Изменение способа существования

Изменение способа существования

Прежде мы уже говорили о принципе способа существования. Понимание того факта, что мы всегда живем как-то, и то, как мы живем, определяет для нас наш мир, помогает осознать взаимодополняемость многих вещей, которые на первый взгляд, возможно, представляются откровенно противоречивыми.

Например, достаточно странной должна представляться мысль о том, что какие-то отношения между двумя людьми принадлежат некой иной реальности, а вовсе не той, что и все остальные, реальности, в которую, кроме как через эти отношения, попасть никак невозможно. Впрочем, нас не удивляет, например, запрет на фотографирование в картинной галерее, хотя запоминать картины нам в ней никто не запрещает. По сути же, идет речь о том, что одна форма фиксации реальности нам разрешена, а другая – нет. Точно так же, мы не слишком удивимся, узнав, что, хотя для посещения большинства клубов достаточно денег, есть и такие, которые требуют от посетителей, чтобы те обладали определенным социальным положением или имели при себе некие рекомендательные письма. Мы не удивляемся, поскольку считаем вполне естественным, что принадлежность к той или иной группе определяет те или иные возможности. Точно так же и с реальностью индивидуальных отношений: ее способ существования отличается от того способа существования, который характерен для органопсихики, гносеологии и личности. Речь действительно идет о другой реальности. Попробуем сопоставить эти способы существования способу существования в индивидуальных отношениях.

Начнем с изменений, которые претерпевают элементы способа существования органопсихики в реальности индивидуальных отношений. Первое, что здесь бросается в глаза, – это странное переживание времени и пространства в реальности индивидуальных отношений. Вообще говоря, тема времени и пространства после работ А. Эйнштейна стала одной из самых популярных в философии. И вряд ли стоит удивляться тому, что эти физические открытия и произвели такой фурор в умах философских. Время и пространство не зависит от нас, но и мы не зависим от него – вот что стало основным открытием этого века. «Время не нечто сделанное человеком, – писал М. Хайдеггер, – человек не нечто сделанное временем. Здесь не имеет места никакая сделанность.»⁴³ Впрочем, в данном случае поводом для подобного рода рассуждений стали не физические эксперименты начала ХХ века, а духовные кризисы этого рокового столетия. Первая мировая война, революция в России, Вторая мировая война, экономические, геополитические и социальные кризисы… Философ, человек, размышляющий о жизни, почувствовал себя разделенным с миром – события шли своим чередом, а он смотрел на них, оставив всякие надежды понять причинность явлений, пытаясь осмыслить себя в этой беспричинности.

Покинувший утопающую в крови Россию Н.О. Лосский постулирует сверхпространственность и сверхвременность человека. Потрясенный Второй мировой войной М. Хайдеггер будет говорить о времени как о некой неизбежности, непрекращающемся присутствии; а уже стоящий на грани безумия О. Вейнингер напишет: «Жизнь невозвратима; нет обратного пути от смерти к рождению. Проблема односторонности времени – это вопрос о смысле жизни», «“Живут только однажды” – это справедливо не только по отношению к целому, но и к каждому отдельному моменту»⁴⁴. Гуманистические психологи начнут самоотверженно, но тщетно призывать человека жить «настоящим». И тут же, параллельно, окончательное смятение в души, порушив определенность пространства и времени, внес психоделический опыт, своеобразная «мода» на который, кстати сказать, естественным образом вытекала из тех же самых духовных кризисов ХХ века. Все это нашло свое отражение и в искусстве.

В целом, время и пространство обычно рассматриваются как формы бытия, которые выражают, с одной стороны, сосуществование вещей (пространство), а с другой – смену вещей друг другом (время). Каковы же особенности переживания времени и пространства реальности индивидуальных отношений? Время перестает переживаться, как изменение. Высказывание: «Все течет, все меняется» – относится к миру событий, в реальности же индивидуальных отношений случается со-бытие. Время словно бы останавливается, провозглашая даже не «настоящее», а просто – «Теперь». Настоящее развернуто между прошлым и будущим и несет на себе их отпечаток, содержит их в себе самом подобно геному. Но «Теперь» – это просто данность, вневременное «присутствие», как сказал бы Хайдеггер. Время не тянется и не давит, оно не определяется и не фиксируется, оно не требуется.

Если же мы говорим об обыденной жизни, то тут ситуация прямо противоположная. Здесь время – диктатор. Современный человек находится под постоянным давлением времени: «время – деньги», «нехватка времени», «отсутствие времени». Современный человек мечтает «остановить время», чтобы отдохнуть, отдышаться, перевести дыхание, но даже не догадывается, что «время» никогда не даст ему такой возможности. Истинный отдых всегда вне «времени» – «время пролетело». Время – это пульс, это движение, это постоянное внедрение в еще не состоявшееся будущее с потерей настоящего, а вместе с ним и последнего шанса на реальность, на жизнь как таковую.

Впрочем, у нас нет просто «времени». «Время» для нас – это всегда какое-то содержание. А всякое содержание обращает нас к гносеологии человека, гносеология же полна идей, соткана из них. И подобно тому, как идеи лишают нас возможности воспринимать эйдосы, так и время лишает нас ощущать жизнь. Прошлое наполнено нашим опытом, грузом этого опыта, который затмевает собой непосредственное и непредвзятое видение, лишает нас спонтанности. Мы проецируем опыт прошлого в будущее и видим в нем то, что можем, и то, что хочет видеть наше собственное гносеологическое устройство. Так, пережитое нами однажды страдание будет мерещиться нам в будущем, а если мы в значительной степени невротичны, то эти проекции и вовсе нас не оставят. После чего клиницист констатирует «невроз навязчивых состояний». Боясь придуманного нами будущего, мы будем организовывать настоящее, «объективную данность», чтобы избежать того, что все равно, вне зависимости он внешнего фактора, случится в нашей голове. Врач назовет это невротическими ритуалами (или их подобием).

Именно поэтому так важно это разделение – нас и времени. Но как это возможно практически? Как мы можем отказаться от переживания изменений? Как это вообще возможно? Чтобы понять это, зададимся вопросом: «Ощущаем ли мы время внутри себя?» – то есть как наш внутренний процесс, процесс нас? Раскладывается ли наше «я» на оси времени? Мы не отслеживаем время внутри себя, чтобы отфиксировать его, мы должны словно бы «выплыть» из себя в «объективную реальность», вспомнить о том, что мы должны и что нам предстоит. Неслучайно, выйдя из состояния наркотического транса, человек не может сказать, сколько времени это состояние продолжалось, – он пребывал в себе, а там нет времени. Ребенок, пребывая в мире фантазий (с помощью игрушек или игры), легко утрачивает чувство времени. То же самое и со снами: мы можем увидеть множество снов или очень «длинный» сон, словно бы прошла вечность, тогда как это было лишь минутное забытье, а можем и, напротив, проспать ночь словно бы несколько минут.

Итак, внутри нас, вне внешнего, нет единой временной оси, она или подводится к нему после осознания (соотнесения с внешним), или транзиторна, или, по крайней мере, не соответствует астрономическому времени. Значит, время ощущается нами не просто в качестве изменения, а как изменение внешнего относительно нас. Индивидуальные же отношения – это сопроцессное бытие двух сущностей, их резонанс, синхронирование. Изменяется один, а с ним другой. Они изменяются вместе, неразрывно. Возможно ли в таком случае ощутить изменение внешнего? Эйнштейн показал бы это на формулах, но, впрочем, и без них ясно – если системы не ускоряются друг относительно друга, то невозможно отфиксировать изменения между ними, они друг для друга находятся в состоянии «покоя» (новая методология показывает это на категориальном аппарате интернального и экстернального процессов⁴⁵).

Можно сказать, что время в индивидуальных отношениях переживается как состояние, а образно – как нетронутость. Здесь мы, казалось бы, сталкиваемся с контекстуальным противоречием: ведь в этом случае мы должны допустить, что все внешнее представлено для нас в реальности индивидуальных отношений – только одной-единственной другой сущностью, и все. Но два следующих положения должны прояснить этот вопрос. Первое, чисто теоретическое, касается вопроса о сущностях, которые благодаря своей ничтойности, представляют собой неограниченную возможность, то есть – все. Второе положение связано с психологическим опытом, а именно с ощущением пространства, точнее – крайне необычным переживанием пространства в реальности индивидуальных отношений. Здесь оно ощущается неограниченным и личным, крайнем случаем такого переживания является психологический опыт медитативных практик. Заметим попутно, что тревога переживается как «суженное», подчас до исчезновения личное пространство, в противовес «огромному», «бесконечному», «темному», «давящему» «внешнему»⁴⁶. Если пространство неограниченно-личное, то для него не может существовать «внешнего», а коли так, то и изменений внешнего здесь ожидать не приходится.

Итак, в реальности индивидуальных отношений время переживается как состояние, а не последовательная смена событий, оно словно бы не замечается. Время в реальности индивидуальных отношений – «Теперь», это данность, это эйдетическое, целостное переживание момента «Сейчас». Пространство в системе индивидуальных отношений переживается неограниченно-личным, причем, учитывая то, что это всегда отношение двух сущностей, мы сразу можем отметить их взаимопроникнутость – единство и целостность пространства двоих.

Изменение, впрочем, переживают не только эти элементы способа существования огранопсихики, но и другие – модальность и интенсивность. Оба этих феномена сами по себе достаточно сложны, поэтому мы не будем вдаваться в детали и описывать все особенности и варианты их специфического изменения в реальности индивидуальных отношений. Скажем только о том, что сами по себе индивидуальные отношения доступны нашей огранопсихике именно через модальность, как некий новый модальностный канал, только это позволяет нам ее хоть как-то оценивать, говорить об интенсивности («глубине») этих отношений. Причем, этот модальностный канал фактически прерывает иные модальности, делает их менее значимыми или явными, словно бы зашумляет, за счет выраженного снижения их интенсивности. И боль, и звук, и цвет, и прочие модальности в реальности индивидуальных отношений не имеют того воздействия, как обычно, они более сглажены, монотонны, неприметны, не значимы (впрочем, как мы увидим дальше, это не делает мироощущение блёклым). В какой-то степени это объясняется гносеологической измененностью, но в большей мере это, конечно, результат изменения именно огранопсихического способа существования.

Впрочем, кроме указанных изменений, отмечаются и качественные перемены в собственно модальностном восприятии – модальность становится однополюсной, причем направленной в сторону плюса. Там, где живут эйдосы, нет и не может быть оценок, тем более отрицательных, эйдос – это «данность», и именно таким образом он воспринимается, а если уж он дан, он уже не может быть в минусе. Чувство красоты, не противопоставленной безобразному, возникает именно здесь – в реальности индивидуальных отношений. Оценка, как феномен, самоликвидируется. Все обретает значимость, а следовательно, и положительную окраску, а в результате этого индивидуальные отношения избавляют человека от отрицательных эмоций, тягот потери и прочих несчастий такого рода. Человек заручается способностью не угадывать или придумывать прекрасное в другом (внешнем), но видеть его в нем, причем вне зависимости от установок и стереотипов восприятия. Вряд ли стоит специально останавливаться на том, какой это имеет психотерапевтический эффект, это вполне очевидно.

Теперь самое время приступить к рассмотрению изменения способа существования нашей гносеологии в реальности индивидуальных отношений, а это: информация, самоощущение как самополагание, мир идей и гештальтирование.

На первое место, конечно, надо поставить информацию, и в этом нет ничего странного, поскольку в индивидуальных отношениях перед нами раскрываются огромные, прежде недоступные, информационные пласты – это знакомство с миром сущностей, принципов, процессов. Правда, оно не дифференцированно, но информативность оттого не становится меньше. Другое дело, что такая информация не технологична, но к самому факту информирования это не имеет никакого отношения. Это просто целостное ощущение-переживание чего-то нового, подвижного и ценного. Когда это ощущение достигнуто, мы не стремимся отфиксировать его у пациента (клиента) – это верный путь к тому, чтобы потерять первозданное и потому единственно ценное ощущение индивидуальных отношений. Здесь неправомочны интеллектуальные спекуляции, потому как они родом из другой реальности. Человек, рано или поздно, каким-то образом содержательно оформит то, что он пережил в своем сознании, эти содержательные элементы будут пояснять для него самого – «что это было». Как правило, эту роль выполняет религиозное чувство, что, впрочем, вовсе не значит, что содержательное оформление для сознания, пережитого в реальности индивидуальных отношений, будет религиозным.

Самое же главное здесь – это ощущение другой сущности, это познавательное действо подобно первому знакомству с зеркалом как с зеркалом. В этом акте столько интереса, столько смысла и радости, что все прочее, все, что раньше было информационно значимым, теперь просто не замечается. Отпадает необходимость в информации обычного, привычного для нас, рода – сообщений, заключений, оценок, мнений и так далее. Более того, она даже мешает, разрушает индивидуальные отношения, включая основные гносеологические механизмы – причинно-следственность, ассоциирование, абстрагирование, целесообразность. В результате чего от изначальной целостности, а значит, и реальности индивидуальных отношений не остается и следа.

Со-процессное движение сущностей – это отношение, это познание самого факта процесса – ощущение редкое и впечатляющее, его можно уподобить лишь прикосновению к новорожденному – это странное и парадоксальное переживание нетронутости и трогательности одновременно. Самые главные находки, которые осуществляет в этом случае познающий, – это ощущение подлинной целостности, индивидуальности, он, можно сказать, дивится спонтанности и естественности. Все это в конечном итоге оказывает гармонизирующий эффект. Причем, как на эмоциональном уровне, так и в отношении самих гносеологических конструкций, которые в таком случае структурируются в рамках нового тренда, в системе, где понятия сущность, процесс и целостность уже больше не пустой звук, а ощущаемая реальность.

Другим немаловажным элементом изменяющегося способа существования гносеологической системы человека является самоощущение, недаром мы называем эти отношения индивидуальными. Ощущение собственной сущности – очень яркое, позитивное переживание. В обыденной жизни мы ощущаем собственную сущность, как правило, в ситуациях, связанных с отрицательными переживаниями, например переживая одиночество, чувство, что тебя не понимают, не ценят, ощущая обиду или смущение. Она переживается в подобных ситуациях как что-то ценное, но затерявшееся, утраченное. Это своеобразная ностальгия по самому себе, круто перемешенная с отчаянием. Если же мы радуемся в обыденной жизни, вряд ли можно сказать, что наша сущность полноценно в этом задействована, она оказывается слишком сопряжена с предметом нашей радости, наша радость обыденной жизни словно бы вывернута наружу.

С чем же мы сталкиваемся в индивидуальных отношениях? Ощущение собственной сущности – это переживание собственной «данности», «естьности», это глубокое ощущение себя, а следовательно, и значимости своей деятельности. И через это в человеке появляется глубокая внутренняя уверенность в истинности своего переживания (буддисты называют это саддха, что, по словам Ламы Анагарика Говинды, может быть выражено в словах «внутреннее доверие», «внутренняя уверенность»). Необходимо помнить: индивидуальное отношение – это крайне необычное переживание, овеянное своего рода восторгом, поэтому усомниться в его существовании достаточно легко. И поэтому серьезные психологические аргументы, подтверждающие достоверность той информации, которая становится доступной человеку в этой новой реальности, отсутствуют. Но что может быть большим доказательством, нежели уверенность в себе и своем ощущении? Забегая несколько вперед, следует отметить, что глубокое и полное самоощущение, которое имеет место в индивидуальных отношениях, – это базис для структурирования хаотичных, по сути, личностных структур. И, видимо, именно то, что это самоощущение дает видимый психотерапевтический эффект (а ведь в результате этих структурных перестроек появляется уверенность в себе и собственных силах), является непосредственной почвой для подобной уверенности.

Мы уже отмечали выше, что в реальности индивидуальных отношений человек гносеологически взаимодействует с эйдосами, а также шла речь о том, что информационные константы обычного, традиционного, рационального, «объективистского» мышления (оценки, умозаключения и т. п.) не только не способствуют сохранению реальности индивидуальных отношений, но даже напротив – разрушают ее. И поэтому нет ничего странного в том, что мир идей, являясь одним из элементов способа существования гносеологической системы человека, это настоящая persona non grata для реальности индивидуальных отношений, по крайней мере, на время непосредственной актуализации этих отношений. Трудно определимые и, вместе с тем, совершенно понятные живые эйдосы заменяют место идей. Они не могут использоваться спекулятивным сознанием, но их понятность и доступность, их ясность – это дополнительные козыри, подтверждающие достоверность подчеркнутой в этой реальности информации.

Ну и наконец, гештальтирование. Гештальт, как ни крути, это все-таки разделение, а целостность этого не терпит. Вместе с тем, если в реальности индивидуальных отношений нет и тени гештальтирования, то мы вряд ли вообще могли бы вести этот разговор, поскольку ничего бы из этих отношений, кроме смутных ощущений-представлений, не вынесли. Впрочем, в отсутствие новой методологии, посещение этой реальности человеком, подчас, имеет именно такой результат. Так что гештальтирование действительно сильно трансформируется. Во-первых, в реальности индивидуальных отношений гештальтируются эйдосы, а во-вторых, и это самое главное, – гештальтируются процессы и индивидуальность. Эти гештальты ярчайшим образом запечатлеются в памяти и сохраняются надолго, по сути, здесь идет гештальтирование реальности индивидуальных отношений от реальности привычного существования. И еще один важный момент, который нельзя не упомянуть в этой связи: своеобразие гештальтирования в реальности индивидуальных отношений позволяет устранить контекстуальную противоречивость (плод мыслительной деятельности человека) разных фигур, поскольку в мире эйдосов всякий эйдос уместен. Эта уместность всякого имеющего место явления – один из элементов изменения гносеологического способа существования.

Итак, мы коротко отметили изменение всех элементов способа существования органопсихики и гносеологической системы человека в реальности индивидуальных отношений. Они и являются значительной частью тех критериев, которые позволяют нам дифференцировать рассматриваемые отношения от аналогичных по форме состояний. Остались нерассмотренными лишь составные части способа существования личности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.