Свои и чужие

Свои и чужие

Как уже говорилось в главе 2, есть основания считать, что человек, возможно, рождается с рудиментарной способностью подражать окружающим. Младенческое подражание инстинктивно, но сама система — не примитивный механизм рабского копирования первого, кто попадется ребенку на глаза. Нет, постепенно младенец становится более разборчивым по отношению к окружающим, он оценивает каждого и относит либо к друзьям, либо к врагам. Первоначально в друзья попадают те, кто разделяет интересы и пристрастия ребенка. В эксперименте по изучению пищевых предпочтений одиннадцатимесячным детям предложили на выбор печенье и хлопья из двух чашек. Ребенок делал выбор, а потом смотрел, как к чашкам подходят две куклы. Каждая из кукол про одну чашку говорила: «Хм, да, мне это нравится», — а про вторую: «Ну нет, мне это не нравится» — и каждая из них выбирала свою чашку. Затем малышу предлагали поиграть с любой куклой на выбор. Четверо из пяти детей выбирали ту куклу, предпочтения которой совпали с его собственными, — вне зависимости от того, что именно они выбирали, печенье или хлопья. Еще до года малыши демонстрируют четкие признаки предпочтений и предубеждений. В этот период не только мозг младенца настраивается на лица и голоса окружающих его людей, но и сам он учится определять, кто похож на него, а кто нет.

Чтобы проводить такое различие, необходимо обладать способностью к самоидентификации — знать, кто ты такой и чем отличаешься от остальных. Наиболее наглядно эта способность проявляется на втором году жизни. Известно, что человек и другие общественные животные узнают себя в зеркале. Первоначально малыши относятся к собственному отражению как к партнеру по играм, но в возрасте примерно 18–20 месяцев они начинают устойчиво узнавать в отражении себя, что указывает на новый уровень самосознания. Где-то между двумя и тремя годами малыши могут демонстрировать признаки смущения, краснея. Когда кровь приливает к лицу, возникает румянец — индикатор неловкости в ситуации, которая привлекает нежелательное внимание окружающих. Чарльз Дарвин отмечал:

«Румянец вызывает не просто мысль о собственной внешности, но мысль о том, что другие о нас думают. В абсолютном одиночестве даже самый чувствительный человек был бы совершенно равнодушен к тому, как он выглядит».

Почему в процессе эволюции у человека появилась способность краснеть от смущения — загадка, но есть предположение, что румянец мог служить средством визуального извинения перед окружающими, помогающим избежать общественного остракизма. Проблема, однако, в том, что на темнокожих людях румянец практически незаметен, а когда-то все люди были темнокожими. Так что же, сигнальные свойства румянца появились только после миграции из Африки? Никто не знает, почему человек, единственный во всем животном мире, краснеет от смущения, но тот факт, что румянец появляется только в обществе других людей, означает, что он имеет непосредственное отношение к демонстрации стыда и вины — эмоций, которые определяются тем, что, как мы считаем, другие думают о нас.

О появлении у ребенка самосознания свидетельствует также употребление личных местоимений, о которых мы говорили в предыдущей главе в связи с вопросами владения и собственности. К концу второго года жизни дети начинают говорить «я», «мне», «мой», но употребляют и гендерные ярлыки, такие как «девочка», «мальчик», «дядя» и «тетя», — хотя девочки здесь обычно опережают мальчиков просто потому, что они вообще быстрее овладевают языком. Определение себя как мальчика или девочки — один из первых маркеров идентичности. Вообще-то, младенцы чувствуют гендерные различия гораздо раньше — ведь уже в три-четыре месяца все они демонстрируют явное предпочтение женских лиц, но примерно к двум годам у большинства из них проявляется предпочтение к собственному полу. Более того, чувствительность к гендерным различиям намного опережает все расовые предрассудки. Если попросить ребенка выбрать потенциальных друзей по фотографиям, то трех-четырехлетние дети демонстрируют заметное предпочтение к лицам своего пола, но не своей расы.

Поняв однажды, что он (или она) является мальчиком (или девочкой), ребенок начинает всюду искать гендерные различия и собирать информацию о том, что делает мальчиков отличными от девочек. Именно в этот момент ребенок начинает усваивать культурные стереотипы общества. Он не только всюду отмечает гендерные различия, но и строго следит за их соблюдением, критикуя тех, кто выглядит или ведет себя не так, как положено его полу. В четыре-пять лет дети уже плохо отзываются о других детях, с которыми себя не идентифицируют. Они уже проводят различия между своими и чужими. Если ты в моей банде, то мы с тобой — члены одной стаи.

Первоначально групповая идентичность несет на себе отпечаток гендерной специфики, но может базироваться и на чем-то совершенно тривиальном — скажем, на одежде. Именно поэтому трехлетние дети предпочитают других детей, одетых в футболки того же цвета, что и они сами. Детский психолог Ребекка Биглер из Университета Техаса в Остине двадцать пять лет жизни посвятила изучению различных вариантов вмешательства, направленных на противодействие детской предубежденности. Ее вывод таков: если у ребенка уже сформировался социальный стереотип, сколь угодно неверный, то избавить его от предубеждений почти невозможно. «К стереотипам и предубеждениям прекрасно подходит известная поговорка: „Легче болезнь предупредить, чем потом ее лечить“».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.