Глава V Расширение словаря

Глава V

Расширение словаря

Прилагательные. Глаголы. Наши «цепочки». Синонимы. Что означает слово «думать»?

На самом раннем этапе вы спрашиваете ребенка: «Где нос? Где ухо?» — и ваш вопрос не требует устного ответа, на него можно ответить жестом. А на вопросы: «Что это? Кто это?» — он отвечает, всякий раз ставя существительное в именительном падеже. Достаточно долгий период времени расширение словаря происходит в основном за счет накопления имен существительных. Именно существительные в именительном падеже учится произносить ребенок, рассматривая картинки в своих первых книжках. Некоторое количество прилагательных им тоже усвоено, и их усвоение было по большей части непроизвольным. Мы говорили «большая машинка» и «маленькая машинка», восклицали «ой, какой у Буратино длинный нос!», вода в ванной была горячей и холодной и т, д. Безусловно, ребенок хорошо знает эти слова, хотя и не может их толком произнести, и выбор соответствующего определения в будущем не составит для него большого труда.

При этом, если речь идет о 2—3-летнем ребенке, сравнений поначалу приходится избегать. Длинное — короткое, тяжелое — легкое, высокое — низкое… Нормальный ребенок улавливает разницу моментально. Ребенок с синдромом Дауна все заучивает по частям.

«Это длинная верёвочка, а это, видишь, короткая», — объясняет педагог. Веревочка не вызывает у ребенка интереса, ничем не привлекает его внимания. Длинная, короткая — что из этого?

Пусть ваше пояснение вызовет у ребенка эмоциональный отклик, дайте ему возможность заинтересоваться тем, что вы ему показываете.

«Какой у цапли длинный клюв! Какие длиннющие ноги! А шея-то! Все длинное!» — вы безмерно удивлены. «Ну и ноги! Толстые-претолстые» — выразительным жестом показываем, до чего же толстые ноги у слона. Вы обрадованы, возмущены, взволнованы, интонация у вас соответственная, жесты тоже. «Нож колючий, острый!» — отдергиваете руку. «Ох, до чего тяжелая книжища!..»

Поупражнявшись таким образом, добившись твердого усвоения одного прилагательного (длинный, тяжелый, мокрый, горячий и т. д.), переходим к противоположным по значению — разницу ребенок определит без труда, слова запомнит.

«Очень грустное у меня лицо. Посмотри, какое грустное», — уныло подпершись рукой, вы состроили кислую мину, а затем внезапно широко улыбаетесь: «Смотри-ка — веселое!»

Это вам не скучная веревочка. Разница видна сразу. Саркис очень любит изображать «грустного Саркиса» и «веселого Саркиса».

Мы закрепляем наши представления соответствующими картинками в книжках, фотографиями в альбомах: вот грустный Буратино сидит на листочке посреди болота, вот грустная кошка-погорелица, а вот, сидя под новогодней елкой, во весь рот улыбается Ваня в красном колпаке и с подарком в руках. Конечно, он веселый, а не грустный, чего ему грустить?

Затем начинаются трудности. Ребенок говорит, опуская глаголы (их в его речи, как правило, гораздо меньше, чем существительных), ошибается в роде и числе, путает предлоги и падежные окончания, ставит неправильные ударения. Если он будет преодолевать эти трудности самостоятельно, сложный процесс овладения грамматически правильной речью может затянуться на долгие годы.

Хотя ребенок может прекрасно понимать обращенную к нему речь, ответить на ваш вопрос более или менее развернутой, грамматически правильной фразой он не в состоянии.

Маше 12 лет. Она рассматривает картинки в книге. «Что делает дедушка?» — спрашиваю я. Казалось бы, чего проще? — сидит пьет чай, в одной руке держит чашку, в другой газету— читает. Маша в большом затруднении. Что выбрать? С чего начать? Вот ее ответ: «Пьет чашка». А вот еще фраза: «Девочку любила велосипед» — что, как выяснилось, означает: «Дедушка любит девочку и купил ей велосипед».

Мы сплошь и рядом сталкиваемся с грубыми ошибками такого рода. Вряд ли Маша не слышала о существовании глаголов «пить», «купить» и т. д. Но вот как с ними обращаться?

С чего же начать работу над глаголами, которых так недостает в речи вашего ребенка? С самого простого: читая книгу, держа в руках чашку, забивая гвозди, копая землю лопатой, персонаж в книжке либо сидит, либо стоит, либо лежит. Он почти всегда смотрит на кого-то и почти непременно что-то держит, — во всяком случае, вы можете выбрать именно такие иллюстрации. Можно, конечно, еще и бежать, плавать, летать, ехать, но этими глаголами займемся позже. «Что делает девочка? Стоит. А мама? Сидит», — задавая эти вопросы, на первых порах мы сами же на них отвечаем, не требуя ответа от ребенка. Вполне возможно, он еще не в состоянии сказать этих слов. Но мы выбрали эти глаголы из множества других и зафиксировали на них его внимание. Пройдет какое-то время — и на ваш вопрос последует очень краткий, но совершенно точный ответ. Глаголы «сидит», «стоит», «лежит» станут первыми в очень короткой, состоящей из двух-трех слов цепочке.

Не так уж много на свете предметов, на которых можно лежать, сидеть или стоять. На стуле, на крыше, на ветке, на пеньке, на земле, на травке — довольно скоро ребенок присоединит к глаголу-сказуемому существительное-дополнение и, твердо усвоив два звена в цепочке («сидит на стуле», «лежит на земле», «стоит на пеньке»), перейдет к глаголу держать, а потом смотреть: «сидит на пеньке и держит корзину», «стоит на стуле и держит мячик», «сидит на ветке, держит шишку и смотрит на мальчика».

Ребенок пересмотрел штук 20 или 30 книг, герои которых сидели на ветках, пеньках, деревьях, крышах и держали кто палку, кто шишку, кто ведро. Вам необязательно устно подсказывать ребенку нужное слово, вы молча показываете пальцем на белочку, ветку, лапку белочки, в которой она держит шишку, на ее глаза, направленные на мальчика, на самого мальчика — и ребенок самостоятельно произносит требуемое слово.

Цепочку сидит (стоит, лежит), держит, смотрит мы дополняем еще одним глаголом — говорит (или кричит). Что именно говорит персонаж, ребенок скажет сам, если, конечно, вы подберете картинку так, чтобы сообразить и сказать было нетрудно.

Мама сидит на стуле, держит чашку и говорит: «Пей!»

Дедушка стоит, держит метлу и кричит: «Уйди!»

Папа Карло стоит, держит колпачок и штаны, смотрит на Буратино и говорит: «Одевайся!»

В результате многократных повторений цепочки усвоены. Ребенок заучил не только глаголы, но и падежные окончания существительных-дополнений. Кое-что в этих цепочках можно теперь отбрасывать, кое-что добавлять — получатся устойчивые сочетания типа «в одной руке держит лопатку, в другой ведерко», «смотрит сердито», «смотрит грустно» и т. д.

Идем дальше. «Бабушка держит чайник и…», — вы повышаете интонацию. — «Наливает воду», — почти не задумываясь, заканчивает фразу ваш ученик. «Мальчик держит лопату и…» — «Копает землю».

Птица летит, мышка убегает, машина едет… В ход пошли глаголы, которые хранились в пассиве давным-давно, — теперь ребенок активно включает их в свою речь, уверенно ими пользуется.

«Мальчик сидит на стуле, держит ложку и ест кашу», «Кошка лежит на диване, хозяйка гладит ее», — ребенок составил цепочку, и я задаю ему вопросы: «Мальчик какой — большой или маленький? Сидит на стуле спокойно или вертится? С аппетитом ест или не хочет кушать? Кошка какая? А диван? Как хозяйка гладит свою кошечку?» Ответы подсказываю — кошка полосатая, диван зеленый, гладит нежно, тихонько, ласково. Герой на картинке ест с аппетитом, слушает внимательно, бежит быстро, либо медленно, смотрит с интересом, либо рассеянно и т. д. — в зависимости от того, насколько продвинут и развит ребенок в речевом отношении, я все более и более усложняю цепочки.

Незаметно для ребенка цепочка разрастается, постепенно обогащаясь всеми частями речи. Эти цепочки помогают ему осуществить переход к фразовой речи, к употреблению распространенных предложений — к данному вопросу мы еще вернемся. В дальнейшем они помогут ему составлять рассказы по картинкам. А самое главное — в нем развивается его собственное чутье, когда подробные пояснения становятся не нужны и все подсказки и поправки вы делаете мимоходом. Несет мальчик ведро или просто держит? Несет — ведь это когда держит и при этом движется, правда? Нужный глагол ваш ребенок выбирает сам и без каких-либо затруднений.

Вам совершенно необязательно проводить над книгой все то время, что вы отводите для занятий. С большим удовольствием ребенок будет участвовать в уборке, стирке, мытье посуды и т. д. А если уж очень затрудняет ваши действия своей «помощью», пусть просто сидит рядом на стуле — вместе с ним вы будете обсуждать происходящее.

Можно общаться, разговаривать, прорабатывать наши цепочки. Мы снова моделируем ситуации, с которыми тесно связываем речевые упражнения.

Мама стоит, держит чашку и моет (ее).

Мама стоит, держит полотенце (тряпку) и вытирает ложку (лужу, стол, плиту).

Бабушка сидит на стуле, держит иголку и шьет рубашку.

Тут же:

Надо бросить мусор в ведро.

Надо убрать ложки в ящик.

Надо помыть посуду.

Через некоторое время наряду со словом «надо» мы начинаем употреблять слова «нельзя» и «можно» — ребенок очень легко присоединит к ним неопределенную форму глагола. Затем, отталкиваясь от хорошо усвоенной им неопределенной формы глагола, мы переходим к употреблению глаголов «хотеть» и «быть» в первом лице будущего времени. Это тоже получается вполне естественным образом:

Я хочу (буду) рисовать дом.

Я хочу (буду) играть в мяч.

Я хочу (буду) читать книгу.

Жестом помогайте ребенку вспомнить глагол и существительное. Не говорите сегодня одно, завтра другое, наугад, первое, что придет в голову. Мы заучиваем произношение старых и вводим новые слова постепенно. В занятиях с ребенком должна быть четкая система, усваивать он должен прочно, говорить чисто. Не надо спешить, никогда не забывайте, что ребенок с синдромом Дауна не в состоянии понять, осознать, запомнить так быстро, как нам хотелось бы. Очень не скоро он научится внятно произносить длинные цепочки многосложных слов. «Надо включить телевизор», «надо протереть раковину», «надо разморозить холодильник» — такими фразами можно было бы дополнить наши с ним разговоры в комнате и на кухне, только вряд ли на данном этапе ваш малыш справится с ними. Все это он скажет значительно позднее, и к тому времени, когда он сможет это сделать, никакие цепочки ему уже не понадобятся.

Зато с каким удовольствием ребенок повторяет то, что у него начинает получаться!

Саркис сидит на стуле, снимает ботинки и надевает тапочки.

Саркис держит веник и подметает пол.

Саркис держит молоток и помогает папе.

Новое слово не пугает ребенка, оно вписывается в цепочку (фразу), с произнесением которой он давно справляется. А сколько появилось новых слов-дополнений к глаголу! Их ребенок знал, слышал, теперь эти слова можно так ловко, так удачно пристроить — и вот получается длинная фраза, совсем как у всех тех, кто умеет говорить, у мамы, у папы, у сестренки! Как всякому ребенку, ему небезразличен успех. Он испытывает огромную радость, когда видит, что вы удовлетворены его ответом, чувствует какой он молодец, умница — справился со стоящей перед ним задачей.

5-летняя Вера научилась чисто, четко, звонко произносить слово «молоко» и так была этому рада, что восторженно кричала «Молоко!» всякий раз, когда ее спрашивали «что это?», указывая на колбасу, хлеб, конфеты — и не потому, что не видела разницы. Зачем говорить то, что не совсем получается, когда так хорошо выходит слово «молоко»? Все хвалят, поздравляют, восхищаются!

Всякого рода образцы (patterns), группы, блоки слов, которые ребенок заучивает и которые поначалу служат точкой опоры, отправным моментом (в данном случае именно 3-е лицо ед. ч. наст. вр. глаголов сидеть, лежать стоять, говорить с существительными в винительном, родительном и предложном падежах) помогают ему структурировать и конструировать свою речь. «Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар» — всем нам хорошо известно это высказывание. Приходится еще и еще раз напоминать— образцы не должны становиться неким клише, заданным раз и навсегда, так же как вся наша работа не должна превратиться в постоянное натаскивание, не дающее ходу мыслям самого ребенка. Не забывайте об этом! Задача педагога в конечном счете сводится к развитию возможностей ученика, к свободе его речевого творчества. Жесткие рамки, в которые втиснут ребенок, приучают его бездумно заменять собственные суждения механическими образцами. Ответы его становятся сухими и бесцветными, ничего своего он уже сказать не может. И чем дальше, тем больше все его усилия, весь мыслительный процесс направлены на то, чтобы, не дай бог, не сбиться с курса, угадать, чего ждет от него учитель, как надо ответить, чтобы ему, учителю, угодить. «Как надо» становится железной клеткой, из которой ребенок уже не может вырваться.

Наступает момент, когда мы отбрасываем образцы как обветшавшую оболочку. Ребенок вырос из них, они утрачивают свое значение и становятся ему не нужны. Ему уже не требуются отправные трамплины, он будет свободно обходиться без них. «Девочка пасет гусей», — говорит Коля, глядя на картинку и выделяя основное, преобладающее действие. То, что девочка при этом стоит, держа в одной руке корзину, а в другой — тонкий прутик, отходит на второй план.

«Дедушка увозит репу домой», «лошадь везет дрова»… Вместо того чтобы сказать «мама стоит, держит яблоко и дает его Коле», ребенок говорит просто «мама угощает Колю яблоком». А вот на картинке мальчик, который «порвал книжицу и мячик». «Что он делает, Коля?» — «Сидит и портит книгу» — Коля совершенно свободно оперирует тем, что слышит вокруг себя, и не только на уроке. И когда Колю по телефону спрашивают, что делает папа, он, не задумываясь, отвечает: «Отдыхает на кровати и храпит».

Наша работа с детьми многослойна и скрупулезна. Это потребует от вас помимо огромного терпения еще и чутья, интуиции и, конечно, изобретательности, позволяющей справляться со все новыми и новыми затруднениями.

Саркис построил из кубиков домик, но, как ни бьются мама и бабушка, вопроса «кто это сделал?» он не понимает и ответить на него не может. «Что же тут непонятного? — выходит из себя мама. — Мы же показываем ему на его постройку, и он давно уже знает слово „кто“!»

На самом деле все это совсем непросто. Начинать следует с вопросов типа: «кто нарисовал луну?», «кто пролил воду на пол?», «кто разбил чашку?». Ибо глаголы «нарисовать», «пролить», «разбить» несут совершенно конкретную информацию. Глагол «сделать» такой информации не несет. Сделать что? И вот по принципу плюс-минус, мы спрашиваем:

— Кто это сделал — разбил чашку?

— Кто это сделал — пролил воду?

— Кто это сделал — набросал мусор?

— Кто это сделал — построил дом?

И наконец, отбросив глаголы «разбил», «пролил» и т. д., просто спрашиваем: «Кто это сделал?» И Саркис с радостыо указывает на себя пальцем.

Вы спрашиваете ребенка: «Для чего нам глаза?» — «Чтобы видеть». — «А уши?» — «Чтобы слышать». Для него существуют ключи, топор, молоток, пила, ручка, карандаш, гитара, ложка, нож, шапка и т. д.? На все эти вопросы можно ответить без труда, ставя глагол в неопределенной форме, что сначала не очень получается, но затем входит в привычку. (На первых порах в ответ на вопрос «для чего существует веник?» вы услышите «чтобы подметали пол». «А очки для чего?» — «Чтобы видим».) Всякий раз, увидев на картинке что-то подходящее, задавайте этот вопрос.

С течением времени у вас образуется обширная коллекция глаголов в неопределенной форме. Кроме того, мы выполняем еще одну задачу — выясняем назначение предлога. И сказать, для чего существует мельница, коромысло или холодильник, уже не так просто, ответы становятся более развернутыми. Механическое заучивание исключается, ребенок должен быть подготовлен к ответу на наш вопрос предыдущим опытом, найти ответ он должен по возможности самостоятельно.

«Кобылица топтала колоски на поле, а ведь из них делают на мельнице муку, а потом пекут хлеб, — говорите вы. — Перетирают колоски большими камнями — жерновами. Ну, подожди, поймает тебя Иван!» И далее: «Ну вот понес мужик мешок на мельницу. Вот она, мельница, машет крыльями. Что там в мешке? Колоски. Обратно потащит мешок с мукой».

После таких рассуждений ребенок без труда ответит вам, для чего существует мельница. И по мере того, как он не один раз еще увидит мельницу на картинках, представление о ней будет обогащаться все новыми сведениями. Всякий раз мы будем давать новый поворот этой теме — соответственно в речи ребенка появятся и новые, хорошо усвоенные глаголы. Ветер будет дуть и крутить крылья мельницы, вода в реке — вращать жернова, жернова — перетирать колоски, а всех занятий самого мельника и не перечислить.

«Для чего на мешке заплатка?» — «Чтобы зернышки не просыпались в дырочку», — 4-летний Ваня и сам не заметил, как от неопределенной формы глагола перешел к иным глагольным формам. «Для чего существует карман?» — «Чтобы вытаскивать платок». Ваня упорно отвергает глагол «класть», игнорируя поправки. Он упрям, независим и в своих суждениях самостоятелен. «А для чего существует мама?» — «Чтобы любить своих детей!» Ну что тут возразить?

Проходит какое-то время, и вы обнаруживаете, что ваш ребенок уверенно, почти не делая ошибок, спрягает глаголы. Он уже не говорит «мы едет на машине» или «Ваня подметать пол». Предвижу вопрос: «Но как же так? Ведь во всех приведенных примерах глагол стоит в третьем лице единственного числа либо в неопределенной форме. Как же выучить с ним все остальное?» Отвечу — с течением времени ребенок справится со всем этим сам. Да, мы вычленили и как следует проработали только это, только спряжение глаголов 3-го лица, ед. ч., наст. вр. с существительными-дополнениями в винительном, родительном и предложном падежах. И этого оказывается достаточно. Всякий раз мы открываем путь к естественной, заложенной природой поразительной способности, какой обладают все дети и ребенок с синдромом Дауна в том числе: способности к самостоятельному постижению законов языка, систематизации, спонтанному восприятию и усвоению. В противном случае он никогда не научился бы говорить. Выучить все невозможно — тем более в русском языке. Фигурально выражаясь, мы подбираем ключи, прокладываем туннель, даем направление — все остальное сделает за нас природа.

Ни разу ни с одним из детей (за исключением Саркиса— но это случай особый) мне не пришлось заучивать спряжение глаголов — да еще разных групп! — во всех прочих лицах, числах и временах. Точно так же как, добавляя к глаголам, в наших «цепочках» существительные разного рода (независимо от их окончаний) в винительном, родительном и предложном падежах, мы уже не ставили перед собой задачу проработки всех многочисленных вариантов склонения существительных. Ребенок самостоятельно выстраивает всю систему и спонтанно начинает обрабатывать поступающую к нему информацию. Конечно, поправлять его приходится, пожалуй, чаще, чем нормального ребенка. По словам профессора А. Н. Гвоздева, нормальный ребенок, «овладевает всей сложной системой грамматики, постигает закономерности синтаксического и морфологического порядка, а также твердое и безошибочное использование множества стоящих особняком единых явлений»[2]. И все это в равной степени с определенного момента начинает относиться к ребенку с синдромом Дауна. Именно предложно-падежная система и спряжение глаголов представляют наибольшие трудности для изучающего русский язык иностранца. И в этом смысле ребенок с синдромом Дауна, которого мы тоже обучаем говорить, с поразительной скоростью обгоняет его.

Мы все более и более расширяем наш словарь.

Лиса, кот и медведь идут на рыбалку, Буратино, кот и лиса отправляются в Страну чудаков, Маша с подружками ищет в лесу грибы. Бременские музыканты бредут по дороге… Все это компании. Вон там, за домами, далеко на горизонте лес. На горизонте в море плывет кораблик, на горизонте вдали церквушка. Какое странное дерево — вместо листьев монетки. Какая странная девушка — руки, ноги, личико, а вместо ног хвост! Каждый раз, обращая внимание ребенка на подобного рода несуразности, я употребляю слово странный.

«Странно!» — говорит Вера, надевая брюки и попав ногами в одну штанину.

«Странное у собаки имя — Бобик», — удивляется Гриша.

Ваня вслушивается в слова песенки на французском языке: «Странно…»

Мы с Ваниным дедушкой устанавливаем проектор, чтобы показать Ване слайды, однако он не проявляет большого интереса к тому, что мы делаем.

Дедушка. Ваня, иди посмотри мультики!

Ваня (с недоумением глядя на проектор, а затем на экран). Странные мультики.

«Какая несуразная шляпа!» — заявляет Гриша и приводит всех в восхищение. Но ничего особенного в этом нет. Если он может понять и запомнить слово «странная», то с тем же успехом он скажет «необыкновенная», «необычная», «нелепая» и «несуразная». Можно смотреть удивленно, но также и изумленно и недоуменно, можно заниматься просто хорошо, а можно добросовестно, усердно, прилежно, старательно. Ну и т. д.

Я. Гриша, что скажут люди, если человек наденет на голову ведро и в таком виде выскочит на улицу?

Гриша (5 лет). Какой ужас!

Я. А какое у них будет выражение лица?

Гриша. Ошарашенное.

Чаще всего в разговоре с ребенком мы употребляем одни и те же глаголы, самые «ходовые» прилагательные — отчасти для того, чтобы он лучше нас понял, отчасти потому, что наша собственная речь не отличается особым богатством.

Мы говорим «маленький», «большой», «злой», «добрый». Но ведь есть еще слова «громадный, колоссальный, огромный», «крошечный, крохотный» и даже «микроскопический»… Какой прекрасный, великолепный, восхитительный, чудесный, превосходный, замечательный, роскошный дом! Какая обворожительная, хорошенькая, прелестная, очаровательная и симпатичная девочка! В разговоре с ребенком мы редко употребляем подобные слова — откуда же ему знать их?

Все это богатство определений изъято из повседневного обращения, и мы говорим только «плохой — хороший», «красивый — некрасивый», «добрый — злой» — весьма примитивный и ограниченный набор.

Можно «быстро бежать», а можно «мчаться во весь дух», «нестись во всю прыть, во весь опор, стремглав, со всех ног», не просто убегать, а «удирать» и «улепетывать». Есть «избушка», но есть и «лачужка», «хатка», «хижинка». И поэтому, читая или рассказывая ребенку самую простую сказку, подумайте о том, как можно дополнить или заменить новыми встречающиеся в тексте давно известные ребенку слова. Поищите синонимы и выпишите их в столбик на странице книги рядом с рисунком. У вас появятся «метель, буран, вьюга», «дырка, отверстие, прореха», и вы будете говорить не только «темно», но и «тьма кромешная», «ни зги не видно».

Как и всякое новое слово, синоним не должен, появившись один раз, надолго исчезнуть, не оставив в памяти следа. Мы говорим их постоянно, усвоенные заменяем новыми, и через некоторое время ребенок, загибая пальцы на руке, на вопрос, как ходит зайчик, у которого болит лапка, ответит «бредет, ковыляет, хромает, еле тащится». И не только ответит, но и покажет, как это — хромает. Ибо везде, где только есть возможность что-то продемонстрировать, вы эту возможность используете.

«Некрасивая жаба, вся в бородавках! — говорю я ребенку, — А как еще можно сказать?» И он перечисляет: гадкая, безобразная, отвратительная и мерзкая.

Здороваться и прощаться можно по-разному. «Добрый день», «привет», «добро пожаловать», «здравствуйте, будьте как дома», «рада вас видеть» — такими словами встречаю я у порога своего ученика.

«До свидания», «всего хорошего», «до скорой встречи» — прощаюсь. «Честь имею кланяться!» — объявляет Виталик уходя, отвешивает глубокий поклон и прикладывает руку к козырьку. Вспомнил жест, которым милиционеры «отдают честь», хотя, конечно, подлинный смысл этого слова ему пока не известен.

Вполне понятно, что не стоит обрушивать на ребенка весь составленный вами список синонимов. К известному уже слову мы прибавляем его эквиваленты по одному: «Не пожалею я тебя, не помилую», «А над зайцем-хвастуном все смеются, насмехаются над ним и потешаются», «Стояла в лесу избушка-лачужка». Через некоторое время, отбросив «избушку», вы скажете «лачужка-хижинка», а затем «хижинка-хатка» — присоединяем неизвестное к известному.

Иллюстрации в книге дают ребенку возможность уловить тонкую разницу между словами, близкими по значению, а нам — избежать многословных объяснений. В руках у Деда Мороза палка. «Посох», — уточняете вы, и ребенок видит, что посох — это не просто палка. Страшила пугает ворон, сидя на палке — шесте, а у медведя в лапах огромная палка-дубина. «Ботфорты— это такие сапоги», — говорите вы. Какие «такие», он и сам видит. С отворотами.

Вот цепочки взаимозаменяемых, близких по значению слов. По аналогии с ними вы можете составлять собственные списки. Не выписывайте эти слова механически из словаря синонимов, выписывайте из книг, которые читаете детям, и заучивайте не сразу, а очень постепенно.

Дремучий лес, чаща, заросли.

Не понимать, недоумевать.

Сообразить, догадаться, смекнуть,

Находчивый, сообразительный, догадливый.

Дыра, отверстие, прореха.

Злой, свирепый, яростный.

Еда, пища, съестное.

Беда, горе, неприятность.

Мрачный, угрюмый, хмурый,

Ругать, бранить.

Трусливый, робкий, боязливый.

Смелый, храбрый, отважный.

Просить, умолять.

Страдать, мучиться.

Улететь, упорхнуть.

Устать, утомиться, выбиться из сил.

Плохая погода, ненастье.

Грязь, Слякоть.

До чего же трусливыми, пугливыми и робкими оказались гости Мухи-цокотухи, все эти так называемые друзья: полезли прятаться, разбежались кто куда, один комар не струсил, не испугался и расправился с пауком, воздал ему по заслугам. Не выручили бедного зайчика ни медведь, ни собачка, а вот петушок оказался не робкого десятка — выставил лису из лубяной избушки.

С некоторых пор уже не приходится по сто раз повторять одно и то же слово. Новые слова ребенок подбирает как курица зерна. Достаточно сказать один-два раза — и, он уверенно покажет и назовет то, с чем ему приходится сталкиваться не так уж часто. Его фразовая речь стала более развернутой, существительные обросли прилагательными, он ставит глаголы на их законные места.

Хотя и не спеша, но очень последовательно, настойчиво и целенаправленно мы продолжаем работу над усвоением ребенком литературной лексики. Это необходимо еще и потому, что незнание ее сильно затрудняет обучение чтению. Поначалу ребенок с синдромом Дауна учится читать как будто бы достаточно легко, но с какого-то момента дело начинает двигаться значительно медленнее. В текстах то и дело попадаются многосложные слова, которых ребенок никогда до того не слышал. Он застревает на них, так как не в состоянии уяснить, что за слово получается из букв и слогов в результате его стараний объединить отдельные элементы в целое. И слов таких более чем достаточно.

Что знает ребенок конкретно, а что приблизительно? Есть слова, которые невозможно ему объяснить, смысл которых он должен просто ощутить. «Как поделить на троих одно яблоко?» —думают заяц, ежик и ворона. О чем думает рыба, глядя на крючок? Что думает мальчик, глядя на то, как большой дрессированный пес идет рядом с дедушкой, неся в зубах тяжелую сумку? «Вера, как тебе кажется, почему мальчик на этой картинке так засмотрелся на девочку с локонами в белом кружевном платье?» — «Он смотрит на нее и думает: какая прекрасная Вера!» Лежа на диване у новогодней елки, о чем мечтает другой мальчик?

Бедный, бедный, одинокий папа Карло! Ни сына, ни дочки — никого у него нет. Одинокая бабушка и дедушка слепили из снега дочку, а одинокий гном взял на воспитание поросенка. «А ты, Виталик, одинокий?» — «Нет!» — и Виталик загибает пальцы: у него есть папа, мама, дедушка, бабушка и брат Витя. Царь отнял у Ивана перо жар-птицы, чуть не утопил Иванушку в котлах — это несправедливо! Осел, петух и кот верой и правдой служили своим хозяевам, а те их выгнали — несправедливо. Лиса поселилась в избушке зайца — тоже несправедливо.

В диалоге с мамой 5-летний Гриша высказывается следующим образом:

Мама. После ужина будет награда. Я вам с Машей почитаю.

Гриша. Это несправедливо. Чтение не награда. Это труд.

«Несправедливо», «нечестно», «неблагодарность», «жадность»… Если ребенок не понимает значения этих слов, он не в состоянии оценить поступки героев книги с точки зрения морали. Ребенок учится делать выводы из прочитанного, вырабатывает критическое отношение к происходящему. Формируется его собственная личность.

Придя на урок, Ваня раздевается в коридоре и, как всегда, ведет оживленную беседу с дедушкой. И я слышу: «Дедушка, ты мне враг». Пулей (намеренно) вылетаю в переднюю: «Ваня, что ты! Как ты можешь так говорить про дедушку! Враг — это плохой человек, плохое слово!»

Ваня ошарашен моей бурной реакцией и несколько смущен. Он долго ищет ответ и наконец бормочет: «Как будто». Подумав еще некоторое время, он подходит к дедушке. Ему трудно вести разговор, выразить достаточно сложную мысль, сформулировать свое рассуждение. И все-таки он находит нужные слова: «Друг, — говорит Ваня и гладит дедушку рукой. — Добро». Подходит ко мне, меня тоже гладит и тоже говорит мне: «Добро. Добро тебе».

Слово «враг» он вычитал из книг и необдуманно применил его по отношению к дедушке просто так, играя. И куда естественнее для 5-летнего ребенка было бы сказать «дедушка добрый, хороший» — не философскими же категориями оперировать!

Но нет: «добро тебе!» Первый— такой значительный — шажок сделан.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.