высших форм поведени произвольности. Идеи Лурии и Выготского находят интереснейшее продолжение в современных исследованиях и наших коллег, и тех «голосов романа», которые звучат за рубежом. Я имею ввиду и «голос» Майкла Коула, и работы Вёрча, посвященные знакам, с помощью которых мы овладеваем поведением.

Александр Романович интересовался и способами передачи смысла. В целом ряде работ он много внимания уделял не просто тексту, а тому, что он называл «подтекстом». Я цитирую: «Анализ способов передачи смысловой организации сообщения (значительно больше, чем в лингвистике) разработан в теории художественного действия, и особенно в теории режиссуры. Процесс овладения приемами выражения подтекста или смысла через вживание, через действие — вот что дают нам Станиславский и Мария Осиповна Кнебель». Эта цитата из работы, выполненной А. Р. Лурией вместе с М. О. Кнебель — режиссером, автором книги «Поэзия педагогики». А творя свою поэзию психологии, Александр Романович, по сути дела, пришел к принципу, который может быть назван «принципом лингвоцентризма». А. Р. Лурия считал, что при анализе общения необходимо преодолеть лингвоцентризм, выйти за пределы рационального описания в область невербальной, неречевой коммуникации. Иными словами, обращаясь к работам и Станиславского, и Кнебель, и работая вместе с Эйзенштейном, Лурия выходил на анализ иной, невербальной смысловой организации мира, что является крайне важным для современного понимания проблемы общения и развития личности в целом.

Это преодоление лингвоцентрической установки А. Р. Лурия изучал и на материале анализа афазий, и во многих других работах. Лурия давал идеи, которые определяют наше понимание психологии сейчас, на пороге XXI столетия.

Следующий момент, на который я хотел бы обратить внимание, говоря о работах Александра Романовича, связан с идеей «лингвистической относительности», которая крайне важна для всех нас. По сути дела, именно Лурия и через него Тульвисте помогли нам осознать возможность совершенно иной логики, иного понимания истории культуры. Речь идет о том, что наше мышление не выводимо из рациональных установок. Лурия показывает важную и опасную роль образа в культуре «рационального человека» и тем самым он открывает новую страницу в современной психологии.

Мы говорим о Лурии как о создателе миров. Сейчас, — буквально на наших глазах, — рождается еще один мир, который восходит к работам Александра Романовича. Во многих школах России детская (или генетическая) нейропсихология становится основанием для создания практической психологии образования. Именно детская генетическая нейропсихология, заданная работами Александра Романовича и развиваемая его последователями, становится основой для психодиагностики ребенка, особенно детей с трудностями обучения. Без Лурии сегодня нет также и дефектологии, при этом надо особо подчеркнуть, что его работы выступают как методология по отношению к дефектологии.

Таким образом, сегодня идеи Лурии служат базой для создания службы практической психологии образования России.

Дорогие коллеги! В своем выступлении Карл Прибрам говорил об ответственности. Я не случайно начал свое выступление с ассоциации творчества Лурии с полифонией романа Достоевского. Многоплановость научного творчества А. Р. Лурии привела к тому, что бравшись за феномен, казалось бы, далекие от этических категорий, ученики Лурии, как и он сам, подходили к подлинной, как он называл, «романтической» или этической психологии. Кто бы мог подумать, что от исследования персевераций Евгений Субботский перейдет к исследованию свободного независимого поведения ребенка? Кто бы мог предугадать, что после изучения моторики в 1965–1966 гг. В. В. Лебединский станет с успехом заниматься проблемой дизонтогенеза личности, мотивацией, аффектами и их ролью в поведении ребенка. И это не случайно.

Работы Александра Романовича Лурии заставляют нас вспомнить и об ответственности, и о свободе, и поэтому его творчество можно назвать совестью психологии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.