11
11
Я хочу
Это обычная белая офисная папка с тремя кольцами. На обложке закреплены буквы: «Я ХОЧУ». Внутри — карточки: они заламинированы и прикреплены к листам «липучкой». На каждой карточке Дженнифер сделала цветными ручками рисунок: «Гулять», «Банан», «Виноград», «Пицца», «Спать», «Грудь», «Макароны с сыром», «Сок», «Попкорн».
Барб возвращает нам папку:
— Ну и как он реагирует на это?
— Вы знаете, в целом это работает. Слов он пока не говорит… В смысле, он разве что может повторить слово, произнесенное нами.
— Вчера вечером он прочитал вслух почти всю книжку «Зеленые яйца и ветчина», — добавляет Дженнифер. — А вот заставить его попросить мороженого я не смогла.
— То есть он сам не выражает свои просьбы на вербальном уровне, так?
— Верно, но сейчас он стал протягивать нам карточки, когда ему нужно что-нибудь.
— Отлично! Это просто великолепно. Я говорю совершенно серьезно. Это значит, что он понимает: вы не знаете заранее, чего ему хочется. Это втягивает его в общение.
Я оглядываю класс. Сегодня мы приехали, чтобы забрать Моргана, немного раньше, уроки еще не закончились. Пока что ребята заняты своими обычными делами: ассистенты учителя приглядывают за теми, кто прыгает и носится в спортзале; педагог, занимающийся бытовыми навыками, идет с кем-то в ванную, кого-то учит правильно затачивать карандаш, а кого-то — самостоятельно одеваться. Барб работает с детьми с помощью резиновых ворсистых мячиков — катает мячики у них по животам, бережно поддерживая ребят с боков, чтобы понемножку преодолевать у них отвращение к прикосновениям. Брюс занимается с группой мальчиков у стола с лежащими на крышке несколькими деревянными кубиками: одного «возвращает к жизни» громкой командой, у других спрашивает: «Где здесь красный прямоугольник?»
Вот помощница учителя проводит мимо нас Дилана, и Барб поворачивается к нему:
— Привет, Дилан! Скоро уже занятие в кругу начнется, — и, повернувшись к нам: — Хотите посидеть вместе с Морганом?
— А мы не помешаем?
— Это необходимая для них ситуация, когда что-то сбивает с привычного хода вещей. Иначе каждый запрется в сфере собственных интересов. Мы ведь хотим, чтобы они видели людей вокруг, вступали в разговор, отвечали. Бывает, музыка их «пробивает» легче, чем что-нибудь еще.
Другая ассистентка ведет в кабинет Моргана.
— Привет, Морган, привет! — машет ему Дженнифер.
Он скользит взглядом по нам, потом в сторону.
— Тигр играет на золотой трубе, — слышен его «ответ», — свинка играет…
Барб останавливает этот монолог:
— Давай-ка, Морган, посмотрим наше расписание.
Ответа нет, однако он держит ее за руку и идет с нею к стойке с карточками. Бросает одну из них в коробку.
— Занятие в кругу! Верно. Молодец, Морган. Пора садиться в кружок.
Четверо детей сидят полукругом на матах вокруг Барб; Куэйм лучезарно улыбается нам и всем вокруг; Натаниэль вот-вот заплачет. Морган находится напротив нас, продолжая цитировать про свинку, играющую на серебряной трубе. За каждым учеником сидит внимательно следящий взрослый — руки у всех готовы обхватить ребенка.
— Ну вот, — Барб показывает всем карточку со словом «Песня». — Споем песенку.
Она вытаскивает из пластиковой коробки игрушки — автобус, рыбка, звезда, обезьянка — и протягивает Натаниэлю, который на миг прекращает свой плач:
— Натаниэль, про кого будем петь? Выбери.
В ответ — легкое всхлипывание.
— Возьми что-нибудь, — помощница за его спиной тянет руку Натаниэля к игрушкам. Он берет в руки обезьяну.
— Три малышки-обезьянки! — улыбается Барб, поворачиваясь к доске с прикрепленными карточками — «Три мальчики-обезьянки», «Свети, свети, звездочка», «У автобуса колеса», «Юркая рыбка» — и снимает карточку с названием нужной песенки.
«Три малышки-обезьянки распрыгались в кроватке…» — начиная петь, она показывает три пальца. Парочка детей присоединяется; когда один из них останавливается — другой подхватывает; взрослые держат ручки ребят и помогают им делать нужные движения. Каждый ребенок выбирает одну из игрушек, и тогда исполняется следующая песенка; наконец, Барб снимает со стены последнюю карточку: «Прощание».
— До свидания, Дилан, до свидания, Куэйм, до свидания, Натаниэль, до свидания, Морган, — поет она. — До свидания, до свидания, до свидания. Дилан, твоя очередь.
— До свидания, — поет он, продираясь через имена своих одноклассников. Куэйм, когда до нее доходит очередь, радостно улыбается, но молчит; Натаниэль плачет, однако вдруг замолкает и бормочет: «Натаниэль».
— Молодчина, Натаниэль! Теперь ты, Морган. До свидания…
Его не уговоришь. Взрослые поют, Дилан и даже Куэйм присоединяются к песенке, что-то тихо напевает и Натаниэль. Морган смотрит на учительницу, снова на нас, потом в окно; я слегка щекочу его, Дженнифер напевает ему на ухо, слегка покачивая. Песенка заканчивается — «До свидания!». Барб весело командует — и родители разбирают своих детей. Морган хихикает между мною и Дженнифер, глядя неведомо куда, пока другие ребята уходят.
Его лицо прямо напротив моего, и вдруг в суете пустеющего класса я слышу его тихий голос.
— До сиданья, Молган, до сиданья, Дилан… — Морган делает короткий вдох. — До сиданья-до сиданья-до сиданья…
Как только мы приходим домой, он вставляет кассету в видеомагнитофон: «Мы… собираем… друзей…»
Морган прыгает с одного матраса на другой и обратно — на своей маленькой кровати и на нашей большой — и, запыхавшись, поет вместе с видеозаписью. Он знает наизусть каждое слово. Таким образом он может прыгать часами; наверное, с его точки зрения, весь дом надо было бы покрыть упругими матрасами для прыгания.
Вдруг раздаются звуки песни. Он останавливается, тревожно вслушиваясь.
— Пианино! — раздается его крик.
Морган хватает Птицу-говоруна и, соскочив с кровати и сбежав в гостиную, усаживает куклу на скамеечку у инструмента. Затем и сам взбирается рядом с Птицей.
— Бум-м! — раздается стук по клавишам.
Затем он останавливается, прислушиваясь к звукам, и снова громко бьет по клавишам.
— О… да! — вдруг кричит он. — Разрушь это![38]
Мы с Дженнифер переглядываемся из разных углов комнаты.
— Откуда это у него?
— Представления не имею.
— О да-а-а-а! — он долбит по басовым нотам, извлекая грохот. Мы улыбаемся, я сажусь под бурю диссонансов читать свою книгу, а Дженнифер возвращается к вязанию. Потихоньку и у звуков пианино снижается громкость: от двух долбящих по клавишам кулаков — к одному, от трех одновременно звучащих нот — к двум, от двух нот — к…
Пам… пам… пам… пам…
Он не останавливается, продолжает свое.
Пам… пам-пам…
Я откладываю книгу.
Пам…
Он держит маленькую пластиковую лапку своей игрушечной птицы и, дождавшись нужного звука, стучит по клавише кукольной рукой.
Пам…
— Дженнифер!
— А?
— Послушай! — я киваю на Моргана.
Вот он сосредотачивается на нужной клавише, потом на звуках, доносящихся из телевизора: поджидает нужный момент в песне.
Пам, — повторяет он. — Пам.
Дженнифер озадаченно смотрит на меня: «Что?»
— Послушай.
Пам… Я в неуверенности качаю головой.
— Он подбирает то, что слышит.
Его лицо, между тем, где-то блуждает, а пальцы настойчиво делают свое.
Пам… Ноты у него повторяются, словно один и тот же фрагмент азбуки Морзе. Пам. Пам.
— Эта нота — тоника. Он нашел ключ к этой песенке.
— С-т-е-й-н-в-е-й.[39]
— Умница, Морган! Это напи…
— Сте… стейна-вей.
— «Стейнвей», правильно.
Тут владелица магазина, оторвавшись от разговора с продавцом-учеником, озадаченно оглядывает нас:
— У вас там все в порядке?
— Да-да, спасибо. Мы просто смотрим.
Магазинчик загроможден старыми «Бёзендорферами», «Болдуинами» и «Стейнвеями» разной степени разобранности; кабинетный рояль у задней стены разверзся настоящим взрывом фортепианных внутренностей. Вот это-то, именно это я и хотел ему показать: зал, заполненный разными пианино, их покрытые патиной, краской, слоновой костью поверхности, ждущие, чтобы их привели в действие. Рядышком на скамейках разбросаны инструменты для настройки; глаза Моргана светятся.
— Молоточек… — он входит в зал викторианского стиля, где выставлена фортепианная механика. — Молоточки.
— Правильно. Такие же, как у нас дома, — мне приходится удерживать его пальцы. — Осторожнее. Клавиши можешь трогать, а вот…
— Молоточек… — он вздыхает.
— Нет-нет, осторожнее. Смотри.
Я веду его палец к «до» первой октавы и нажимаю; он наблюдает, как покрытый грязным фетром молоточек поднимается и дергает струну. Пианино старое и расстроенное, звук получается дребезжащий: плям-плям. Он отодвигает мою руку и нажимает на клавишу сам. Потом, двигаясь вниз, нажимает на «до» малой октавы. Получается плям-ПЛЯМ-плям-ПЛЯМ-плям.
— Умница, Морган! Здесь та же самая нотка!
Я чувствую, за нами уже наблюдают.
— Мардж, — владелица пожимает мне руку, — а это моя помощница Бренда.
Где-то там, в дальнем углу, из-за поднятых крышек фортепиано, нам машет рукой подросток.
— Привет, — отвечаю я, — меня зовут Пол.
— Он у вас занимается? — кивает хозяйка на Моргана.
— Нет, пока нет.
— Привет, — говорит она ему. — Ничего себе пианино, большое, да?
Плям. Плям. Плям.
— Вы знаете, он не разговаривает.
— А, вот как.
Плям. Плям. Плям.
Он снова нажимает «до» — тихонько, медленно, внимательно наблюдая за тем, как механизм внутри приводится в действие. Он совершенно на этом сосредоточен, очарованный.
— Красиво, правда?
Улыбка появляется на лице. Он весь лучится.
— А смотри, если поставить ногу на эту педаль…
Он тянется внутрь и хватает за молоточки, начиная выворачивать их.
— Морган, нельзя! Нет-нет-нет. Поаккуратнее, — я оглядываюсь на хозяйку. — Извините.
— Ничего-ничего.
Но не так все просто. Мне приходится оттаскивать его от инструмента, он не обращает на меня внимания.
— Морган, давай-ка пойдем.
Он, не глядя, пренебрежительно отталкивает меня, по-прежнему полностью пребывая там, в молоточковом механизме.
— Малыш, ты бы тут, конечно, все разобрал на части, но…
Морган сердито хлопает в ладоши. А я проверяю свой бумажник: достаточно ли денег, чтобы увлечь его чем-нибудь?
— Мороженое.
— Маложеное! — вопит он в ответ. Морган подпрыгивает у меня на плечах — вверх-вниз, а я щекочу его. Мы идем переулками, подальше от музыкального магазина.
— Моло-о-о-оженое! — он барабанит ладонями по моей макушке.
— Да-да, правильно, — поднимаю я голову к нему. — Мороженое.
Кафешка в этот час практически пуста; кроме нас — только одна посетительница. Что ж, это облегчает дело. И вот мы сидим над своими тарелочками, и тишина нарушается лишь тихим жужжанием миксера — сзади, за прилавком.
— Ну и повезло мальчику! — говорит женщина за соседним столиком.
Ох…
— Тебе папа мороженое купил? — спрашивает она у моргановой спины.
Он ест в молчании.
— Мятное и шоколадное, — говорю я вежливо. — Вы уж извините, мороженое поглотило его внимание полностью.
Проходит минута. Затем она продолжает щебетать:
— Да уж, так и есть! Вы только посмотрите на него!
— Ну да, — улыбаюсь я и поворачиваюсь к нему. — Погоди-ка, у тебя тут растаяло, — я вытираю ему подбородок салфеткой.
Он все так же сосредоточенно ест — поглядел на меня коротко и снова уткнулся в тарелку.
— Правда, он весь в своем мороженом.
Господи, да оставьте нас в покое…
— Да, так и есть.
Ну пожалуйста…
— А сколько ему?
Лет ей, наверное, под пятьдесят; просто женщина, живущая по соседству. Она надела в этот тихий денек со слегка моросящим дождем свой голубой плащ и вышла полакомиться мороженым — ну и что тут такого?
— Три.
— Надо же… В этом возрасте они все такие болтуны.
— Да, — улыбаюсь и киваю.
— Ну надо же!
— Да.
— А он какой серьезный!
— Да.
— Вкусное у тебя мороженое? — говорит она его спине.
Пауза.
— Конечно, вкусное, — рискую вступить я.
Нет, не останавливается.
— Здесь ведь много детишек бывает, они обычно разве что по стенкам не лазают. А этот какой серьезный! Вкусное у тебя мороженое?
Молчание. Молчание. Молчание.
— А как тебя зо…
— У него аутизм.
Что-то повисает в воздухе на секунду.
— Он вас не игнорирует, — объясняю я, потрепав его по волосам. — Он просто… вот такой.
Она приходит в себя, переваривая услышанное.
— Ах, ну да… могла бы… понять! Ой. А вы знаете, вот здесь в соседней школе есть занятия для глухих детей?
— Да, я слы…
— Они и с аутичными детьми хорошо работают, я уверена. Какой же он сосредоточенный! Могу поспорить — он будет прекрасным учеником.
— Да-да, будет.
Морган доедает свою порцию, не обращая никакого внимания на разговор, и затем внимательно рассматривает пустую тарелку.
— Шоколадное, — бормочет он так, как можно прокомментировать, скажем, появление бабочки определенного вида. Держит тарелочку, не глядя на меня, просто ожидая, когда его заберут отсюда.
— Все съел? Хорошо.
Я улыбаюсь ей на прощание.
— Хороший у вас денек сегодня, — говорит она и вдруг добавляет: — Удачи вам…
— Спасибо.
На улице я беру его на плечи и мы двигаемся в сторону дома. Мы проходим квартал за кварталом, мимо распускающихся деревьев и сонных зданий Викторианской эпохи — чуть накренившихся усадеб, с облупившейся краской, кое-где аккуратно отреставрированных. Дремлющие переулочки в Портланде в такие серые дни, как сегодня, удивительно своеобразны.
Теперь, когда вокруг никого, он решается прервать молчание.
— Эй! Би! Си! Ди![40] — пропевает он.
Я поднимаю голову кверху.
— И. Эф. Джи, — отвечаю я ему.
Он подпрыгивает у меня на плечах, вверх-вниз.
— Эйч! Ай! Джей! Кей!
— Эл. Эм. Эн. Оу. Пи.
Он наклоняется вперед, насколько это возможно, так чтобы можно было заглянуть мне в лицо.
— Кью! Ар! Эс!
— Ти. Ю. Ви.
Улыбается мне одержимо. Я уже не вижу дороги.
— Дабл Ю! Экс!
— Вай…и Зе-е-е-еее!
Он, хихикая, трется своим лицом о мое.
— Ты чудесный певец, — говорю я ему.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.