Глава 4. Вниз с горы

Глава 4. Вниз с горы

«Чем ярче солнце, тем темнее тень».

Приписывается К. Г. Юнгу

От «Дара волхвов» мой эксперимент с осознаваемыми сновидениями повел меня дальше, через множество сменявших друг друга долин и пиков. Вскоре после этого сна частота осознаваемых сновидений значительно упала — средний показатель снизился от одного сновидения в неделю до одного сновидения в три недели. Потом, через несколько месяцев, у меня наступил «пустой» период, когда осознаваемые сновидения не появлялись совсем. Этот период затишья был первым из нескольких, которые мне предстояло время от времени переживать. Продолжался он около четырех месяцев и увенчался взрывом из трех осознаваемых сновидений подряд — они посетили меня в одну ночь, одно за другим. В этот промежуточный период у меня было три предосознаваемых сновидения, в которых я вплотную приблизился к вхождению в состояние осознаваемости. В это время я стал задумываться: почему частота моих осознаваемых сновидений так резко упала? Почему у меня случился совершенно «пустой» период?

Этот вопрос привел меня к мысли, что я сам каким-то образом сопротивляюсь приходу осознаваемых сновидений. Но почему? После сна о волхвах я внезапно почувствовал множество сомнений, страхов и внутренних препятствий (сопротивлений) по поводу самого проекта, целью которого было научиться умышленно вызывать осознаваемые сновидения. Мой ум обуревали тревоги: Во что я ввязался? Действительно ли я готов к этому? Не нужна ли мне помощь духовного наставника или какого-нибудь специалиста? Смогу ли я выдержать столь высокие уровни протекающих сквозь меня энергий? Не перегорю ли я, если буду недостаточно осторожен? Может быть, чтобы не перегореть, нужно соблюдать умеренность? Действительно ли я достоин вступить в прямой контакт со Светом? Не следует ли обратить больше внимания на предостережения других авторов, работавших в этой области, например, Патриции Гарфилд [20] и Гопи Кришны [28], которые в итоге своих экспериментов пережили серьезные душевные расстройства? Неужели я, сам того не ведая, столкнулся с мощной энергией кундалини? Достаточно ли я свободен от заботы о собственном «я», чтобы творчески идти по этому пути в нужном направлении?

Короче говоря, неудивительно, что при таком количестве внезапно одолевших меня вопросов и тревог количество и качество осознаваемых сновидений ощутимо уменьшилось. Тем не менее, в процессе моего эксперимента каждый из этих вопросов оказался чрезвычайно важен, и скоро я понял, что в свое время каждый из них найдет свой ответ и решение. По сути, все эти вопросы скоро стали, образно выражаясь, винтиками и гаечками моего эксперимента, поводами для многих уроков, которые я из него извлек. Эти тревоги положили начало периоду внутренней проверки, который стал следующим этапом моего странствия. В это время потребность глубже исследовать самого себя и продвигаться вперед более осмотрительно начала приобретать все большую значимость и превратилась в ключевое условие долгосрочного успеха моего эксперимента. Сейчас у меня нет никакого сомнения: новые мощные энергии и образы повергли в смятении мое «я» и сознательный ум, и теперь, для того, чтобы усвоить весь этот материал и увидеть его ясно и осмысленно, предстояло затратить немало времени и умственных усилий.

Недели через три с половиной после «Дара волхвов» мне приснился обычный сон, который принес некоторое спокойствие и уверенность по поводу всего моего проекта в целом. Я назвал этот сон

МОЯ ЧЕРЕПАХА — ПОБЕДИТЕЛЬНИЦА

26 января 1981 года

Нахожусь под водой, стоя в вертикальном положении. Поднимаю глаза к поверхности — в солнечном свете вода выглядит чистой и прозрачной. Сквозь ее толщу медленно просачиваются солнечные лучи. Вижу, как над головой у меня проплывает черепаха. Зеленовато-коричневая, длиной дюймов десять, она проворно и размеренно гребет лапами. Мгновенно осознаю смысл сна и вспоминая телевизионную передачу, которую недавно видел: в ней какой-то человек выставил свою ручную черепаху в забеге против кролика, и черепаха пришла к финишу первой. Черепаха означает, что я тоже одержу победу, если буду продолжать настойчиво и упорно работать со сновидениями, не соблазняясь на быстрый, мимолетный успех, символом которого выступает кролик.

Просыпаюсь, чувствуя, что черепаха вселила в меня уверенность и спокойствие. Радуюсь, поняв, что толкование сна пришло ко мне в самом сне.

Этот сон отчетливо напомнил мне известную народную сказку о зайце и черепахе и стишок, в котором подытоживается мораль сказки:

Медленно, но верно выходи вперед,

Медленно, но верно успех к тебе придет.

Мораль, которую нес в себе символ черепахи, показалась мне довольно прямолинейной. Я понял, что на данном этапе эксперимента настойчивость и упорная преданность делу очень важны как гарантия конечного успеха. Кроме того, в это время я стал подумывать о том, чтобы написать книгу о переживаниях, испытанных в осознаваемых снах, чувствуя, что работа над ней стала бы отличным средством разрешить внутренние сомнения и обрести более полное понимание той части мира сновидений, к исследованию которой я теперь приступил. Чем больше я размышлял о черепахе, тем больше видел в ней здравую противоположность зайцу. Это казалось мне особенно важным, потому что образ кролика появлялся в более раннем моем сновидении «Волшебный кролик». Сон о черепахе придал новое измерение моему пониманию образа кролика, который явился мне во сне два месяца назад.

Во сне «Моя черепаха — победительница» я целиком находился под водой. Не ушел ли я в свой эксперимент выше головы? — спрашивал я себя. — Не попал ли в опасную ситуацию? Эмоциональная окраска сна, похоже, не передавала ощущения опасности. Скорее, она несла в себе более прямое послание. Очевидно, я действительно попал на глубину и, мне явно необходимо время от времени смотреть наверх, чтобы видеть свет и сохранять точную ориентацию.

Вскоре после появления сна о черепахе я стал перечитывать автобиографию Карла Юнга «Воспоминания, сновидения, размышления», и тогда мысль о важности неторопливых, методичных раздумий еще глубже отпечаталась в моем сознании. В этой книге Юнг неоднократно говорит о том, как в разные моменты жизни сны часто озадачивали его и даже ставили в тупик. Еще он говорит о том, что, несмотря на это, испытывал к таким снам глубокое уважение и интуитивно был глубоко уверен, что некоторые из них сыграли важную роль в его росте и развитии. Постепенно Юнг пришел к выводу, что именно на те сны, которые он не мог забыть и которые несли в себе самый сильный эмоциональный заряд, наиболее настойчиво хотел обратить его внимание бессознательный ум. Поэтому он завел обычай годами размышлять об этих снах, снова и снова прокручивая их в уме и позволяя сознательному уму исследовать их под всеми мыслимыми углами. Некоторые из них, — признается Юнг, — ему так никогда и не удалось понять, некоторые же стали понятными и осмысленными только в итоге многолетних раздумий. К этому времени, благодаря знакомству с размышлениями Юнга, мне стало ясно, что в исследовании состояния осознаваемости и сопутствующих ему явлений главное не время и не скорость, а именно методичность. И еще я понял: на то, чтобы довести все эти дары и связанные с ними препятствия до состояния осознаваемого понимания, могут уйти годы, и даже если дело обстоит так, меня это вполне удовлетворяет. Я оценил размеренную методичность Юнга, и меня это очень успокоило: я понял, что должен впустить в свою жизнь и работу такой же процесс постепенного развития.

Пять дней спустя, 31 января 1981 года, меня посетило следующее осознаваемое сновидение:

ОСОЗНАВАЕМОСТЬ НА ПАРУ С КАРЛОМ

31 января 1981 года

Я вижу сон и во сне думаю, смогу ли достичь осознаваемости. Думаю о том, что нужно увидеть свои ладони, и они сразу возникают в поле зрения. Теперь я точно знаю, что это сон, и чувствую, как к голове поднимается легкая, чистая энергия. Мне очень приятно это ощущение, и я пристально смотрю на свои мерцающие, переливающиеся светом руки. Рядом со мной мой друг Карл. [19] Мы беседуем об осознаваемых сновидениях, и его круглое лицо лучится счастьем. Он говорит, что тоже обретает осознаваемость, если посмотрит на свои ладони. Меня необычайно радует, что мы оба одновременно пребываем в состоянии осознаваемости.

Обстановка меняется. Теперь мы с Карлом в моем родном городке Саттер в Южной Калифорнии. Мы идем по миндальной роще во время сбора урожая. С восторгом рассказываю ему, как много лет назад, в позднем отрочестве, сбивал и собирал здесь миндаль. Во время рассказа время от времени проверяю, нахожусь ли по-прежнему в осознаваемом состоянии, и убеждаюсь, что это так. Сновидение тает, и я возвращаюсь к обычному сну.

Мой друг Карл — коллега-психолог, который в последние годы очень поддерживал и ободрял меня в работе со сновидениями. Увидев его в этом сне, я очень обрадовался. На этот раз, вызывая свои ладони в поле зрения, чтобы вызвать или подтвердить состояние осознаваемости, я испытал спокойную, привычную уверенность. Что за прекрасное зрелище — мои мерцающие светом руки! А теперь они к тому же стали удачным символом всего эксперимента!

В этом сне присутствовал один новый элемент, который появился впервые. Другой человек сообщил мне во сне, что тоже пребывает в состоянии осознаваемости, таким образом, мы оба находились в одинаковом измененном состоянии сознания. Вскоре после этого сна я подумал: Интересно, каким бы стало переживание от приема ЛСД, если бы двое близких друзей предприняли такое путешествие вместе — наяву я ничего подобного никогда не испытывал. Сон же, в котором двое действующих лиц одновременно переживали осознаваемость, был просто восхитителен.

Здесь сравнение с ЛСД вполне уместно, потому что есть некоторые параллели между осознаваемыми сновидениями и переживаниями, которые вызывают галлюциногены. К этому времени я стал видеть подобные параллели, иллюстрирующие как сходства, так и различия двух состояний. Вскоре я стал в шутку называть свой эксперимент «Л.С.Д». — «летучие сновидения духа». Я стал понимать, что измененное состояние сознания — осознаваемое сновидение — рождает некоторые разновидности внутренних переживаний, знакомые людям, принимавшим ЛСД и другие галлюциногенные вещества. А вот некоторые более очевидные сходства: (1) острое чувственное наслаждение, яркие цвета, превосходящие своей красотой все, что мы переживаем в обычных снах или наяву; (2) религиозные, мистические переживания — непосредственный контакт со Светом, поиск контакта с Богом; (3) синестезия, слияние чувственных впечатлений, в результате чего зрительные образы и звуки синхронизируются в единое согласованное переживание (при синестезии часто можно увидеть пульсацию звуковых волн — при этом звук одновременно воспринимается зрением и слухом); (4) переживание блаженства, религиозного экстаза или восторга от красоты природы или вселенной. Сходные черты психоделических переживаний и осознаваемых сновидений навели меня на мысль о том, что осознаваемость — ценная возможность для людей, которые стремятся расширить сознание, путь, свободный от необходимости вводить в организм химические соединения и другие сомнительные вещества.

Кроме того, я начал понимать, что еще одно преимущество или дар, который может принести состояние осознаваемого сновидения — это высший уровень сексуального блаженства. Хотя самому мне его не довелось пережить, одна из моих учениц в это время рассказала мне о пережитом в осознаваемом сне оргазме, который, по ее словам, был совершенно неописуем. Она заверила всю группу, что никогда в жизни не испытывала такого острого и глубокого сексуального наслаждения — ни во сне, ни наяву. Из того, что я читал раньше, мне были знакомы многочисленные экстатическо-оргазмические осознаваемые сновидения, описанные Патрицией Гарфилд в ее книге «Путь к блаженству». Стоит ли удивляться, что кое-кто из величайших христианских мистиков, говоря о своих отношениях с Богом, использовал явно сексуальные образы. Мне пришли на память некоторые произведения испанского мистика и поэта шестнадцатого века св. Хуана де ла Круз, который писал о слиянии человеческой души с Богом как об исполненном блаженства сексуальном слиянии. В свое время я начал понимать, насколько уместна и точна была его метафора. Мне стало представляться, что обычный оргазм, возможно, является подготовкой к высшему оргазму (или блаженству), о котором мечтает каждая человеческая душа, и его смутным предчувствием.

Следующее осознаваемое сновидение в этой серии оказалось забавным и внесло в мой эксперимент чувство большого облегчения и успокоения. Этот сон помог мне понять, что бессознательный разум действительно обладает превосходным чувством юмора и может предложить действенные методы для достижения полного душевного равновесия. В это время я начал ощущать на себе груз эксперимента, и мне определенно требовалось какое-то хотя бы небольшое облегчение. И тут мое мудрое бессознание дало мне возможность взглянуть на осознаваемость с новой точки зрения.

ОСОЗНАВАЕМО И РАСКОВАННО

19 февраля 1981 года

Я поднимаюсь на холм по грунтовой дороге, похожей на обычную лесную тропу в округе Марин. Дорога петляет, я то ныряя вниз, то карабкаясь вверх, и интуиция подсказывает мне, что я вот-вот столкнусь с вьетнамскими солдатами. Ощущаю полное спокойствие. Дорога делает поворот, и я вижу горстку приближающихся ко мне солдат — они вооружены винтовками и одеты в оливково-зеленую форму. Все солдаты — женщины, довольно маленького роста и хрупкого сложения. Меня особенно тянет к одной из них, и ее тоже неудержимо тянет ко мне. Внезапно я понимаю, что это сон и чувствую знакомое, но от этого не менее восхитительное ощущение легкости и тонкого внутреннего равновесия, сосредоточенное главным образом в голове, в области лба. В качестве подтверждения говорю себе: «Я в состоянии осознаваемости и вижу во сне свои ладони». Однако ладони не желают появляться в поле зрения. Повторяю ту же фразу еще дважды, но ладони так и не появляются. Выбрасываю эту мысль из головы и думаю: «Что за ерунда! Главное — я осознаю», — после чего продолжаю участвовать в сновидении.

Вьетнамка кажется мне сказочно красивой. Она подходит прямо ко мне, и мы нежно обнимаемся. Беру ее на руки — она легкая, как перышко. Чувствую, как от нее исходит сильное чувственное притяжение. Она привлекает меня к себе с необычной силой — мощной и в то же время нежной. Я страстно и бережно ласкаю самые сокровенные уголки ее тела, осыпаю ее лицо поцелуями и все время повторяю: «Ты такая красивая... такая красивая...». Лицо женщины мягко светится, будто облитое сиянием луны, и я жадно пью его. Я отлично осознаю исходящий от нее «соблазн», притягательную энергию пола, но мне так хорошо, что я, кажется, хочу остаться с ней.

Обстановка внезапно меняется. По-прежнему сохраняя осознаваемость, я переношусь на Батт Хауз Роуд, глухую проселочную дорогу неподалеку от моего родного городка Саттер. Вокруг тихо, мирно и безлюдно. Стоит прекрасный весенний денек, пастбища по обе стороны дороги покрыты густой зеленью. Замечаю, что поблизости в сочной траве безмятежно пасутся коровы. Вдруг дорога оказывается забита транспортом и движение полностью парализуется. Длинная вереница автомобилей застывает на дороге, бампер к бамперу, и среди них — моя машина. Залезаю в нее и какое-то время сижу внутри, но движение так и не возобновляется. Посидев немного, выхожу из машины и располагаюсь у обочины, ожидая когда, наконец, машины тронутся с места.

Вдруг я замечаю, что колонна автомобилей снова двигается, а с ней и моя машина. Вижу ее впереди — она медленно ползет вперед без водителя! Быстро бегу за машиной и, поравнявшись с дверцей, вскакиваю на водительское место. Обнаруживаю на месте пассажира Карла, своего друга-психолога, и, держа путь дальше, мы возбужденно переговариваемся.

Обстановка снова меняется. Сохраняя осознаваемость, я сижу за круглым столом у самого Колузского шоссе, главного шоссе, ведущего в мой родной город. Стол заставлен многочисленными подносами с восхитительными закусками. Со мной Карл и трое студентов-попутчиков, мы ведем между собой очень увлекательный разговор на психологические темы. Двое из студентов — молодые женщины восточной наружности, а третий — парень-американец китайского происхождения. Все четверо держат во рту сигареты, собираясь прикурить. У меня сигареты нет, и я категорически возражаю, при этом шутя и громко смеясь. Я говорю Карлу: «Ну уж нет! Неужели ты тоже хочешь нас отравить!» Одна из женщин обходит вокруг стола и игриво вставляет мне в рот сигарету. Я вынимаю ее, и все мы оглушительно хохочем. Отдаю себе отчет, что веду себя очень раскованно в ситуации, которую считаю крайне серьезной.

Теперь та же самая восточная девушка возвращается к столу и берет большое блюдо с сочными, ароматными ломтиками ананаса. Очень кокетливо и игриво поднося его мне, она широко улыбается и спрашивает: «Не хотите ли кусочек?» Я быстро отвечаю очень многозначительным тоном: «С восторгом принял бы от вас кусочек... И с не меньшим восторгом дал бы кусочек вам». Все оценили мою шутку, и мы снова заливаемся хохотом. Просыпаюсь в легкомысленном и игривом настроении.

Приступая к этой части своего повествования, я с огромным удовольствием снова перечитал приведенный выше сон. Он полон чувственности, игривости и жизнерадостности. С особенным удовольствием я вспоминал заливистый хохот в конце сна, и, читая этот отрывок, смог заново ощутить всю атмосферу. Здесь невозможно не заметить двусмысленного сексуального заигрывания и явной сексуальной символики сигарет и круглых сочных ломтиков ананаса (с дырочкой посередине). В этом сне ощущалось что-то очень чистое и здоровое, потому что смех был необычайно искренним и сердечным. Я почувствовал веское подтверждение мысли об уместности в смешанной компании сексуальных шуток, выходящих за рамки обычной «пристойности». Этот сон принес мне переживание объединения: он показал, что мужчины и женщины, находясь вместе, могут шутить и заигрывать друг с другом подобным образом. И, прежде всего, он подсказал мне, что над многими вещами, к которым я начал относиться излишне серьезно, можно и нужно смеяться, смеяться и еще раз смеяться. В течение десяти лет я активно поддерживал группы защитников окружающей среды, боровшиеся за запрет курения в общественных местах. Я действительно относился к этому вопросу совершенно серьезно и многие годы мечтал о том времени, когда общественное мнение и законодательство в этой области коренным образом изменятся. Поэтому во сне сигареты имели для меня двойной и даже тройной смысл: они призывали меня более спокойно относиться к проблеме загрязнения атмосферы табачным дымом, к своему эксперименту и, наконец, к сексуальным шуткам и заигрываниям. На этом этапе моего странствия бессознательное показало себя большим шутником.

Еще одним запоминающимся моментом этого сна были красота и неотразимая соблазнительность вьетнамской женщины-солдата. Для меня она стала символом «женской энергии» во мне самом, символом очень ярким и притягательным. Когда мы с ней слились в объятии, это напоминало процесс слияния с состоянием осознаваемого сна. «Ведь эта женщина — тоже необычная: такая тонкая, нежная, хрупкая. Она так великолепна, так неотразимо привлекательна. И лицо ее сияет таким мягким лунным светом. Разве эти черты не придают ей сходство с состоянием осознаваемости?» — спрашивал я себя. И после размышления был вынужден ответить на свой вопрос утвердительно. В состоянии осознаваемости наши объятия были такими бережными и такими утонченно чувственными... И вот, когда мы с ней обнимались, обстановка сновидения внезапно изменилась, и мое сознание каким-то образом оторвалось от нее. Это внезапное и неподвластное моей воле перемещение перенесло меня во сне в окрестности родного городка и окунуло в знакомые картины детства. Как я подозревал, транспортная пробка и самопроизвольное передвижение моей машины без водителя несли мне какие-то важные вести.

Возможно, полностью слиться с состоянием осознаваемости, олицетворяемым красавицей в военной форме, мне помешало что-то из моего прошлого, из детства, или какие-то юношеские убеждения и впечатления. Такой внезапный, неожиданный скачок в прошлое — именно то, как действует наш ум, сталкиваясь чем-то новым, загадочным, может быть, даже ошеломляющим. Размышляя над этим сном, я постепенно стал понимать, что вступление на путь осознаваемых сновидений неизбежно должно было тянуть мое сознание в разных направлениях — и вперед, и назад во времени. Это, в свою очередь, непременно должно было побудить меня обратиться к исследованию как самых ранних слоев собственной души, так и самых последних напластований — как прошлого, так и будущего. Я понял: теперь любые неразрешенные проблемы из прошлого (транспортная пробка) будут возникать в моем сознательном уме просто от переживаний, связанных с вхождением в состояние осознаваемости. Поразмышляв над этими образами, я пришел к выводу, что в моей жизни все еще бывают моменты, когда я не нахожусь на месте водителя, и моя энергия (моя машина) двигается вперед без меня, моменты, когда я чувствую себя увязшим, застрявшим в тупике, и эти застарелые шаблоны ума, берущие начало в детстве, могут стать помехой для сохранения полного слияния с состоянием осознаваемости.

Вдобавок этот сон меня очень успокоил, дав мне замечательного спутника в лице моего друга Карла. Мы с ним уже многие годы вели вдохновенные споры и шутливые беседы наяву. И вот теперь в мире сновидений мы тоже отлично проводили время и обменивались шутками.

Во сне «Осознаваемо и раскованно» присутствовала одна особенно интересная деталь, свидетельствовавшая об успешном развитии моего эксперимента. В нем я несколько раз пытался вызвать в поле зрения свои ладони, но они упорно не желали появляться. После нескольких бесплодных попыток я отказался от этого метода и продолжал участвовать во сне. В этом я увидел важную весть: ценность некоторых духовно-психологических методов ограничена во времени. Методы, которые поначалу помогают, в конце концов могут стать помехой. На каком-то этапе развития перед сновидцем может встать необходимость отказаться от старого метода и взять на вооружение новый. В этот миг «знакомое, но от этого не менее восхитительное ощущение легкости и тонкого внутреннего равновесия», которое я почувствовал прежде всего в голове и в области лба, стало для меня новым сигналом, подтверждающим, что я снова достиг во сне состояния осознаваемости. Во многих последующих осознаваемых сновидениях я стал использовать для подтверждения осознаваемости эти ощущения легкого головокружения и покалывающей пульсации во лбу, в итоге отказавшись от метода, при котором мне нужно было во сне увидеть свои ладони. Полагаю, что во всех разновидностях духовной деятельности очень важно уловить момент, когда необходимо отказаться от старого метода ради нового. Метод разглядывания ладоней был только временным средством. И хотя на начальном этапе моего проекта это средство было важным, сейчас оказалось, что пора его отбросить и перейти к следующему этапу пути.

Я записал в свой дневник краткий комментарий к этому сну. Из него следовало, что в течение двух недель, предшествовавших этому осознаваемому сновидению, я регулярно использовал самогипноз, задавая себе внушение: «Во сне я осознан и раскован» — это означало, что я буду одновременно сохранять осознаваемость и раскрепощенность. Я испытывал настойчивое желание внести в эксперимент немного раскрепощенности, потому что его серьезность начинала меня тяготить. Прежде всего, я продолжал чувствовать смятение, которое внесли в мою душу три ярких осознаваемых сновидения, посетившие меня 2 января. Мысли мои разбегались: я ощущал всю важность этого субъективного исследования, но по-прежнему не знал, куда оно меня приведет. Меня занимал вопрос, будут ли у меня еще сновидения такого же уровня насыщенности, как «Дар волхвов».

Примерно в это же время у меня возникла навязчивая фантазия по поводу моего эксперимента. Я стал думать, что осознаваемое сновидение поможет мне и другим серьезным исследователям развить необычные психические и интуитивные способности. С головой уйдя в свои фантазии, я думал: «Быть может, эти психические способности в конечном итоге намного превосходят все то, чего может достичь обычный любитель духовной литературы на данном уровне развития нашего общества. Быть может, они сумеют вывести нас на совершенно новые уровни сознания и ясности ума». Я рисовал себе общество, в котором все больше людей, овладев искусством осознаваемого сновидения, пожинают несказанные и невообразимые плоды такой эволюции, общество, которое в конце концов освободится от военных тайн и политических махинаций, потому что осознаваемость в состоянии сновидений сделает тайные доселе знания легко доступными каждому. Я стал воображать, что когда-то все большее количество людей сможет входить в состояние осознаваемости и без труда получать любые необходимые знания или сведения. В таком обществе, — думал я, — умышленные преступления в конце концов исчезнут, а политические интриги и всевозможные заговоры перейдут в разряд безнадежно устаревших методов — ведь все большее число осознаваемых сновидцев сможет читать мысли и сны потенциальных заговорщиков и обнаруживать эти вредоносные энергии либо направлять их в творческое русло.

Немного позже, оценивая собственные фантазии, я понял, что сами по себе они совершенно грандиозны. Я пришел к мысли, что их можно рассматривать либо как проявление чистейшей мании величия, либо как начало некоего квантового скачка в психологическом и социальном преобразовании. Если справедливо первое, мне придется поработать над собственной манией величия и уменьшить свое «я» до здравых размеров. Если же верно второе, остается множество вопросов и проблем, как этических, так и профессиональных, которые по ходу дела придется решать. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что эта фантазия была сочетанием мании величия и футуристического мышления, что стало естественным следствием властного вторжения в мою жизнь новых сновидений.

Постепенно я даже научился ценить свою манию величия и другие темные стороны собственной души. В какой-то момент я понял, что для меня такая мания величия не только естественна — скорее всего она является неизбежным, необходимым и в конечном итоге положительным последствием моего эксперимента с осознаваемыми сновидениями. Ее расцвет — всего лишь один конкретный вырост моего «я», который мне было необходимо увидеть и распознать, если я собираюсь продолжать свой путь. И хотя моя мания величия, предоставь я ей бесконтрольно развиваться, могла бы ограничить и даже погубить мой проект, у меня оставалась возможность разобраться и каким-то образом справиться с ней.

Длинный сон «Осознаваемо и раскованно» по сути стал благоприятным ответом на практику самогипноза, которой было суждено повлиять на содержание моих осознаваемых сновидений. В нем мое желание быть осознаваемым и в то же время раскованным проявилось с десятикратной силой. Смех над собой и смех над миром — проверенные временем методы, которые дала нам природа, дабы поставить на место свое «я» и умерить манию величия. Через несколько лет после начала эксперимента я понял: если мне предстоит стать осознаваемо сновидящим, скоро неминуемо начнут проявляться темные стороны моей души. Каждый, кому выпадал такой мощный контакт со Светом, каждый, кто был настолько ошеломлен его тайной и силой, одновременно становится подвержен сгущению мрака, проявлению темных сил в собственной душе. Постепенно я понял, что эти темные силы неизбежно стимулирует сам факт произошедшего контакта со Светом. Я стал все больше задумываться об аксиоме, описывающей такой обмен: «Чем ярче солнце, тем темнее тень».

В какой-то момент передо мной возникла модель, объединившая эту аксиому с моим собственным опытом осознаваемого сновидения. Она представляет собой круг, поделенный на четыре части в соответствии с четырьмя направлениями компаса. Эти четыре части таковы: (1) рассвет, (2) полдень, (3) сумерки, (4) полночь. (См. приведенную ниже схему.)

На этой схеме каждая концентрическая окружность (A, B, C, D и т. д. — это орбита, символизирующая уровень человеческого сознания. В соответствии с этой моделью, каждый человек начинает жизнь, вращаясь по своей первой орбите сознания, орбите А и переживая тот диапазон эмоциональной напряженности и контрастности, который обычен для него на этой орбите. Осваиваясь с этой орбитой, он постепенно начинает воспринимать его в качестве нормы. Далее, после того, как в сознании произойдет какой-нибудь важный прорыв, совокупное видение мира (сознание) человека, образно говоря, «выталкивается» с орбиты А на орбиту В, то есть с исходной орбиты на следующий уровень. Человек продолжает вращаться по новой орбите, но ее протяженность увеличилась, и уровень напряженности в обеих крайних точках орбиты резко возрос. Теперь в верхней точке орбиты человек ощущает больше света, а в нижней — больше тьмы. И если его радости становятся сильнее, то и печали переживаются с большей остротой.

Любое жизненно важное событие или переживание может подтолкнуть наше человеческое сознание и перебросить его на следующую орбиту. Это может быть потрясение, вызванное каким-то тяжким событием, например, смертью любимого человека. А может быть и какое-то сильное радостное переживание: рождение первенца, выздоровление после тяжелой болезни, встреча с мистическим переживанием или необычное осознаваемое сновидение. Количество «орбит сознания» неисчислимо, они могут бесконечно расширяться вовне — на уровни E, F, G и т. д., все дальше и дальше. На этом этапе своей эволюции мы не в состоянии увидеть дальний предел этого диапазона сознания, потому что он, скорее всего, бесконечен, как бесконечна сама вселенная. Каждый из нас подобен астроному, изучающему космос с помощью собственного телескопа и имеющему возможность увидеть его только из единственного центра — личного наблюдательного пункта.

Сознание каждого человека постоянно вращается по собственной орбите, проходя через разные точки своего психического компаса. Такое перемещение бывает подвижным и динамичным. Приближаясь к более высоким уровням света, ясности и осознаваемости, нам приходится ipso facto (самим фактом) готовить себя к погружению в более глубокие и темные уровни, когда мы подходим к нижней части окружности. Такие сдвиги и изменения напряженности можно заметить, если пристально понаблюдать за своей жизнью во сне и в осознаваемых грезах.

Я, со своей стороны, увидел, что «Дар волхвов» придал моей душе ощутимый «энергетический толчок», который вывел меня на более отдаленную от центра орбиту в пределах моей планетной системы. Благодаря этой модели я стал понимать, почему для меня полуночная сторона окружности будет становиться все темнее и почему вселенная все настоятельнее требует, чтобы я встретился с этой тьмой лицом к лицу.

Постепенно я научился доверять темной стороне своей души, хотя, должен признаться, столкновения с ней порой внушают мне страх. Еще я научился легче одолевать темные участки своей новой, более протяженной орбиты и депрессии, которые приходят и уходят. Как это ни странно, теперь я даже могу сказать, что ощущаю как благословение то новое, непосредственное знание некоторых сторон человеческого опыта, которое раньше мне было знакомо только из книг да понаслышке. Теперь я убежден, что до конца понимаю, как один человек может убить другого, если его безудержно захлестнет внутренний поток злобы и беспомощной ярости. Я убежден, что отчетливее, яснее, чем когда-либо раньше, вижу и понимаю свою всегдашнюю склонность недооценивать женскую часть собственной природы. Теперь я понимаю, что получил это темное наследство от отца, понимаю, как он сам страдал оттого, что в своей жизни не сумел разрешить эту проблему. Однажды, размышляя на эту тему, я вспомнил эпизоды детства, когда отец грубо поносил мою мать и ее родню, унижая ее в присутствии всех детей и даже собравшихся на обед гостей. Тогда, ребенком, я очень страдал, когда это повторялось снова и снова и мать, оставаясь безучастной перед лицом оскорблений, никогда даже не пыталась дать отпор. Много лет спустя я заметил, что в разгар моего эксперимента с осознаваемыми сновидениями остатки этих темных сторон угрожающе замаячили в моем собственном сознании, заставляя меня пренебрежительно относиться к собственным чувствам или к чувствам жены и сына. Тогда я понял, что от прошлых страданий нельзя спастись бегством — есть лишь два выхода: вечная тюрьма или свобода, которую придется добывать трудной ценой. Я понял, что в моей душе прочно засели кое-какие застарелые формы жертвенности и будут сидеть там, пока мой сознательный ум не обнаружит их и не вырвет с корнем одну за другой. Ребенком я часто выступал в роли жертвы, беспомощно наблюдая, как мой отец подавляет и оскорбляет всех окружающих. Теперь, в разгар эксперимента, я стал болезненно ощущать всю остроту этих эмоциональных страданий — и старых, и новых — каждый раз, когда проходил темный участок своей орбиты. Такая повышенная острота и сила переживаний подсказывали мне, что невозможно вечно жить в прошлом. Чтобы выжить и продолжать эмоционально развиваться на новой орбите, придется стать еще более эмоционально чутким, чем прежде. Продолжая вращаться по новой, более протяженной орбите, я постепенно обрел твердую решимость разобраться с этими застарелыми, темными, неразрешенными сторонами жизни своей души. Эта работа стала составной частью моего эксперимента — преображением тени.

Сон «Осознаваемо и раскованно» внес существенный уравновешивающий вклад в мое овладение состоянием осознаваемости. По сути, он научил меня осознаваемости в совокупности с раскованностью и юмором, которые уравновешивали бы серьезность и эмоциональную напряженность всего проекта. Таким противовесом во сне стали оглушительный хохот и «вольная» беседа, и это было просто восхитительно.

Следующее осознаваемое сновидение из этой серии отличалось явной религиозной символикой. Посетив меня примерно через две недели после предыдущего сна, оно даровало мне всепоглощающее чувство силы и радости.

ИОАНН ЗЛАТОУСТ: ЗОЛОТЫЕ УСТА

6 марта 1981 года

Слышу звучный мужской голос — он энергично и размеренно произносит что-то нараспев. Всматриваюсь в темноту, и постепенно нахожу взглядом священника. Он стоит в алтаре, лицом к своей пастве и служит мессу. Голос его звучит мощно, глубоко и неотразимо завораживает, хотя язык мне не знаком. Почему-то чувствую, что это древнегреческий, но полной уверенности у меня нет. Внезапно понимаю, что это сон, и желая в этом удостовериться, приказываю своим ладоням появиться в поле зрения. Ладони не появляются, зато возникает уже знакомое чувство необычайной ясности и душевного равновесия. Я знаю, что это сон. Священник, которого я вижу, — отец Джин Лукас, хотя я не до конца в этом уверен: слишком могуч и звучен его голос. Он превосходит силой любой человеческий голос, который мне до сих пор доводилось слышать. Преклонив колени сбоку от алтаря, очень пристально разглядываю священника. Вижу только отца Лукаса, хотя знаю, что присутствуют и его прихожане. Он начинает медленно исчезать из вида, и я посылаю ему телепатическую просьбу вернуться. Он полностью исчезает, и я осознаю, что не властен над этим сновидением.

Проходит несколько мгновений, и я слышу другой мужской голос — он тоже энергично произносит что-то нараспев. Снова напряженно вглядываюсь в темноту, и постепенно перед глазами возникает образ другого священника. Он тоже стоит в алтаре перед прихожанами.

Возникшая передо мной картина похожа на прекрасный черно-белый снимок, очень мягкий и выразительный. Пение и мощный голос этого священника тоже неотразимо завораживают, молитва звучит на том же незнакомом языке, который я слышал до этого. Вдруг интуиция подсказывает мне, что этот священник — Св. Иоанн Златоуст, и сердце мое наполняется восторгом. На меня производит глубокое впечатление мощь, красноречие и притягательная сила, исходящие от его голоса и присутствия. Слушая священника, я вижу, как у меня перед глазами проплывает смутная тень моей руки. Поняв, что во сне появились мои руки, чувствую еще большую уверенность в том, что пребываю в состоянии осознаваемости. Вижу нескольких нарядных женщин в ярких платьях — они стоят в первом ряду толпы прихожан, и лица их лучатся и сияют воодушевлением. Понимаю, что их переполняет восхищение Иоанном, чей голос и присутствие являют им живую благодать, непосредственную и реальную. Постепенно поющий священник медленно исчезает из вида, и я провожаю его взглядом.

Этот сон еще раз подтвердил для меня существование духовного измерения осознаваемого сновидения. Первый священник, отец Джин Лукас, был героем моих отроческих лет. Он служил помощником пастора в нашей приходской церкви, когда в возрасте четырнадцати лет я поступил в семинарию, и на протяжении всего обучения оставался для меня опорой и источником вдохновения. Я до сих пор питаю к нему самые теплые чувства, хотя сейчас мы видимся редко. Второй священник, св. Иоанн Златоуст (345-407 гг. н. э.), был одним из отцов-основателей раннехристианской церкви. Благодаря своему необычайному красноречию он получил такую известность, что современники дали ему почетное прозвище Златоуст. В этом сновидении также подчеркивался общественный аспект осознаваемых сновидений, подразумевающий, что в каких-то особых ситуациях, например, в коллективных богослужениях, измененные состояния сознания можно делить с другими людьми. В обеих частях сна преобладающим впечатлением было энергичное, напевное звучание слов молитвы, и оно живо в моей памяти до сих пор. Мощь и ритм этих звуков изливались из обоих священников наподобие потока энергии и непосредственно передавались стоящим поблизости людям, которые жадно впитывали их.

Позже, размышляя об этом, я увидел связь между Иоанном Златоустом и даром чистого золота, который я принес младенцу Христу, во сне «Дар волхвов». Красота и ценность золота общепризнаны и не нуждаются в комментариях. Для меня существует важная духовная связь между золотым сердцем и золотыми устами, ибо то, что у человека на сердце, в конце концов всегда найдет свое выражение. Каков человек по своей сути, таким его в конце концов узнают все и каждый. В сущности никаких тайн нет. Звучание молитв, которые в этом осознаваемом сновидении читали оба священника, было поистине неописуемо как и многое из того, что происходит в этом состоянии. Я помню невероятно глубокую и звучную вибрацию этих слов, чеканный ритм которых воодушевлял и возносил. В каждом слоге ощущалось биение энергии. Каждое слово, — казалось мне во сне, — было волновой единицей, истекавшей из самых глубин космоса, и двое священников, как проводники, передавали эти слова своим слушателям, которые, полностью настроившись и открывшись, впитывали их жадно как губки. Люди были по-настоящему заворожены этой энергичной напевной вибрацией, которая по сути была вибрацией Духа, и я во сне был тоже заворожен красотой божественной музыки, исполняемой двумя Его избранными инструментами. То была истинная литургия! То было коллективное богослужение, какого мне никогда не доводилось переживать наяву. Каждый из священников — Иоанн Златоуст и отец Джин — продемонстрировал свое проявление божественного дара. Святой был проводником, через который божественная энергия могла беспрепятственно струиться после устранения преград, порождаемых человеческим «я». Отец Джин, наш современник, пребывал в полной гармонии с энергетическим полем своего духовного предшественника. Не могу себе представить более бесхитростного выражения святости, целостности или живой благодати.

Во сне мне удалось увидеть только часть прихожан Иоанна Златоуста — это были те, кто стоял близ алтаря; вытянувшись в струнку, с сияющими глазами, они чутко внимали его молитве. Ни люди, ни я сам не понимали значения слов или интеллектуального содержания мессы, однако в моем сне она была полностью доступна всем. Молитва была такой, какой была. Сущностью ее была энергия. Ее особой целительной силой была вибрация. Во сне я испытывав глубокое восхищение силой древнего языка и вибрациями, которые несли в себе голоса обоих священников — древнего и современного.

В итоге я воспринял этот сон как приглашение развить в себе такую же силу и энергию, дабы изречь «свою истину» с полным красноречием и убедительностью «златых уст». Много раз я с удовольствием перечитывал этот сон, который нес в себе такое сильное ощущение тайны. Я до сих пор уверен, что не до конца уловил его смысл и важность, и это вполне нормально. Может быть, чем старше я буду становиться, тем больше этот сон сможет мне сказать. Я готов ждать, пока он не раскроется передо мной во всей своей полноте.