11. Как предотвратить застенчивость в обществе

11. Как предотвратить застенчивость в обществе

Тема последней главы этой книги ясно звучит в одной истории, которую любил рассказывать мой дед.

Однажды в приёмной сельской больницы на Сицилии трое пациентов спорили о достоинствах врачей.

Сеньор Нинни утверждал: «Нет другого такого искусного хирурга, как тот, что лечил меня. Он ухитрился безболезненно извлечь из моей ноги колючки, на которые я нечаянно наступил, когда пас овец».

«Никто не сравнится с доктором Бачигалуппи. Он изобрёл самую лучшую мазь и вылечил ею мои руки, которые я ободрал верёвкой, вытаскивая лодку».

«Простые лекарства от простых болезней», — сказал третий. «Каждый раз, когда я ломаю голову, чем накормить семью, то, как научил меня добрый доктор Одрабмиц, гипнотизирую себя и воображаю, что на небе для всех есть огромный пирог».

Не зная, кому из докторов отдать предпочтение, они обратились к старому привратнику, слышавшему весь разговор: «Старик, ты все слышал. Скажи, кто наилучший доктор?» «Все они, конечно, большие мастера своего дела. Я человек простой и неучёный и не могу вам помочь выбрать наилучшего. Всё, что я могу, — так это дать тебе пару башмаков, сеньор Нинни, перчатки — тебе, рыбак, а тебе, мой голодный друг, — миску спагетти сегодня и работу на завтра».

Мораль. Иной раз простыми средствами предотвратить беду мудрее, чем потом утончёнными методами с нею бороться.

Итак, во II части этой книги речь шла о том, как самому стать менее застенчивым и помочь в этом другим. Было предложено много разных способов преодоления того нежелательного воздействия, которое застенчивость оказывает на нашу жизнь. Общей идеей выступал принцип изменения человека, его мыслей, чувств, слов и поступков. И вторым общим принципом было преодоление застенчивости после того, как она уже возникла.

В этой последней главе я хотел бы поделиться с вами соображениями по поводу иного аспекта проблемы — предотвращения застенчивости до того, как она возникнет, посредством изменения культурных ценностей, социальных норм и жизненных обстоятельств. Конечно, это чрезвычайно широкая проблема, но если её разрешить, удастся добиться более значительных и долговременных результатов.

Следствие или причина?

Есть два пути изменения нежелательного поведения: изменение его последствий или же изменение его причин. Первое — главный принцип модификации поведения; второе — основа превентивных стратегий. Одно предусматривает излечение от страдания, другое позволяет обезопасить себя от страданий. Отдельных индивидов можно вылечить от болезни с помощью терапевтических приёмов; общество можно застраховать от болезни, ликвидировав условия, её вызывающие. Какой путь избрать? Ответ на этот вопрос зависит не только от того, решились ли вы действовать, когда застенчивость уже возникла, или ещё нет. Различие заключается в самой философии лечения или социальных перемен.

Поскольку застенчивость существует и являет собой крайне неприятную проблему для многих людей, то существует и необходимость оказать этим людям немедленную помощь. Но в то же время мы можем и должны работать над тем, чтобы застраховать других от столкновения с этой проблемой. В борьбе с застенчивостью следует использовать оба подхода. Но, конечно, воплотить этот идеал на практике нелегко.

Анализируя застенчивость, мы сконцентрировали внимание на застенчивом человеке и именно на человека возложили ответственность за решение его проблем. Ну а социальные и культурные предпосылки застенчивости? Можно ли изменить их с помощью приёмов релаксации, формирования уверенности в себе и подобных методов само помощи? Конечно нет. И новое поколение застенчивых уже готовится занять место тех, кто каким-то образом сумел из «застенчивых сегодня» стать «застенчивыми вчера». Несмотря на перемены в отдельных людях, система остаётся незыблемой. И никакими чудесными лекарствами не совладать с эпидемией.

Порой мы отказываемся от необходимых перемен, так как привыкли изменять людей, а не обстоятельства. Иногда человек не может найти решение, поскольку его состояние непосредственно является одним из условий задачи. Иногда проблему вообще не принимают как таковую, потому что и представить себе не могут альтернатив.

Отказаться от этих заблуждений будет легче, если ознакомиться с примерами того, как изменение условий оказывается более эффективным, чем попытки переделать «неудобных людей».

В колонии для несовершеннолетних преступников в Вашингтоне персонал столкнулся с неразрешимой проблемой жестокости среди заключённых. Были испробованы методы психологического консультирования и психотерапии среди злостных нарушителей, сдержанное поведение поощрялось, а возмутителей спокойствия строго наказывали. С насилием не удавалось справиться до тех пор, пока не был предпринят анализ вызывавших его условий. Большинство инцидентов возникало в коридорах, главных образом на поворотах, где часто можно было столкнуться с человеком, выходящим навстречу из-за угла. Один толчок вызывал другой, и вскоре желание дать сдачи приводило к драке. Простое решение заключалось в том, чтобы расширить проход и закруглить поворот. С исчезновением повода для столкновений насилие пошло на убыль.

Чтобы не допустить превышения скорости автомашин на городских улицах, оказалось недостаточно предупредительных дорожных знаков, высоких штрафов и увещеваний через прессу. Но установка специальных заграждений возымела эффект. Один чувствительный удар для лихача приобрёл большую убедительность, чем несколько предупреждений.

На протяжении многих лет преподавательской работы меня преследовала одна проблема (кстати, чрезвычайно часто возникающая в военных учебных заведениях) — шпаргалки. Чтобы их устранить, я использовал множество способов, но всегда оказывался менее изобретательным, чем студенты. Да и мои аргументы оказывались слабее, чем те причины, которые побуждали студентов хитрить. Призывы к совести не воспринимались, пристальный контроль не давал результатов. В конце концов несколько злостных нарушителей в назидание другим были исключены. И тогда я понял, что искал не там, где следует.

Присутствуя на административном разбирательстве очередного инцидента, я вдруг осознал бесполезность подобных мероприятий. Судили обычно того, кто совершил проступок, не обращая внимания на то, почему он это сделал. Основной причиной была отчаянная конкуренция студентов в борьбе за вожделенный высший балл (А), выставлявшийся лишь немногим лучшим. Кроме того, каждый был встревожен в преддверии экзамена и не был уверен, что отвечать потребуется именно то, что он выучил. И наконец, играла свою роль обезличенная и строгая атмосфера экзамена — каждый студент противопоставлялся остальным.

Тогда я разработал превентивную стратегию, которая должна была нивелировать причины нечестных ухищрений; в результате и сами ухищрения оказались лишёнными смысла. Оценки стали отражать уровень овладения студентами пройденным материалом, а не их превосходство над остальными. Высший балл А отныне выставлялся каждому, кто мог выполнить экзаменационное задание на определённом уровне (например, правильно ответить на 80 % вопросов). Конкуренция была устранена, каждый стремился превзойти самого себя, а не других. Тревожность удалось преодолеть, предоставив студентам возможность сдавать экзамен несколько раз в течение семестра, когда они были готовы отчитаться по определённому разделу курса. В случае неудовлетворительного ответа экзамен разрешалось пересдать. Экзаменационные задания выполнялись в непринуждённой обстановке, индивидуально, под контролем одного из товарищей. В результате студенты стали работать в рамках моего курса более увлечённо, чем по любому другому предмету. Они получали от этого больше удовлетворения и почти все добивались высшего балла. Новые условия лишили шпаргалки всякого смысла. А в качестве побочного эффекта выступило возникновение новых дружеских отношений между экзаменуемыми и наблюдателями-контролёрами.

Эти примеры являют альтернативу традиционным подходам к решению социальных проблем. Во всех указанных случаях нежелательное поведение было предотвращено за счёт изменения вызывавших его условий. Не исключено, что единственная возможность предотвратить застенчивость заключается в изменении тех культурных ценностей, которые её провоцируют.

Культура и программирование поведения

В какой руке вы держите вилку? В левой, когда разрезаете мясо, и в правой — когда едите? Вероятно, именно так, если вы — американец; европейцы же всегда держат вилку в левой руке. Кланяетесь ли вы, встретив на улице знакомого? Американец едва ли станет это делать; японец, не отвесивший поклона, будет считаться невоспитанным. Кому вы с большей охотой помогли бы — иностранцу или соотечественнику? Это также зависит от культурной традиции деления на своих и чужих. Для грека своими выступают родственники, друзья, а также туристы, но не другие незнакомые греки. Что касается парижан или бостонцев, то в целом они с большей готовностью идут навстречу соотечественнику, нежели иностранцу.

Особенности нашей культуры обусловливают восприятие нами реальности и программируют наши мысли, чувства и поступки в гораздо большей степени, чем мы это осознаем. Оказывается, даже такая незыблемая реальность, как боль, порождает разные реакции в зависимости от происхождения человека. Итальянцы очень чувствительны к боли и преувеличивают её силу. Евреи также сильно реагируют на боль, но в большей степени, чем итальянцы, озабочены её последствиями для здоровья. Протестанты англосаксонского происхождения позволяют себе эмоционально реагировать на боль только в приватной обстановке. Ирландцы же безмолвно переносят боль, не допуская жалоб и демонстрации своих страданий даже среди близких.

А каким образом социальные ценности и условия заставляют людей становиться застенчивыми? Вы сможете ответить на этот вопрос, если вообразите себя министром внутренних дел некоего общества, поставившим себе задачу насадить поголовную застенчивость. В списке необходимых мероприятий вы, вероятно, отметите следующие:

1. Культивирование безудержного индивидуализма (каждый ведёт себя, как хочет).

2. Насаждение культа Эго (нарциссическая интроспекция, самоуглублённость, озабоченность своими проблемами).

3. Создание системы жёсткой конкуренции, в которой вознаграждаются личные достижения, а неудачи превращаются в повод для осмеяния и стыда.

4. Стимулирование безграничного стремления к успеху при отсутствии каких бы то ни было рекомендаций, как справляться с неудачами.

5. Дискредитация открытого проявления чувств и сопереживания.

6. Ограничение взаимоотношений полов и строгий запрет на большинство сексуальных проявлений.

7. Отнесение выражений взаимной симпатии и любви к нежелательным формам поведения.

8. Отрицание значения для человека настоящего момента, преувеличение славы минувших дней и светлых перспектив на будущее.

9. Поддержание социальной нестабильности за счёт увеличения числа разводов и переездов, экономической неопределённости и любых других возможных средств.

10. Разрушение веры в общечеловеческие ценности и гордости от сознания принадлежности к определённой группе.

Подумайте: а не составлена ли для вас такая программа? Не насаждаются ли подобные установки в вашей повседневной жизни? Уверен, что н любом обществе, где застенчивость превратилась в серьёзную проблему, мы найдём варианты этих десяти заповедей. Там, где застенчивость выражена меньше, эти установки, вероятно, не столь многочисленны и строги. Если мы сопоставим уровень застенчивости в разных культурах, то сможем порекомендовать определённые изменения в социальных ценностях. Прежде всего, обратимся к той культуре, где дне из описанных заповедей соблюдаются столь строго, что почти гарантируют возникновение застенчивости.

Загадочный Восток

Наши исследования показали, что застенчивость по сравнению с другими выборками наиболее распространена в Японии и на Тайване. 57 % опрошенных японцев и 53 % тайванцев признали себя застенчивыми. Три четверти японцев расценивают застенчивость как серьёзную проблему; свыше 90 % указывают, что считали себя застенчивыми в прошлом или считают в настоящем. По сравнению с любой другой национальностью японцы более склонны испытывать застенчивость практически в любой ситуации общения. Для мужчины застенчивость проявляется в условиях противоречия двух социальных установок — быть главой семьи и безусловно подчиняться любому авторитету. Среди японцев (и тайванцев) гораздо больше застенчивых мужчин, чем женщин. В условиях любой другой исследованной нами культуры либо различий между полами в этом плане не существует (как в Соединённых Штатах), либо женщины более застенчивы, чем мужчины (например, в Израиле, Мексике и Индии).

В этих восточных культурах наблюдается интересное противопоставление застенчивости как нежелательной черты и традиционно поощряемой скромности и сдержанности. По сравнению со всеми остальными выборками японцы чаще утверждают, что им нравится быть застенчивыми и они видят в этом определённые преимущества. Но таких все же лишь 20 % — безусловное меньшинство. Большинство заполнивших опросник студентов отметили, что считают застенчивость нежелательным свойством и не находят в ней ничего привлекательного. В этом, вероятно, находит отражение растущий протест молодого поколения против догм восточной системы ценностей.

Япония являет собой пример общества, порождающего застенчивость. Мои собственные наблюдения, подтверждённые данными анализа моих восточных коллег и иных исследователей японской культуры, показали, что японский ребёнок растёт, опутанный сетью культурных традиций, делающих застенчивость неизбежной. Процесс усвоения ребёнком культурных ценностей — чрезвычайно сложный предмет для исследования, чреватый ложными интерпретациями. Тем не менее в ряде источников мы находим аналогичные выводы о влиянии японских культурных ценностей на процесс воспитания, а также о том, как такого рода воспитание формирует застенчивого человека. В одной из наиболее интересных работ, посвящённых изучению японских и американских детей (и их родителей) на протяжении их развития от 3 месяцев до 6 лет, говорится:

По сравнению с японцами американцы более активны, независимы, открыты в проявлении эмоций и более приспособлены к функциональному манипулированию как физической, так и социальной средой.

Формирование эмоционального самоконтроля, запрет на самовыражение, подчёркнутое внимание ко всякого рода правилам и ритуалам не только тормозят активность и самостоятельность, но и препятствуют приемлемому проявлению тревоги и гнева. Источник психического заболевания японцы склонны видеть в самом больном, и в результате самосознание больного обращается против самого себя. Направление эмоций вовнутрь усугубляется и иными культурными ценностями, подчёркивающими чувство долга (гири) и ответственности перед другими, покорность и преклонение перед авторитетом, самоунижение, личную ответственность за собственную неспособность жить согласно общественному мнению.

В основе развития японского характера лежит амае и чувство стыда. Амае зарождается как зависимость ребёнка от матери, а затем пронизывает все ступени социальной структуры и позволяет управлять любыми формами общественного, политического и культурного поведения. Амае поощряет зависимость и безусловную лояльность по отношению ко всем, кто занимает более высокое положение, независимо от их способностей. Каждый должен терпеливо ждать того часа, когда его положительно оценят старшие, пусть даже не отличающиеся никакими талантами. Как рассказывал мне президент одной крупной японской фирмы, нетерпение и стремление выделиться не поощряются. Мудрым признается решение того администратора, который затормозит служебную карьеру «выскочки». Стремление к безопасности порождает пассивность, зависимость и крайнюю озабоченность по поводу того, как тебя оценят другие.

Другой механизм социального контроля — использование чувства стыда. Японец отдаёт много сил тому, чтобы избежать стыда. Каждый шаг, который может быть негативно оценен другими, является потенциальным источником стыда как для самого человека, так и для группы. Японец неотделим от своей общности — семьи, школы, команды, бригады. Лояльность по отношению к группе столь же сильна, как и обязанность поддерживать и укреплять престиж группы. Пережитый стыд усугубляется сознанием ущерба, который ты нанёс группе, поэтому ущерб необходимо компенсировать или же исключить свою падшую личность из группы, возможно даже путём самоубийства. Нет такой неудачи, пусть и ничтожной с точки зрения иностранца, которая не могла бы послужить причиной самоубийства. Один игрок школьной бейсбольной команды покончил с собой, допустив ошибку, приведшую к поражению в игре; несколько преподавателей колледжа добровольно ушли из жизни, после того как подверглись со стороны студентов критике за недостаточную компетентность.

Гийоо Хатано пишет: «В японском языке слово «застенчивость» сродни слову «стыд». Японцы впадают в застенчивость, когда боятся быть осмеянными». Таким образом застенчивость поощряется как безопасный жизненный стиль. Это справедливо и по отношению к Тайваню.

Использование амае и чувства стыда позволяет группе контролировать поведение и предотвращать асоциальные действия и правонарушения (это касается и выходцев с Востока, живущих в Америке). Застенчивость поощряется обществом, но её влияние на личную жизнь крайне негативно. Однако в континентальном Китае научились эффективно предотвращать застенчивость.

Китайская стена против застенчивости

Как и в тех восточных культурах, которые мы уже рассмотрели, личная жизнь в континентальном Китае подчинена группе. Но есть существенное отличие: здесь группа выступает источником поощрения, она излечивает от неуверенности в себе. Общественная жизнь в период после культурной революции скорее напоминает жизнь в Израиле, чем в других восточных обществах. Философия коллективизма предусматривает примат общественного над личным. В Китае (как и в Израиле) индивидуальный потенциал человека не подавляется группой. Наоборот, человека поощряют разделить с группой успехи и достижения. Индивидуализм отвергается как «эгоистичные и недисциплинированные действия вопреки интересам группы». «Сначала — дружба, потом — соревнование» — этот девиз начертан на стенах многих классов и стадионов. Личный успех расценивается с точки зрения его пользы для группы и для общества в целом. Например, некоторые одарённые дети получают возможность обучаться в «детских дворцах», но им вменяется в обязанность научить всему усвоенному других, детей. Знания, таланты и достижения должны «служить народу», а не личным интересам индивида.

Для проведения обследования на основе нашего опросника в континентальном Китае я направил в Кантон одного из своих коллег, говорящего по-китайски, по имени Ларри Лео. Ему, однако, не было разрешено использовать опросник, поскольку, по словам одного чиновника, было признано, что такая процедура «спровоцирует людей на излишнее самокопание». Культурный принцип сработал на практике.

К сожалению, мы поэтому не располагаем соответствующими статистическими данными, но на основании наблюдений за поведением граждан Китайской Народной Республики можно заключить, что застенчивость им не свойственна. Мой коллега докладывал, что в любой деревне его безбоязненно окружали дети, вежливо здоровались и заводили разговор, задавали вопросы и сами отвечали весьма рассудительно. И хотя он прибыл туда, чтобы исследовать их, сам он вскоре почувствовал себя объектом любопытства. То же самое он испытал, общаясь и с детьми более старшего возраста, а также с семьями, которые он посещал.

Подтверждение «незастенчивости» китайских детей мы находим в отчёте ещё одной американской делегации, изучавшей развитие детей раннего возраста в Китайской Народной Республике. Группа психологов посетила множество школ и больниц в Китае, общалась со многими семьями. По их наблюдениям, дети прекрасно владеют собой, испытывают ощущение психологической защищённости, независимы и активны.

Вероятно, в рамках этой культуры застенчивость сведена к минимуму за счёт того, что каждому отведено место в социальной структуре и заданы общественно полезные цели. Детей здесь ценят, а воспитание считают способным перековать кого угодно. Ответственность за неудачи возлагается на внешнее дурное влияние и неблагоприятные социальные условия, а не связывается с несовершенством человека. За несколько десятилетий новые культурные ценности помогли отторгнуть восточную маску застенчивости, которую поколения китайцев носили тысячи лет.

Хуцпа, чувство собственного достоинства и незастенчивые евреи

Среди студентов, заполнивших наш опросник, американцы еврейского происхождения оказались наименее застенчивыми. В сравнении с 40 % застенчивых, фигурировавшими во всех прочих выборках, лишь 24 % американских евреев признали себя в настоящее время застенчивыми. Кроме того, они были скорее экстравертами, чем интровертами, а в случаях, когда они всё же были застенчивы, это была ситуативная застенчивость.

Хотя небольшие размеры выборки не позволяют делать далеко идущие выводы, меньшая распространённость застенчивости среди евреев представляется немаловажным открытием. При сопоставлении факторов, вызывающих застенчивость, в этой группе и у их сверстников-неевреев обнаружились принципиальные различия. Среди евреев меньше тех, кто чувствует себя неловко в центре внимания малой группы, да и в целом в ситуации общения, а также в тех ситуациях, когда они подвергаются оценке. Незнакомцы и представители другого пола не вызывают у них такой же застенчивости, как у их сверстников, принадлежащих к тому же общественному классу и имеющих такое же образование.

Опыт личного общения со студентами, друзьями и родственниками еврейской национальности подсказывает, что источником таких различий является культ того, что евреи называют Хуцпа. Для англосаксонского стиля мышления это понятие чуждо, и подходящего перевода ему в английском языке нет. Хуцпа может расцениваться как особый вид гордости, побуждающий к действиям, несмотря на опасность оказаться неподготовленным, неспособным или недостаточно опытным. Для еврея Хуцпа означает особую смелость, стремление бороться с непредсказуемой судьбой. Многие считают, что само существование государства Израиль есть акт Хуцпа. Очень важно, что носитель Хуцпа ведёт себя так, будто его не заботит вероятность оказаться неправым. Практически это приводит к тому, что на протяжении длительного времени человек получает больше вознаграждений за свои действия, чем если бы он от них уклонялся, и не придаёт значения мелким неурядицам. Обладая Хуцпа, вы легко пригласите на танец королеву бала, потребуете повышения по службе и прибавки к жалованью, будете стремиться к более высоким оценкам и более интересной работе, не боясь отказа или неудачи.

Каково происхождение этого жизненного стиля, который является антиподом застенчивости? Ответ на этот вопрос отчасти можно найти в работе доктора Айалы Пинес, посвящённой исследованию застенчивости по данным опроса свыше 900 израильтян в возрасте от 13 до 40 лет — школьников, студентов, военных, членов кибуца. Процент израильтян, назвавших себя застенчивыми (35 %), — самый низкий показатель среди восьми обследованных нами стран. Кроме того, среди израильтян больше тех, кто никогда не был застенчив, а большинство остальных испытывают застенчивость лишь иногда и в определённых ситуациях.

Израильские евреи менее, чем люди любой другой национальности, склонны расценивать застенчивость как серьёзную проблему. Тех, кто так считает, среди них 46 %. Сравните с 64 % среди американских студентов, 73 % среди прочих американцев, 75 % в выборках из Японии и Мексики, 82 % — Индии.

Наиболее неприятная ситуация для израильтянина (как и для американца) — оказаться уязвимым. Но практически любая другая ситуация, повергающая американца в застенчивость, для израильтянина менее значима. Аналогично люди, провоцирующие у американца застенчивость, менее пугают израильтянина. Израильтяне гораздо спокойнее, чем американцы, реагируют на незнакомцев и авторитетных лиц, на ситуации, когда к ним привлечено внимание или когда их оценивают, да и практически на все ситуации общения и те, что связаны с какой-то неопределённостью.

Согласно доктору Пинес и другим исследователям, такая особенность израильтян обусловлена их культурой. На протяжении веков евреи подвергались дискриминации, среди какой бы нации они ни оказались. Но, отвергаемые людьми, они укреплялись в вере в богоизбранность своего народа. Эта вера усиливала чувство собственного достоинства, которое не сломить ни насилием, ни отвержение.

Страх перед преследованиями заставлял евреев замыкаться в кругу своих общин. Семья стала центральной единицей жизни, а дети — смыслом существования. Община сильна, даже если люди слабы; дети — бесценный дар, даже если их родители обездолены и унижены. Пинес пишет:

Дети рассматриваются как символ жизни и залог будущего нации перед угрозой уничтожения. Израиль — детоцентристская нация, где отношение к детям самое положительное и поощрительное. Детей каждый рассматривает как важнейший потенциал нации. Считается вполне естественным, если на улице незнакомый человек заговорит с ребёнком, в чем-то ему поможет, даст его матери полезный совет о том, как его воспитывать. Кроме того, для родителей в Израиле ребёнок имеет особое значение. Многие из них — бывшие иммигранты, не сумевшие реализовать свой потенциал. В детях они видят воплощение своих надежд. Поэтому они готовы пожертвовать всем ради ребёнка. В результате большинство израильских детей вырастают с верой, что они — центр Вселенной, да так оно и есть!

Положительное отношение к детям проявляется во многом. Детям разрешается вступать в разговоры взрослых, поощряется демонстрация их талантов перед родными и близкими, причём вознаграждение следует даже тогда, когда демонстрация не слишком эффектна. Дети справедливо рассчитывают на поддержку и одобрение со стороны тех, кто их любит, а критику склонны относить за счёт недостатков самого критикующего. Хотя ребёнок может и не знать какого-то человека, он рассматривает его скорее как «гостя», а не как «чужака».

В кибуце, где дети воспитываются все вместе, застенчивость нивелируется за счёт того, что у детей формируют уверенность в себе и способность к лидерству. В кибуце дети не зависят от материального положения своих родителей и не привязаны к ним как к единственному источнику поощрения. Поскольку родители не несут полной ответственности за воспитание своих детей, то их функции сводятся к проявлению заботы, гордости и безусловной любви, что способствует возникновению чувства доверия и защищённости.

И наконец, ориентация на деятельность, на встречу с людьми и событиями, которые могут внушать страх, происходит как антитеза тому «буржуазному» образу жизни, который эмигранты оставили в родных местах, и пассивности евреев в годы геноцида. Открытость, целеустремлённость и настойчивость всячески поощряются. И наоборот, быть застенчивым значит быть слабым. «Застенчивость в сознании израильтян ассоциируется со слабостью, с неспособностью противостоять ударам судьбы, с пассивностью и духовным пораженчеством — как у тех евреев, которые не боролись за свою жизнь, а подобно безропотному стаду брели на нацистскую бойню», — указывает доктор Пинес.

Эти особенности израильской культуры защищают еврейского ребёнка от социальной тревожности и чувства собственной неполноценности, столь часто испытываемых детьми в рамках нашей культуры.

Синанон: общество, отвергающее застенчивость

Нет нужды отправляться в израильский кибуц или в китайский «детский дворец», чтобы воочию увидеть тот мир, где не существует проблемы застенчивости. Буквально по соседству с нами находится община, где дети не знают, что такое застенчивость. Это открытые, дружелюбные и общительные дети, которые не скрывают своих чувств. Это дети Синанона. Синанон — коммуна альтернативного образа жизни, заложенная в 1958 г. главным образом как центр реабилитации наркоманов, но ставшая сегодня пристанищем тысяч взрослых и детей со всех концов Соединенных Штатов. Многие новички появляются там не ради лечения «особых недугов характера», а ради избавления от общества перевёрнутых ценностей.

Посетив коммуну Синанон в Северной Калифорнии, я понял, почему многим жизнь там кажется привлекательной. Работы хватает на всех, и каждый трудится, чтобы обеспечить себе кров и еду. Строгие правила общежития не допускают никакого насилия и разврата. В этом демократичном обществе нет привилегированных классов, которые возбуждали бы в других чувство унижения. Уверенность в себе поощряется как в детях, так и во взрослых. Мобильность здесь низка, взаимоотношения стабильны, и дети обзаводятся прочными дружескими связями.

Самое необычное здесь — правила общежития и Игра. С раннего возраста дети живут отдельно от родителей и подобно взрослым питаются в общей столовой вместе с группой сверстников. Взрослые следят за детьми, удовлетворяют их потребности, демонстрируют им своё уважение, доверие и любовь. Дети растут как бы в одной большой семье, где нет любимчиков, и «родителей» достаточно много, так что ни один ребёнок не оставлен без внимания. С этими активными, интересными, эмоционально развитыми детьми приятно иметь дело — они проявляют внимание к тебе, хоть ты и незнакомец. Психологические исследования показали, что эти дети социально и интеллектуально весьма развиты и чувствуют себя комфортно в обществе других детей и взрослых.

Главная деятельность в Синаноне — Игра. Члены общины, начиная с 6-летнего возраста, регулярно встречаются, чтобы принять участие в Игре, которая может длиться от 1 до 48 часов. Игры бывают каждый день, организованные или спонтанные. Физическое насилие не допускается.

Играющие открыто выражают раздражение и гнев по отношению к другим и публично делятся своими страхами и опасениями. Согласно допущению, что человек может изменить своё поведение, если узнает о его негативной оценке другими, здесь практикуют «словесную головомойку». Сначала — критика, затем — конструктивные предложения, как безболезненно изменить своё поведение. Игра обеспечивает групповую солидарность и надёжное управление обществом, направляя членов коммуны на стезю более приемлемого поведения.

Сильное влияние группы не оставляет места застенчивости. Дети не испытывают её ни друг с другом, ни со взрослыми.

Взрослых, если они приходят в Синанон со своей застенчивостью, просят вести себя так, словно они незастенчивы. И попробовав, многие расстаются с застенчивостью, от которой прежде страдали.

Нивелировка личности или радость жизни?

Какие уроки можно извлечь из этого кросскультурного анализа? Там, где превалирует застенчивость (в рассмотренных нами восточных культурах и до известной степени в нашей собственной культуре), детям внушается, что их значимость и любовь, которую они заслуживают, зависят от их поведения. Они должны доказать, что достойны жить в том мире, где успех рассматривается как нечто само собой разумеющееся, а неудача выставляет побеждённого на посмешище. Дети в таких обществах не поощряются к открытому проявлению мыслей и чувств, лишены возможности общаться со взрослыми и нормально играть со сверстниками. Они научаются жить в своём внутреннем мире наедине с собственными мыслями, жить в бездействии.

В противоположность этому, те общества, которые не заразили застенчивостью своё молодое поколение, имеют общие черты: и в Китайской Народной Республике, и в Израиле, и в субкультуре Синанона общие цели преобладают над индивидуалистическими устремлениями. Детей приучают чувствовать свою уникальность, быть гордостью своего поколения и надеждой будущего. Родители не скрывают своей любви, и требования дисциплины и ответственности этому не мешают. Люди учатся на ошибках, а не страдают от них. Общение протекает легко, так что можно освоить и разговорные навыки, и умение делиться с другими. Ориентация на деятельность, а также недопущение игнорирования или изоляции кого-либо — вот противоядия от застенчивости.

Когда дома и за границей я рассказываю о том, как в этих культурах предотвращают застенчивость, то часто слышу в ответ: «Пусть лучше мой ребёнок будет застенчивым, чем станет послушным обезличенным роботом!» Но кто из нас — робот? В конечном счёте им оказывается застенчивый человек, подчиняющийся воле других и уступающий тирании. Именно застенчивый от радостей общественной жизни бежит в изоляцию и обезличенность.

Я не призываю к отказу от индивидуальности ради решения проблемы застенчивости. Но всем нам необходимо осознать, что застенчивость — это следствие ряда социальных установок, обесцвечивающих человеческую жизнь. Чтобы изменить эти установки, не обязательно насаждать политический и экономический строй тех обществ, которые предотвращают застенчивость. Чтобы создать общественные структуры, в которых люди существовали бы гармонично, не надо отказываться от индивидуальности, — наоборот, её поощрять. Но, только осуществив критический анализ общественных ценностей, возможно осуществить и социальные перемены, необходимые для преодоления застенчивости и предотвращения её в будущих поколениях.

Я не сторонник безличного существования в группе, препятствующего проявлению всего многообразия человеческих возможностей. Скорее, я танцую под песню Зорбы. Я праздную любовь к жизни. Но я способен танцевать, любить и быть свободным только потому, что я — общественное существо и живу в обществе и ради общества, общества людей, наполняющих смыслом моё существование. Преодолевая застенчивость, мы открываем в себе скрытые силы, способность жить и любить. Стоит предпринять любые усилия, чтобы сделать это открытие в себе, в своих близких надо сейчас и здесь. Вы — тот самый человек, кто победит застенчивость.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.