Глава 5, СДЕЛКИ: ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

Глава 5, СДЕЛКИ: ДОЛГОЕ ПРОЩАНИЕ

У большинства людей нет возможности попрощаться с человеком, совершившим самоубийство. Внезапность, порождающая удивление, — одна из самых общих особенностей переживаний близких самоубийцы. Поэтому некоторые из их сделок заключаются в попытке попрощаться с ушедшим. К сожалению, это означает нескончаемые и безуспешные усилия, которые держат близкого в плену у умершего. (Очевидно, прощание «примешивается» у близких самоубийцы к каждой «сделке» с жизнью.) Ее преимущество состоит в том, что если вы все еще прощаетесь, то умерший еще не совсем ушел — и потому можно отложить переживание полной потери, еще не нужно выражать гнев, чувство вины или стыд. Плата за эту сделку— сложности в освоении других дел в своей жизни.

Она обычно сопровождается чувством изоляции. Умерший ушел, вырвав какую-то вашу часть, и вы, по сути, уже не тот человек, что раньше. Если бы можно было вернуться к прежнему состоянию, попрощаться, тогда вновь ощутилась бы целостность.

Часть сделки Руфь проявляется в потребности продлить прощание (хотя прошлые суицидальные попытки Бесс и давали ей возможность подготовиться к нему). Она чувствует необходимость удерживать образ дочери при себе, например, кроме всего прочего, она сделала спальню Бесс своим кабинетом: «Там мне очень удобно. Все осталось так, как было при ней. В комнате хранится память».

Ивен сохраняет очень близкие отношения с Руфь и ее семьей. Он часто заходит к ним, они вместе обедают, и снова и снова возвращаются в разговорах к самоубийству Бесс.

ИВЕН: Думаю, что в каком-то смысле я все последние три года прощался с ней. Но с другой стороны, я так и не сделал этого до конца.

И сейчас я все еще стараюсь удержать ее в живых. У меня сохранилось много ее фотографий. Каждый день я думаю о ней; даже если у меня не хватает времени, я нахожу его. Я продолжаю ходить сюда. И в большой степени чувствую себя членом этой семьи. Я сплю в ее постели, как делал это раньше. Иногда замечаю, что разговариваю с ней.

Важно подчеркнуть, что в чувствах и поведении Ивена нет никакой патологии. Люди, пережившие суицид близкого, имеют право — и потребность — выражать свои чувства, как им хочется. Но каковы последствия того, что Ивен не прощается и старается удержать Бесс в живых? Умертвил ли он что-то в себе? Отдает ли он часть своей жизни взамен ее смерти? Есть ли у гнева, который он, вроде бы, не испытывает по отношению к Бесс, какой-то выход? Возможно, он гневается на себя?

ИВЕН: Я попал в серьезную автомобильную аварию и думал, что погибну. Машина перевернулась прямо на шоссе. Что меня больше всего поразило, так это отсутствие беспокойства при мысли о смерти; я очень хорошо помню, что подумал: «Ну что же, вот настал и мой час, теперь я увижу Бесс». Может, это должно было взволновать меня больше. По-моему, уже то хорошо, что последние пять месяцев я чувствую, что моя скорбь о Бесс прошла ряд состояний. Может, еще наступит то время, когда я не захочу удерживать ее в живых, как сейчас. Мне кажется, что, если моя машина опять перевернется, я приложу больше усилий, чтобы остаться в живых.

Я сейчас на распутье, мне нелегко принимать решения из-за моего отношения ко всему: «Какое это имеет значение?» Но я знаю, что решать все равно нужно, так как когда-нибудь это приобретет значение. Поэтому я время от времени прилагаю усилия. И надеюсь, что если окажусь по своей оплошности в неблагоприятной ситуации, то смогу разрешить ее.

Помню, как давно, когда наши отношения только начинались, мы не чувствовали уверенности. Когда стало ясно, что мы много значим друг для друга, то часто говорили, кто из нас первым прервет отношения. Каждый был уверен, что это сделает другой. Больше всего меня печалит, что теперь я не смогу, к сожалению, прожить с ней жизнь, ведь, по-моему, мы оба были необычными людьми и подходили друг другу. Бесс первая порвала наши отношения.

Ивен и Руфь говорят о том, что они «верны истине». Они открыты в своих чувствах по отношению к случившемуся. В некотором смысле они хорошо переживают последствия самоубийства. Они организовали похороны Бесс и не растерялись. В проявлениях их эмоций не было беспомощности. Но они оба все еще сражаются с проблемой, как отпустить Бесс, попрощаться с ней.

Есть много способов продлить прощание. Мы уже писали о Шоне, представляя интервью с его матерью в конце первой части. У него была другая точка зрения на многочисленные суициды и реакцию матери. Вот некоторые из его мыслей о прощании.

ШОН: Для нее это было почти постоянным трауром. Она постоянно поощряла нас к беседам на эту тему и сама почти не переставала говорить. Я имею в виду, что все хорошо в свое время, у нее же это было похоже на вечную скорбь. Эрнест сказал, что у него с ней испортились отношения в связи с этим. Однажды, придя к нему домой, она вспомнила вновь об одном из умерших близких, и он сказал: «Господи, ну почему же ты не оставишь их души в покое?!» И я чувствую то же самое. Я чувствую, что хотел бы продолжать свою жизнь. Вот вам пример. В тот же день, когда по желанию матери крестили моего сына, она заказала поминальную службу по моему старшему брату. Ей было непонятно, почему никто не хочет принять в ней участие. Для меня это пример смешения радости настоящего и боли прошлого.

Может быть, смерть просто въелась в нее. Везде и всегда она ходит на поминки. Я был свидетелем, как она отказывалась от многих приглашений в гости. Это хороший показатель ее мыслей. Она ловит больший кайф от поминок, чем от хорошей вечеринки.

Гнев Шона на частые суициды в семье обращается на мать (как мы увидим в следующей главе), но есть и доля правды в том, что они убили у нее часть радости жизни и она продлевает прощание с ушедшими.

У некоторых из близких уходит много энергии на предотвращение повторных приступов гнева. Поэтому их прощание и становится одной из многих попыток справиться с яростью. В результате их жизнь, наполненная виной, гневом и одиночеством, часто отрывается от жизни других. Аманде бывало очень трудно с дочерью, когда та была жива. Но теперь она вспоминает о ней как о человеке, с которым ей никогда не хотелось расставаться. Она ищет ответы на свои вопросы. Этот поиск звучит даже в интонациях ее речи, голосе, дрожащем и пронзительном. Во время беседы ее лицо бледнеет, волосы растрепаны, и, закончив говорить, она устало откидывается на подушку.

АМАНДА: Никто не любит меня так, как любила дочь. Это факт. Теперь я совсем одна. У меня нет родных, разве что двоюродная сестра, которая только и рассказывает мне о проблемах своей дочери. И с посторонними я не могу найти контакта.

Ничего не забывается. Люди говорят, что потом станет легче, но это не так. Я ощущаю, что мне постоянно чего-то недостает и это чувство останется со мной навсегда.

Я не попрощалась с ней. Большинство из нас не попрощались.

Она была очень красивой девушкой — быть может слишком прекрасной — от ее красоты дух захватывало. Я чувствую себя виноватой перед ней. Я потратила двенадцать лет, избавляя ее от наркотиков, и создавалось впечатление, что в конце концов мне удастся сделать это.

Как я могу сердиться на нее, если она так мучилась ?

И в самом деле — как? Это и есть та дилемма, которая стоит перед большинством переживших самоубийство своих близких: они действительно сердятся на умершего человека, одновременно испытывая вину за свой гнев. «Как я могу сердиться на нее, если она так мучилась?» Противоречие снимается тем, что они гонят свой гнев с глаз долой. К сожалению, он никуда не уходит, и это помогает понять причину тех мук, которые испытывают эти люди, например Аманда. Если бы только она могла лучше думать о дочери, создавшей ей столько сложностей при жизни.

АМАНДА: Конечно, у нас были проблемы. У меня не было сил проводить с ней круглые сутки. И у бедняжки жизнь была ужасной, но потом она пыталась бросить наркотики, она старалась сделать это.

Я хочу прижать ее к себе; хочу испытывать счастье заботы о ней — три месяца, три года, сколько угодно, только бы не было так, как случилось. Боже мой, ну почему я не погладила ее по головке, не обняла, не дала ей выплакаться? Вина не дает мне покоя.