Материнская страсть и сексуализация материнства

Материнская страсть и сексуализация материнства

Во второй половине дня 4 декабря 2010 года в конференц-зале «Париж» гостиницы Новотель Москва Центр состоялась встреча российских психоаналитиков с известным французским психоаналитиком, философом и филологом Юлией Кристевой.

В первой половине того же дня Ю. Кристева была гостем проходившей в Москве 12-й Международной ярмарки интеллектуальной литературы non/fiction, на которой было представлено более 280 издательств и книжных магазинов из 16 стан мира.

Днем ранее Ю. Кристевой было присвоено звание почетного профессора Московского государственного университета, в котором она выступила с лекцией перед студентами и преподавателями.

В анонсе к предстоящей лекции о материнской страсти (лекция была рассчитана на профессиональную аудиторию психоаналитически ориентированных специалистов) подчеркивалось, что Ю. Кристева является легендой мирового психоанализа, выдающимся французским психоаналитиком, философом, лингвистом и писателем, титулярным членом Парижского психоаналитического общества, профессором университета Париж-VII имени Дени Дидро, почетным профессором различных престижных университетов Европы, Америки и Канады, лауреатом премии Хольберга (аналог Нобелевской премии в области гуманитарных и общественных наук), лауреатом премии Ханны Арендт.

Нет ничего удивительного в том, что на встречу Ю. Кристевой пришли не только москвичи, но и жители других регионов России, в частности, несколько человек из Санкт-Петербурга, которые специально приехали на один день в Москву, чтобы иметь возможность увидеть известного французского психоаналитика. Послушать лекцию Ю. Кристевой «Материнская страсть» изъявило желание столь значительное количество профессиональных психоаналитиков, психотерапевтов и студентов, получающих психоаналитическое образование в различных институтах и центрах, что конференц-зал «Париж» оказался переполненным.

Встреча с Ю. Кристевой началась с приветственных выступлений члена Московской группы психоаналитиков, доктора психологических наук А. Россохина, экс-президента Московского общества психоаналитиков П. Качалова и члена Московского психоаналитического общества В. Зимина. В этих выступлениях подчеркивались заслуги Ю. Кристевой в области психоанализа, в частности, была высказана мысль о том, что Ю. Кристева оказала большее воздействие на развитие психоанализа в России, чем все психоаналитики вместе взятые.

Когда Ю. Кристева появилась в переполненном зале, то я увидел элегантную, со вкусом одетую, стройную женщину, внешний вид которой явно не соответствовал ее паспортному возрасту. Два дня спустя я нашел в Интернете информацию о ней и узнал, что, помимо всевозможных заслуг и регалий, Ю. Кристева является матерью троих детей. Этот биографический факт ее жизни перевесил в моих глазах все остальные достоинства, поскольку я сам являюсь отцом троих детей и по себе знаю, каким запасом сил и какой энергией надо обладать, чтобы преуспеть и в профессиональной деятельности, и в воспитании детей.

Сидя напротив Ю. Кристевой, я всматривался в ее располагающее лицо и с нетерпением ждал того момента, когда она приступит к изложению своих мыслей, которыми она хотела поделиться с профессиональной аудиторией. И когда она произнесла небольшое вступление на русском языке, а потом перешла на французский язык, то я был приятно удивлен, поскольку, несмотря на перенасыщенность программы своего трехдневного пребывания в Москве, Ю. Кристева столь живо и заинтересованно читала лекцию по проблемам материнской страсти, что ее темпераменту мог бы позавидовать любой молодой психоаналитик. Она не только воспроизводила в своей речи заранее подготовленный текст лекции, но и вникала в суть перевода с французского языка на русский, внося подчас уточнения по поводу какого-либо термина или давая развернутые пояснения в связи с высказанными идеями.

Программа встречи с Ю. Кристевой 4 декабря предполагала ее выступление, последующее обсуждение и дискуссию, а также автограф-сессию в связи с презентацией переведенной на русский язык и только что опубликованной ее книги «Черное солнце: депрессия и меланхолия», изданной в издательстве «Когито-Центр», специализирующемся на психоаналитической литературе. На обсуждение и дискуссию отводилось полтора часа.

К сожалению, по ходу встречи время на обсуждение и дискуссию пришлось сократить до часа, но, как оказалось, этого времени хватило лишь на то, что было задано всего лишь несколько вопросов. Вопросы были короткими, зато ответы Ю. Кристевой – столь обстоятельными и пространственными, что на обсуждение высказанных ею идей не осталось времени.

Буквально в последний момент удалось воспользоваться предоставленной мне возможностью кратко высказаться по поводу затронутых в лекции некоторых идей, в частности, связанных с соотношением материнской страсти и сексуализации материнства. Суть этого высказывания, с которым я обратился к Ю. Кристевой и которое воспроизвожу дословно, сводилась к следующему:

«Позвольте мне как джентльмену выразить свое восхищение по поводу Вашего страстного говорения о материнской страсти.

Как отец, я соглашусь, пожалуй, с Вашим утверждением, что материнская страсть является прототипом всех любовных отношений. Подчеркну, что речь идет именно о любовных, а не о сексуальных отношениях.

Но как мужчина я подозреваю, что Ваша концепция сексуализации материнства распространяется не только на маленького ребенка, но и на большого ребенка, каковым является муж, отец маленького ребенка и мужчина вообще. Но эта концепция блокирует и даже устраняет, как мне представляется, сексуализацию женственности, что весьма печально для мужчин».

Отвечая на данное высказывание, Ю. Кристева подтвердила, что сексуализация материнства действительно ведет не только к выстраиванию матерью окрашенных сексуальностью взаимоотношений со своим ребенком, но и к ослаблению сексуальных связей с мужчиной. Такая ситуация чревата возникновением проблем, особенно для мужчин, лишенных возможности получения сексуального удовлетворения в той супружеской паре, в которой женщине свойственна сексуализация материнства. В связи с этим Ю. Кристева высказала мысль, что идеальные супружеские отношения в семье – большая редкость, и только в том случае, когда в семье есть «тень инцеста», это поддерживает сексуальные отношения.

Для того, чтобы дать представление о высказанных Ю. Кристевой идеях, воспроизведу некоторые из тех, что мне удалось вычленить из ее лекции о материнской страсти и которые, на мой взгляд, заслуживают внимания и дальнейшего осмысления.

• Материнская страсть начинается со страсти беременной женщины к самой себе, свидетельствующей о нарциссической страсти, с одной стороны, и об утрате идентичности, с другой стороны.

• В развитии и реализации материнской страсти можно выделить три этапа: на первом этапе материнская страсть женщины проявляется по отношению к самой себе; на втором наблюдается страсть матери к ребенку, когда он перестает быть ее двойником, находящимся в ее утробе, и своим рождением возвещает о начале новой жизни; на третьем – имеет место отстраненность и бесстрастность матери по отношению к ребенку, что свидетельствует о проявлении материнской любви.

• Материнская страсть дебиологизирует ребенка.

• Материнская страсть характеризуется двуликостью, то есть нарциссизмом и объектной связью (объектной идентификацией путем сублимации), в результате чего она включает и негативные элементы, связанные с проявлением разрушительности, агрессивности, о чем писала М. Кляйн.

• Ярость любви, агрессия материнства – пограничные состояния.

• Разрушительность является своего рода драмой, она свойственна всякой страсти, но ее возникновение дает шанс для проработки.

• Материнская страсть выступает в качестве структурированного переживания жизненного опыта.

• Материнская страсть – прототип всякой любовной связи.

• В материнстве прячется женская сексуальность, проявляющаяся в фетишизации тела ребенка и его соблазнении.

• Время и язык являются важными факторами проявления материнской страсти.

• Усвоение языка осуществляется не только со стороны ребенка, но и со стороны матери.

• Мать улавливает язык ребенка, благодаря регрессии говорит на его языке и тем самым возвращает ребенку переживания тела.

• Фактор времени часто связывают со стремлением к смерти, но мать переживает начало новой жизни и тем самым отстраняется от смерти.

• Новое начало (рождение ребенка) – это материнское переживание времени, олицетворяющее собой не только заклинание против смерти, но и ее преодоление.

• Философия материнства заключается в готовности к новому начинанию.

• Отстранение – временной фактор материнской страсти в психоанализе.

• Материнская страсть – прототип двух «главных палачей» человека, каковыми являются влечение и объект.

• Так называемая достаточно хорошая мать (М. Кляйн, Д. Винникотт) никого не любит, поскольку ее страсть превращается в бесстрастность и спокойствие, открытые по отношению ко всем.

• Материнская страсть – граница внутренней паранойи.

• Хорошая мать справляется со своей страстью, она преуспевает там, где параноик терпит поражение (аналогия с мыслью З. Фрейда, согласно которой хороший психоаналитик преуспевает там, где параноик потерпел поражение).

• Возможность сублимации материнской страсти способствует развитию творческих способностей ребенка.

• Мать не может отказаться от господства над ребенком (материнское безумие), но сублимационный цикл делает возможным развитие ребенка.

• Сублимационный цикл связан с отношениями между матерью и ребенком, когда она получает наслаждение в результате соответствующего реагирования ребенка на ее речь и жесты.

• Если мать позволяет представлять ребенку не саму себя, а ее отсутствие, то она является хорошей матерью.

• Мать позволяет ребенку символизировать материнство ради его мышления, языка.

• Мать должна поощрять у ребенка символическое материубийство, которое не является религиозной жертвенностью.

• При символическом материубийстве материнская страсть является не колдовством, а остроумием, смысл понимания которого раскрыт З. Фрейдом в работе «Остроумие и его отношение к бессознательному».

• Материнская страсть представляет собой расщепление между господством и сублимацией.

• Религия не признает женственности, но признает расщепление материнства.

• В религии, как и в светской жизни, материнство не сексуализировано.

• Сексуализация материнства необходима, поскольку она является средством передачи культуры.

Я попытался представить в сжатой форме некоторые (разумеется, далеко не все) положения, которые были сформулированы Ю. Кристевой и которые получили в ее лекции развернутое обоснование. В ответах на вопросы ею были высказано также ряд мыслей, среди которых стоит отметить следующие:

• у мистиков Я поглощает Оно, в то время как в психоанализе Я просвещает Оно;

• мать передает ребенку желание знать, а не истинное знание;

• сексуализация не сводится к коитусу, в ней объединяются влечение и смысл;

• мать передает ребенку сублимацию, а не вытеснение, поскольку в последнем случае ребенок лишается способности к творчеству и становится автоматом;

• когда в семье есть тень инцеста, то это поддерживает супружеские сексуальные отношения.

Полагаю, что все эти теоретические положения и высказывания могут стать объектом самого пристального рассмотрения со стороны российских психоаналитиков.

В рамках данного материала выскажу лишь несколько соображений, связанных с моим восприятием доклада Ю. Кристевой и ее ответом на мою ремарку.

Итак, во-первых, я вполне разделяю точку зрения Ю. Кристевой, согласно которой материнская страсть может являться прототипом последующих отношений женщины со значимыми для нее объектами. Разделяю ее с одной поправкой и некоторым уточнением. Поправкой в том смысле, что материнская страсть может действительно служить прототипом установления последующих именно любовных, но не обязательно сексуальных отношений.

Кроме того, речь может идти, на мой взгляд, об установлении отношений женщины со значимыми для нее не объектами, а субъектами. Причем, в основе подобных отношений лежит именно сексуализация материнства, за восстановление которой справедливо ратует Ю. Кристева.

Во-вторых, сексуализация материнства действительно ведет не только к сексуально окрашенным отношениям между матерью и ребенком, но и к десексуализации женственности по отношению к отцу ребенка и мужчинам вообще. Муж, отец ребенка и мужчина как таковой могут восприниматься женщиной с такой материнской страстью, в результате которой она будет иметь дело с большим ребенком, нуждающимся в ее представлении в постоянном проявлении заботы о нем и контроля над ним. После рождения ребенка сексуализация женственности или ослабевает, или полностью исчерпывает себя, в результате чего прежние, подчас весьма бурные сексуальные отношения супружеской пары утрачивают интенсивность.

Сексуализация материнства и десексуализация женственности нередко оказываются камнем преткновения на пути сохранения совместной семейной жизни. С рождением ребенка обремененный материнской заботой, проявляемой со стороны ранее сексуально привлекательной и отзывчивой женщины, отец этого ребенка лишается или недополучает прежнего сексуального удовлетворения, что нередко приводит к увлечению им другой, сексуально раскованной и щедрой партнершей.

В этом смысле сексуализация материнства, сопровождающаяся десексуализацией женственности, чревата негативными последствиями не только для мужчины, но и для самой женщины, имеющей на руках, как минимум, двоих детей – грудного младенца и большого ребенка в лице мужа.

В-третьих, ведущая к десексуализации женственности сексуализация материнства – реальный факт жизни ряда супружеских пар. Однако этот реальный факт не распространяется на все супружеские пары. Дело в том, что сексуализация материнства, особенно в крайних своих проявлениях, характерна далеко не для всех женщин. Кроме того, сексуализация материнства не всегда ведет к десексуализации женственности. Напротив, известно немало случаев, когда именно рождение ребенка пробуждает чувственность у молодых женщин. С рождением ребенка могут иметь место не только сексуализация материнства, но и сексуализация женственности. Более того, только после рождения ребенка некоторые женщины становятся гиперсексуальными и испытывают потребность в более частых, более интенсивных и более продолжительных сексуальных отношениях.

Мне представляется, что речь может идти, по меньшей мере, о четырех типах женщин.

Первый тип женщины характеризуется чрезмерной материнской страстью, сопровождающейся сексуализацией материнства и десексуализацией женственности. У второго типа материнская страсть не только не ведет к десексуализации женственности, но, напротив, способствует ее пробуждению и развитию, под воздействием чего сексуализация материнства отходит на задний план. Для третьего типа характерно то, что спустя какое-то время после рождения ребенка сексуализация материнства и сексуализация женственности становятся равноправными и подпитывающими друг друга. У четвертого типа может наблюдаться такое проявление материнской страсти, при котором возможна атрофия и сексуализации материнства и сексуализации женственности.

Какой из этих типов женщин превалирует в той или иной культуре, какой из них больше соответствует современности – это те вопросы, ответы на которые мы можем получить только на основе проведения сравнительных, широкомасштабных исследований. Другое дело, что в терапевтической деятельности психоаналитикам приходится, видимо, иметь дело с вполне определенными типами женщин, охваченных материнской страстью в ее крайних проявлениях, варьирующих от сексуализации материнства и десексуализации женственности до десексуализации материнства и гиперсексуализации женственности.

В-четвертых, я бы поставил под сомнение тезис Ю. Кристевой, согласно которому для сохранения нормальных супружеских сексуальных отношений необходимо наличие «тени инцеста». Формирующиеся в детском возрасте эдипальные отношения могут давать знать о себе в процессе проявления взрослой сексуальности. При неблагополучном прохождении инфантильной фазы психосексуального развития, отмеченной печатью эдипова комплекса, в ряде случаев «тень инцеста» дает знать о себе таким образом, что мужчина может оказаться психически импотентным, а женщина – фригидной.

«Тень инцеста» в принципе сдерживает, затормаживает проявление сексуальности как у мужчины, так и у женщины. С рождением ребенка любимая женщина становится матерью и мужчина, который ранее не находился под воздействием «тени инцеста», начинает по-другому относится к матери своего ребенка, что может оказывать сдерживающее влияние на проявление его сексуальности. Женщина, родившая ребенка и ощутившая материнскую страсть, также может столкнуться с реактивизацией «тени инцеста», что способно привести к усилению десексуализации женственности.

Словом, «тень инцеста», на мой взгляд, не только не благоприятствует поддержанию и укреплению супружеской жизни в ее сексуальных составляющих, но, напротив, приводит к такому положению, когда с рождением ребенка ухудшаются супружеские отношения, следствием чего являются последующие разводы, кстати далеко не редкие и связанные с сексуальной неудовлетворенностью обоих супругов или одного из них, особенно мужчины.

И наконец, затрону еще один вопрос, лишь обозначенный во вступительном слове Ю. Кристевой, но не относящийся к теме ее лекции о материнской страсти. Этот вопрос касается тех разногласий и противоречий между российскими кандидатами и членами Международной психоаналитической ассоциации, о которых, судя по всему, Ю. Кристевой стало известно. Во всяком случае в произнесенном на русском языке вступительном слове она обмолвилась именно об этом, выразив надежду, что руководству Международной психоаналитической организации удастся разрешить те конфликтные ситуации, которые, к сожалению, имеют место в российском психоанализе.

Выскажу лишь одно соображение по этому поводу.

Когда-то в России, в эпоху крепостного права, конфликты между крестьянами решались по типу «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Барин приезжал и по-своему разумению разрешал возникшие конфликты, подчас не особенно вникая в их причины и существо, да и, по сути дела, не зная психологии крестьян.

Сегодня, в эпоху провозглашения свободы и демократии надежда на разрешение имеющихся разногласий как между отдельными российскими кандидатами и членами Международной психоаналитической ассоциации, так и между российскими ее членами по-прежнему, как и при крепостном праве, возлагается на «барина».

Не собираюсь углубляться в тонкости этого, по всей видимости, очень непростого вопроса. Но не могу не обратить внимание на своего рода расхождение между соответствующим упованием на разрешение имеющихся разногласий в рамках психоанализа в России и высказанными Ю. Кристевой соображениями о свободе, которые имели место в лекции о материнской страсти (о чем я не упоминал) и особенно в лекции «Как мыслить свободу сегодня», прочитанной ею 5 декабря 2010 года на Международной ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction.

В интервью Ю. Кристевой, данном газете «Коммерсант» сразу же после закрытия этой ярмарки, речь шла о том, что подлинной, реальной свободой может быть только та, которая является личностной, как таковая она «возможна в ситуации договора, охраняющего каждую отдельную личную свободу и уважающего ее».

Так, быть может, отвечающий духу реальной, а не иллюзорной свободы, подобного рода договор необходимо выработать в рамках существующих в России психоаналитических обществ, организаций и групп, ориентированных на Международную психоаналитическую ассоциацию, возможно, даже и выходящих за ее пределы, чем отдавать «барские» функции наказывать или жаловать, казнить или миловать назначенным эмиссарам из МПА?

2010

Данный текст является ознакомительным фрагментом.