Глава 17 Nox tertia[132]

Глава 17 Nox tertia[132]

[133]

Душа шептала мне, требовательно и тревожно: «Слова, слова, не говори слишком много слов. Замолчи и слушай: распознал ли ты свое безумие и признал ли его? Заметил ли, что все твои устои полностью увязли в безумии? Хочешь ли ты признать свое безумие и дружески приветствовать его? Ты хотел принять все. Так прими и безумие. Да воссияет свет твоего безумия, и неожиданно снизойдет на тебя. Безумие не следует презирать и бояться, напротив, ты должен дать ему жизнь».

Я: «Слова твои звучат жестоко и задача, которую ты на меня накладываешь, тяжела».

Д.: «Если ты хочешь найти пути, не следует и презирать безумие, ведь оно является столь важной частью твоей натуры».

Я: «Я не знал об этом».

Д.: «Радуйся, что можешь его распознать, ведь только так ты не станешь его жертвой. Безумие есть особая форма духа, цепляющаяся ко всем учениям и философиям, но в особенности — к повседневной жизни, ведь жизнь сама полна сумасшествия и, в сущности, совершенно нелогична. Человек стремится к смыслу лишь потому, что на его основе может создать для себя правила. В самой жизни правил нет — это ее тайна и неведомый закон. То, что ты называешь знанием, лишь попытка приложить к жизни нечто понятное»

Я: «Все это звучит весьма уныло, и тем не менее подталкивает меня не согласиться».

Д.: «Тебе не с чем не соглашаться — ты в сумасшедшем доме».

Здесь толстый маленький профессор — это он так говорил? Я принял его за свою душу?

Проф.: «Да, дорогой мой, вы запутались. Ваша речь совершенно бессвязна».

Я: «Я тоже думаю, что совершенно затерялся. Я действительно безумен? Все это ужасно запутано».

Проф.: «Запаситесь терпением, все пройдет. В любом случае, доброго сна».

Я: «Спасибо, но я боюсь».

Все во мне в полном беспорядке. Проблемы становятся серьезными, а хаос приближается. Это полное дно? Хаос — это тоже основание? Если бы только не было этих ужасных волн. Все разбивается на части, как черные волны. Да, я вижу и понимаю: это океан, всемогущий ночной прилив — движется корабль — большой пароход — я у входа в задымленную кают-компанию — много людей — прекрасные одежды — все они смотрят на меня в изумлении — кто-то подходит ко мне и говорит: «В чем дело? На вас лица нет! Что случилось?»

Я: «Ничего — то есть — думаю, я сошел с ума — пол качается — все движется — »

Кто-то: «Море что-то бурное этим вечером, вот и все — выпейте пунша — у вас морская болезнь».

Я: «Вы правы, у меня морская болезнь, но особенная — я действительно в сумасшедшем доме».

Кто-то: «Ну вот, вы уже шутите, значит, приходите в себя».

Я: «Это, по-вашему, остроумие? Только что профессор объявил меня подлинно и совершенно безумным».

Невысокий толстый профессор действительно сидит за зеленым столом, играя в карты. Он поворачивается ко мне, услышав мои слова, и смеется: «Ну, куда же вы пропали? Идите сюда. Не хотите выпить? Ну вы и фрукт, скажу я вам. Вы взбудоражили этим вечером всех дам».

Я: «Профессор, для меня это больше не шутка. Только что я был вашим пациентом — »

Кают-компания заходится неудержимым хохотом.

Проф.: «Надеюсь, я вам не очень досадил».

Я: «Ну, попасть в сумасшедший дом — дело не пустяковое».

Человек, с которым я говорил до этого, неожиданно подходит и заглядывает мне в лицо. У него черная борода, взъерошенные волосы и темные сияющие глаза. Он страстно говорит мне: «Со мной случилось кое-что похуже, пять лет я провел здесь».

Я осознаю, что это мой сосед, по-видимому, очнувшийся от своей апатии и теперь сидящий на моей кровати. Он продолжает говорить яростно и настойчиво: «Но я Ницше, лишь перекрещенный, я также Христос, Спаситель, и я помазан спасти мир, но они мне не дали».

Я: «Кто не дал?»

Дурак: «Дьявол. Мы в Аду. Но конечно, вы этого пока не заметили. Я до второго года здесь не замечал, что управляющий — дьявол».

Я: «Вы имеете в виду профессора? Звучит невероятно».

Дурак: «Вы невежда. Я должен был обручиться с матерью Бога очень давно.[134] Но профессор, этот дьявол, овладел ею. Каждый вечер, когда садится солнце, он зачинает с ней ребенка. Утром до рассвета она рождает его. Тогда все дьяволы собираются и убивают ребенка ужасным [135] / образом. Я отдаленно слышу его крики».

Я: «Но то, что вы говорите — чистой воды мифология».

Дурак: «Вы сумасшедший и ничего не понимаете. Вы заключены в сумасшедший дом. Боже мой, почему семья постоянно запирает меня с сумасшедшими? Я должен спасти мир. Я Спаситель!»

Он снова ложится, погрузившись обратно в апатию. Я хватаюсь за края кровати, чтобы защититься от ужасных волн. Я смотрю в стену, чтобы хоть за что-то удержаться глазами. По стене бежит горизонтальная линия, ниже она покрашена темнее. Перед ней батарея отопления — это ограждение, а за ним я вижу море. Линия — это горизонт. И сейчас в красном сиянии встает солнце, одинокое и величественное — в нем крест, с которого свисает змея — или это бык, вскрытый, как на бойне, или это осел? Полагаю, на самом деле это баран с короной из шипов — или это распятый, я сам? Солнце мученичества встало и разливает кровавые лучи над морем. Это зрелище длится долгое время, солнце встает выше, его лучи становятся светлее[136] и жарче, и солнце раскаляется добела над голубым морем. Зыбь утихла. Щедрый и тихий летний рассвет встает над пенистым морем. Поднимается соленый запах воды. Слабая широкая волна разбивается о песок с глухим шумом, и постоянно возвращается, двенадцать раз, удары мировых часов[137] — двенадцатый час пробил. И приходит тишина. Ни шума, ни дуновения. Все замерло в мертвой недвижимости. Я жду, втайне тревожась. Я вижу дерево, поднимающееся из моря. Его макушка достигает Небес, а корни тянутся в Ад. Я совершенно один, в унынии, наблюдаю издалека. Словно вся жизнь истекла из меня и полностью перешла в непостижимое и пугающее. Я совершенно обессилен и ни на что не способен. «Спасение», — шепчу я. Странный голос произносит: «Здесь нет спасения,[138] ты должен оставаться спокойным, или потревожишь других. Сейчас ночь, и другие люди хотят спать». Я вижу, что это служитель. Комната смутно освещена слабой лампой и наполнена печалью.

Я: «Я не смог найти дороги».

Он говорит: «Тебе не нужно сейчас искать дорогу».

Он говорит правду. Путь, или что бы то ни было, по которому идут люди — это наш путь, верный путь. В будущее нет мощеных дорог. Мы говорим, что это тот путь, и это действительно так. Мы строим дороги, идя по ним. Наша жизнь — это истина, которую мы ищем. Только моя жизнь — истина, наивысшая из всех. Мы создаем истину, живя ее.

[2] Это ночь, в которую прорываются все запруды, ночь, в которой все, бывшее неподвижным, смещается, камни обращаются в змей, а все живое замирает. Это паутина слов? Если да, то это адская паутина для пойманных в нее.

Адские паутины слов, одних лишь слов, но что есть слова? Будь осторожен со словами, правильно их оценивай, подбирай безопасные слова, слова без ловушек, не сплетай их с другими, чтобы не вышла паутина, ибо ты первый попадешься в нее.[139] Ибо у слов есть смысл. Словами ты поднимаешь преисподнюю. Словами — ничтожнейшими и могущественнейшими. В словах пустота и полнота сливаются вместе, поэтому слово — образ Бога. Слово — это величайшее и мельчайшее, что создал человек, как то, что создано через человека было величайшим и мельчайшим.

Так что если я паду жертвой паутины слов, я паду жертвой величайшего и мельчайшего. Я предан милости моря, зарождающихся волн, что вечно перемещаются. Суть их в движении, и движение — их устройство. Тот, кто борется с волнами, предан воле случая. Труд людей основателен, но он плавает в хаосе. Стремления людей кажутся безумствами тому, кто приходит с моря. Но люди считают безумцем его.[140] Тот, кто приходит из моря, болен. Он с трудом выносит взгляд людей. Ведь для него все они кажутся пьяными и одурманенными снотворными зельями. Они хотят придти к тебе на помощь, а что до принятия помощи, ты скорее захочешь обманным путем пробраться в их компанию, притворившись тем, кто никогда не видел хаос, и лишь говорит о нем.

Но для того, кто видел хаос, укрытия больше нет, ведь он знает, что основы шатаются и знает, что означает эта качка. Он видел порядок и беспорядок бесконечного, он знает беззаконные законы. Он знает море и не может забыть его. Хаос ужасен: дни полны свинца, ночи полны ужаса.

Но как Христос знал, что он путь и истина и жизнь, в том, что новое мучение и новое спасение приходит через него в мир,[141]

Как последователи Христа признали, что Бог стал плотью и жил среди них как человек, помазанником этого времени стал Бог, который не появился во плоти; он не человек и тем не менее сын человека, но в духе и не во плоти; потому он может быть рожден лишь духом человека как порождающим лоном Бога.[142] Что сделано для этого Бога, ты делаешь для низшего в себе, по закону любви, в соответствии с которым ничто не отвергается. Ибо как иначе низшее в тебе может быть спасено от порочности?[143] / Кому принять твое низшее, как не тебе? Но тот, кто делает это не из любви, а из гордости, самолюбия и жадности, проклят. Ни одно из проклятий тоже не изгоняется.[144]

Если ты принимаешь низшее в себе, страдание неизбежно, ведь ты делаешь основное и отстраиваешь то, что лежит в руинах. Есть много могил и трупов в них, злой смрад гниения.[145] Как Христос муками освящения покорил плоть, так Бог этого времени мукой освящения покорит дух. Как Христос мучал плоть духом, так Бог этого времени будет мучать дух плотью. Ибо наш дух стал дерзкой шлюхой, рабом слов, созданных человеком, а вовсе не самим божественным словом.[146]

Низшее в тебе — источник милости. Мы принимаем эту болезнь на себя, неспособность найти мир, низость и презренность, чтобы Бог смог исцелиться и в сиянии вознестись, очищенный от тления смерти и праха преисподней. Презренный узник вознесется к спасению сияющим и совершенно исцеленным.[147]

Есть ли страдание слишком большое, чтобы его можно было вынести ради нашего Бога? Ты видишь только одно и не замечаешь другого. Но где есть одно, есть и другое, и это низшее в тебе. Но низшее в тебе — это также глаз зла, что направлен на тебя и смотрит холодно, засасывая твой свет в темную бездну. Благослови руку, что удерживает тебя здесь, мельчайшую человечность, нижайшую живую вещь. Очень немногие предпочтут смерть. Поскольку Христос наложил на человечество кровавое жертвоприношение, обновленный Бог тоже не обойдется без кровопролития.

Отчего же одеяние твое красно, и ризы у тебя, как у топтавшего в точиле? Я топтал точило один, и никого не было со мною; и я топтал себя в гневе моем и попирал себя в ярости моей. Кровь моя брызгала на ризы мои, и я запятнал все одеяние свое. Ибо день мщения в сердце моем, и год моего искупления настал. Я смотрел, и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего: но помогла мне мышца моя, и ярость моя — она поддерживала меня. И попрал я себя в гневе моем, и опьянился от ярости, и пролил на землю кровь свою.[148] Ибо принял я злодеяния свои на себя, чтобы Бог мог исцелиться.

Как Христос сказал, что не мир он пришел принести, но меч,[149] так и тот, в ком Христос становится совершен, не принесет себе мир, но меч. Он восстанет против себя, и одно обратится в нем против другого. Он также возненавидит то, что любит больше всего. Он будет подвергнут в себе избиению, осмеянию и отправлен на муку распятия, и никто не поможет и не облегчит мучения.

Как Христос был распят меж двух разбойников, низшее лежит по обе стороны нашего пути. И как один разбойник отправился в Ад, а другой вознесся на Небеса, низшее в нас разделится на две половины в наш судный день. Одно будет обречено на проклятие и смерть, другое вознесется.[150] Но много времени пройдет, пока ты увидишь, что обречено на смерть, а чему предназначено жить, ибо низшее в тебе все еще не разделено и пребывает едино, в глубоком сне.

Если я принимаю низшее во мне, я сажаю зерно в почву Ада. Это зерно неразличимо мало, но древо моей жизни растет из него и соединяет то, что Внизу с тем, что Вверху. На обоих концах огонь и пылающие уголья. Верх веет огнем, как и Низ. Меж невыносимых огней прорастает твоя жизнь. Ты повешен меж двух полюсов. Неизмеримо пугающим движением натянутая подвеска качается вверх и вниз.[151]

Потому мы боимся наше низшее, ибо то, чем человек не обладает, навеки едино с хаосом и совокупно с его загадочными приливами и отливами. По мере того, как я принимаю низшее во мне — а именно то красное раскаленное солнце глубин — и, таким образом, становлюсь жертвой путаницы хаоса, высшее сияющее солнце тоже поднимается. Потому тот, кто стремится к высшему, находит глубочайшее.

Чтобы избавить людей своего времени от повешения, Христос в сущности принял эту муку на себя и учил их: «Будьте хитры, как змеи и простодушны, как голуби».[152] Ибо хитрость даст совет против хаоса, а простодушие скроет его ужасный аспект. Так человек может выйти на безопасный срединный путь, ограниченный и сверху, и снизу.

Но мертвецы Вверху и Внизу возвышаются, и их требования становятся все громче. И благородные, и бесчестные восстают вновь и, неосторожные, нарушают закон примирения. Они распахивают двери и вверх, и вниз. Они увлекают за собой многих к высшему или низшему безумию, так сея смятение и уготовляя путь тому, что грядет.

Но тот, кто идет к одному и это же время не идет к другому, принимая то, что предстает перед ним, попросту учит и живет одним и обращает его в реальность. Ибо он будет его жертвой. Если вы идете к одному и потому считаете иное, приближающееся, врагом, вы будете бороться с иным. Вы будете это делать, потому что не смогли распознать, что иное тоже в вас. Напротив, вы считаете, что иное каким-то образом приходит снаружи и думаете, что усмотрели его во взглядах и действиях ближнего, которые противоречат вашим. Так вы сражаетесь с другим и совершенно ослеплены.

Но тот, кто принимает приближающееся к нему, потому что оно тоже в нем, больше не спорит и не пререкается, но смотрит в себя и хранит молчание. / [Image 113][153] /

Он видит древо жизни, корни которого достигают Ада, а макушка касается Небес. Он также больше не знает различий:[154] кто прав? Что свято? Что высшее? Что доброе? Что верно? Он знает только одно различие: различие между низом и верхом. Ибо он видит, что древо жизни растет снизу вверх, и макушка его вверху, ясно отличающаяся от корней. Для него это неоспоримо. Потому он знает путь к спасению.

Отучиться от всех различений, которые касаются направления — часть твоего спасения. Так ты освобождаешь себя от древнего проклятия знания добра и зла. Из-за того, что ты отделял добро от зла в соответствии со своими оценками, жаждал только добра и отвергал зло, которое все равно совершал и не принял, корни твои больше не вскормлены темным питанием глубин, и древо твое стало больным и вянущим.

Потому древние сказали, что после того, как Адам сьел яблоко, райское древо засохло.[155] Жизни твоей нужно темное. Но если ты знаешь, что это зло, ты больше не можешь его принять, испытываешь страдания и не знаешь, почему. И не можешь принять его как зло, ведь иначе добро отвергнет тебя. И не можешь отвергнуть, потому что знаешь добро и зло. Из-за этого знание добра и зла было неодолимым проклятием.

Но если ты вернешься к изначальному хаосу и признаешь то, что вешает растянутым меж двух полюсов огня, ты заметишь, что больше не разделяешь добро и зло окончательно, ни через чувство, ни через знание, но различаешь лишь направление роста снизу вверх. Так ты забываешь различие меж добром и злом, и больше не знаешь, пока твое древо растет снизу вверх. Но как только рост прекращается, то, что было едино в росте, распадается и ты снова различаешь добро и зло.

Ты никогда не сможешь отбросить знание добра и зла, предав свое добро, чтобы жить злом. Ибо как только ты разделяешь добро и зло, ты различаешь их. Они едины только в росте. Но ты растешь, если замер в величайшем сомнении, и потому непреклонность в величайшем сомнении — подлинный цветок жизни.

Тот, кто не выносит сомнения, не выносит самого себя. Такой сомнителен; он не растет и потому не живет. Сомнение — признак сильнейших и слабейших. Сильные имеют сомнение, но сомнение владеет слабыми. Потому слабейшие близки сильнейшим, и если он может сказать сомнению: «Я владею тобой», тогда он сильнейший.[156] Но никто не может сказать «да» своему сомнению, не предавшись распахнутому хаосу. Потому так много среди нас тех, кто может говорить о чем угодно, обращая внимание на то, чем они живут. То, что говорится, может быть слишком много или слишком мало. Так исследуй его жизнь.

Речь моя ни светла, ни темна, ибо это речь того, кто растет.