20. Ценности

20. Ценности

Некоторые психотерапевты считают, что они должны решать за клиента, какой будет цель психотерапии, и представляют ее процесс как способ смены системы ценностей. Основная предпосылка состоит в следующем: и цели, и система ценностей внедряются в человека откуда-то извне, с помощью влияния общества. Фрейд (1940/1949) придерживался мнения, что ребенок — это просто совокупность хаотических влечений, «не имеющих отношения к внешнему миру», поэтому всем организованным формам поведения необходимо учиться. При этом Эго полностью оказывается продуктом общества. Фрейд писал, что на Эго немца можно поставить клеймо «Сделано в Германии» — как на любом промышленном товаре. Таким образом, он полагал, что внутри индивида нет ничего, что организовывало или направляло бы ход его жизни. И хотя большинство психотерапевтов после Фрейда отвергали данное предположение, оно признавалось многими теориями.

Однако когда люди думают, что, начиная психотерапию, они полностью отдают себя в руки психотерапевта, при этом теряется из виду нечто основное в самой человеческой природе. В действительности человек сам держит руль, управляющий его жизнью, а попытки передать контроль психотерапевту ослабляют в человеке то, что мы как раз и надеемся усилить с помощью психотерапии. Большое значение имеют сессии, во время которых клиент чувствует себя подобным ребенку, а психотерапевт играет роль доброго и заботливого родителя, проявляя то отношение, которого клиенту, быть может, недоставало в детстве. Однако это возможно лишь в рамках более широкого понимания, состоящего в том, что клиент сохраняет полную ответственность за собственную жизнь.

Из этого следует, что психотерапевт в своих оценках должен оставаться нейтральным, — это соответствует самой природе его попыток помочь другому человеку прожить нормальную жизнь. Нейтральность по отношению к ценностям клиента необходимо намеренно культивировать. Однако в любом случае психотерапевту (как я пытался показать в предыдущей главе) необходимо занимать позицию, в которой предпочтение отдается жизнеутверждающим устремлениям клиента, и делать это до тех пор, пока подобные устремления не станут ясными для самого клиента. При этом основным критерием являются переживания клиента.

Жизнеутверждающая направленность, появляющаяся внутри клиента, всегда будет более точной и более совершенно организованой, чем любые ценности общего характера. Шаги, возникающие при фокусировании и психотерапии, ориентированной на работу с переживаниями, также будут гораздо точнее дифференцированы, чем любые обобщения. Сам факт наблюдения этих шагов может привести к новому пониманию ценностей. Я хотел бы подробнее остановиться на этих различиях.

Мы часто думаем о ценностях как о неких общих принципах или предпочтениях, считая, например, секс хорошим или же, наоборот, плохим; считая смерть естественной частью жизни, которой не нужно бояться или же, наоборот, относясь к ней как к страшному бедствию, которого необходимо избегать любой ценой; полагая, что дети заслуживают всего, что мы можем дать им, или же думая, что взрослые должны в своей жизни оставлять что-то и для себя. В нашем обществе отношение людей к таким ценностям сильно различается, поэтому попытки психотерапевта навязать клиенту те или иные предпочтения ничем не обоснованы.

Необходимо признавать существование процесса формирования и следования ценностям, являющегося гораздо более глубоким, чем любые обобщения. Приведу несколько примеров, в которых ценности, кажущиеся противоположными, помогали разным клиентам. Мы убедимся, что в действительности никакого противоречия между ними не существует. Ценности, основанные на реальных переживаниях, не имеют никаких противоположностей. Если значение ценностей рассматривается в широком контексте, оно оказывается более точным и дифференцированным, чем просто их словесное выражение. Если значение ценностей ощущается клиентом непосредственно, это приводит в движение весь массив переживаний.

Приведем пример. Одна женщина постоянно ругала себя за то, что, приходя домой после работы, она проявляла раздражительность и нетерпение по отношению к детям. Я предложил ей направить свое внимание на тело и ощутить там это «отсутствие терпения», выделив ему место, чтобы мы могли наблюдать связанные с ним ощущения.

Клиентка испытывала сильное желание найти время, чтобы заняться собой.

К: Я стараюсь организовать свое время таким образом, чтобы у меня никогда не было возможности заняться собой.

П: Все люди имеют право уделять часть времени своим нуждам. У каждого есть право на это. С каким чувством связано то, что вы никогда не могли организовать свои дела так, чтобы у вас оставалось время для самой себя?

Я считаю, что люди должны сами направлять свою жизнь. Может показаться, что я утверждаю некую разновидность универсальных ценностей («люди имеют право уделять часть времени своим нуждам…»), но это вовсе не входит в мои планы. Я просто чувствую, что клиентка говорит о застое в жизни, и предлагаю ей сосредоточиться на том, почему у нее не находится времени для своих нужд. Из ответов я понимаю: ее жизнеутверждающее начало подавлено.

Я предлагаю клиентке почувствовать, что именно в ее теле противостоит желанию найти время для себя. Ей довольно быстро удается сфокусироваться.

К: Не могу поверить, что мне действительно необходимо нечто.

П: Пусть в вашем теле проявится чувство, связанное с этим убеждением.

Через несколько мгновений у клиентки обнаруживаются ее детские потребности. Но клиентка заявляет, что они ее не интересуют.

П: Какое чувство возникает у вас сейчас? Какое чувство стало причиной вашего нежелания иметь такие потребности?

Клиентка фокусируется и находит такое чувство.

К: Когда я была ребенком, о моих потребностях никто не заботился и я понимала: никто о них никогда и не будет заботиться. Поэтому у меня не было и не будет никаких потребностей.

П: Каждый ребенок нуждается в том, чтобы о нем заботились. Давайте мы, вы и я, позаботимся сейчас о том ребенке, которым вы когда-то были.

Наступает длительное молчание. Мы вместе (она, я… и ребенок внутри клиентки. Женщина тихо плачет, а потом произносит:

К: Я хотела, чтобы мне ничего не было нужно. Но я знаю: причина этого в том, что обо мне никто никогда не заботился.

После еще одного периода длительного молчания она говорит:

К: Я научила такому же отношению и своих детей. Когда они испытывали потребность в чем-либо, я говорила им, что необходимо быть сильными. Так я настраивала их, чтобы они в своей жизни никогда не стремились ничего получить. Я так рада, что поняла это.

Суть дела состоит вовсе не в желании иметь время для своих нужд; не в необходимости идти навстречу своим потребностям и даже не в чувстве, что иногда можно было бы сделать это. Люди вполне могут жить, не получая того, что им необходимо. Гораздо хуже, если люди не позволяют себе почувствовать собственные потребности. Исходя из убеждения, что их потребности никогда не будут удовлетворены, они отбрасывают сами потребности. Поэтому возможность найти время для своих нужд является отражением жизнеутверждающего начала.

Конечно, забота клиентки о своих детях совершенно реальна и исходит изнутри. Отметим, что при этом она не изменяла своих ценностей, согласно которым забота о детях стоит на первом месте. Она хотела работать над отсутствием терпения, потому что ее беспокоило неправильное отношение к своим детям. И что же оказалось для нее наиболее значимым? При фокусировании возникло нечто, помогающее понять, как не делать то, что может причинить вред ее детям. Действительно, система ценностей клиентки при этом не изменяется. Происходит, скорее, нечто иное: появляется различение, основанное на уровне переживаний, которое я хотел бы пояснить подробнее.

В данном примере мы можем видеть, что значит «различать» те или иные переживания. Речь не идет о концептуальных разграничениях. Ведь можно было бы ошибочно заявить, что клиентка произвела такое разграничение: раньше она заботилась только о детях, а теперь стала уделять часть времени себе, а часть — детям. Однако это не так. Дети продолжают занимать значительную часть ее внимания. И если, вернувшись после работы домой, клиентка уделяет все время детям, значит, она жертвует своими интересами.

Различие на уровне переживаний возникает между двумя типами понимания фразы «быть сильной». На вербальном уровне клиентка не думает, что следует быть слабой. Она открывает для себя на уровне непосредственных переживаний, что старое понимание этих слов означает необходимость отбросить свои потребности, как будто они вообще не существуют, и подобное понимание не позволяет ей достичь чего-либо в жизни. Обнаружив это, клиентка отказывается от своего старого понимания. Отказ от старого понимания лежит в основе всех ее последующих переживаний, отражающих новое понимание того, что значит «быть сильной».

Переживания приводят к возникновению более дифференцированных ценностей, уже не навязанных извне. Однако что можно сказать о таких высказываниях психотерапевта, как, например: «Каждый ребенок нуждается в том, чтобы о нем заботились»? Эти слова могут как способствовать продвижению вперед, так и блокировать прогресс, создавая дополнительные затруднения. Поэтому если мои высказывания препятствуют процессу, я просто отбрасываю их. Да, действительно, однажды я могу указать на их правильность, но если они не приведут к прогрессу, мне придется вернуться назад, чтобы лучше отразить позицию клиента.

К: Я никогда не давал матери то, в чем она эмоционально нуждалась.

П: Вы чувствовали, что ей нужно, но никогда не давали ей этого в достаточной степени.

К: Это всегда приводило к тому, что я ощущал собственную неадекватность. Я знал, что должен быть лучше, но не мог.

П: Это не тот путь — вам не следовало стараться дать матери то, в чем она нуждалась. Это она должна была дать вам то, в чем нуждалисьвы. Ребенок должен быть окружен материнской заботой. А мать не нуждается в том, чтобы ее окружали материнской заботой.

К: Думаю, это не так.

П: Но вы ведь знаете, что вам не обязательно соответствовать ее ожиданиям и чувствовать себя неадекватным.

К: Ну, не то, чтобы я этого не знаю. То, что вы говорите, звучит хорошо. Но мои чувства остаются прежними: я пытаюсь сделать как лучше, но ничего не получается.

П: Можем ли мы прикоснуться к тому месту, где мальчик, которым вы были, продолжает испытывать потребность поступать именно таким образом? Можно ли сказать ему, что сейчас уже не обязательно испытывать это чувство?

К (помолчав): Это разновидность того же чувства… (Молчание.) Чувства безнадежности… Я никогда не смогу сделать так, как нужно.

Итак, мое заявление ничего не изменило. Поэтому я решил следовать тому чувству, которое клиент нашел в себе и выразил следующими словами: «Вы чувствуете безнадежность — чувствуете, что никогда не сможете сделать правильно».

В следующем примере мое утверждение помогло клиенту.

К: Тяжело примириться с мыслью, что моя жена может умереть (от рака).

П (Довольно долго ожидает, пока клиент скажет что-нибудь еще): Этого не должно произойти — человек в ее годы, немногим более сорока, да еще с маленьким ребенком — неподходящее время, чтобы умирать. Да, это не должно произойти, это неправильно.

(Клиент с изумлением смотрит на меня, и его лицо, все его тело выражает огромное облегчение. У него текут слезы. Довольно долго он просто сидит и глубоко дышит. Потом продолжает говорить.)

К: Я пытался почувствовать, что будет, если это случится.

То, что я высказал в виде краткого замечания, оказалось связанным с переживаниями клиента и вызвало внутри него развитие чего-то такого, что он долгое время замалчивал и отбрасывал.

В различных бедственных ситуациях некоторые люди не могут просто смотреть в лицо реальности (что они тоже, естественно, делают). Они пытаются убедить себя, что раз несчастье произошло, это правильно. Они начинают говорить о Боге, о котором раньше никогда даже не упоминали, считая, что все происходит по воле Божией. Однако несчастье — вовсе не то, чего хотелось бы внутреннему (на уровне организма) чувству — ему хочется исцеления и движения в жизнеутверждающем направлении.

В данном случае я не чувствовал заранее, что жизнеутверждающее начало этого клиента потерпело поражение. Я просто высказал свое мнение и был готов его отбросить в том случае, если бы оно стало препятствовать процессу.

В другой раз, при работе с другим клиентом, содержание нашей беседы на концептуальном уровне было совершенно противоположным.

К: Он (близкий друг) был примерно моего возраста и умер. С тех пор я напуган и напряжен (Клиент фокусируется. Затем делает глубокий выдох облегчения)... Умереть — это допустимо… Да, умереть — это допустимо, и этот момент для меня очень важен.

П: Ваше напряжение ослабевает, когда вы говорите, что это допустимо. Действительно, смерть не является чем-то запрещенным.

Давайте рассмотрим общие ценности клиента. Возникает впечатление, что они противоположны тем, что были приведены в предыдущем примере. Я понял, что тело этого человека постоянно находится в напряжении, стараясь этим уберечь себя от возможности смерти. При фокусировании клиент замечает, что его напряженность — вовсе не страх смерти, как это казалось первоначально. Скорее, это чувство, что смерть — это изначальное зло и несправедливость, которое можно и нужно полностью запретить. Клиент нашел в себе такое различие и смог отделить это чувство от страха смерти. Наступило облегчение.

Понимание, полученное в данном случае на основе реальных переживаний, не является противоположным тому, что мы наблюдали в предыдущем примере. Это вовсе не означает, что смерть — что-то «правильное», как пытался думать клиент. Но без того взаимопереплетения переживаний, благодаря которому данное утверждение получает свое дальнейшее развитие, мы не смогли бы узнать, что оно означает. Без погружения в чувствуемое ощущение и без его последующего развития человек, произносящий эти слова, не сумеет сам узнать, что они означают. Хотя клиент может подтверждать, что его слова означают именно то, что означают, их действительное значение проявится в том, как будут развиваться связанные с ними переживания, они всегда более сложны, чем теоретические понятия (Gendlin, 1967, 1982, 1986b).

Психотерапевт не может знать заранее, какое из общих утверждений окажется для данного клиента жизнеутверждающим. Я могу легко сказать второму человеку то же самое, что и первому. Если бы я сказал ему, что смерть друга — это неправильно, он, вероятнее всего, подтвердил бы мои слова, но они не имели бы никаких последствий на уровне переживаний, поскольку его подлинное, внутреннее отрицание смерти может быть найдено только с помощью фокусирования.

Можно ли на этом основании предположить, что значение всех высказываний носит чисто индивидуальный характер? Нет, нельзя. Большинство людей могут разобраться в различениях, сделанных другим человеком на основе его переживаний. В различении на уровне переживаний есть нечто общее для всех людей.

Основано ли чувство такой организмической «правильности» на неких природных предпосылках? Если, например, утверждать, что «каждый ребенок нуждается в заботе и покровительстве», то такое утверждение вполне справедливо и для детеныша любого животного. Однако следующие два случая показывают, что возникающее в данном случае на уровне тела чувство «правильности» не просто основано на каком-либо природном факте. Приведем пример. Клиент, казалось бы, вполне ярко вспомнил себя новорожденным. Два его старших брата смотрят на него и качают головами: «Да он ни на что не годится, — говорят они. — Никчемный парень…»

К: Я почувствовал полное презрение к себе. Получается, что я вообще ни на что не способен. И я никак не мог защитить себя от этого. Я не умел еще говорить… Да, я не мог возразить!

П: Они проявляли свое презрение к вам, а вы ничего не могли сказать в свою защиту. Конечно, в этом нет ничего хорошего. Так не должно быть. У вас должны быть способы защитить себя.

Это был переломный момент. Клиент явно распрямился, его плечи приподнялись, как будто с них был сброшен тяжелый груз. Он начал глубже дышать.

К: Да, я должен был возразить. Мне приходилось жить под гнетом этого презрения всю жизнь, но больше так не будет.

Когда мы только рождаемся, природа не дает нам никакой возможности защитить себя самостоятельно. Поэтому мое утверждение не основано на том, каковыми вещи являются по своей природе. Я ценю этот пример именно за то, что он показывает эту мысль со всей отчетливостью.

Другой, совершенно противоположный пример взят из беседы с одним клиентом, недавно эмигрировавшим из России и рассказывающим, как хорошо ему здесь живется.

К: То, как мы живем здесь… там это совершенно невозможно. Только отдельные люди могут жить так хорошо. Реальностью в том мире было то, что моя мать, я и мои братья жили в одной комнате и тратили все свое время на то, чтобы просто выжить. Мне нужно найти способ объяснить моим детям, что наша нынешняя жизнь — не настоящая реальность.

Мои оценочные утверждения о том, что должна быть реальность более правильная, чем реальность, предлагаемая природой и обществом, в данном случае могут выглядеть попыткой запутать то, что этот человек считает ценностью и что он хотел бы передать своим детям. Сама возможность понять и оценить оба убеждения показывает, что они в чем-то универсальны (так же, как и любые другие различения, основанные на непосредственном опыте).

В первом из следующих двух примеров клиентка, подвергшаяся в детстве сексуальному насилию, обнаружила в себе много болезненных переживаний. Как-то я сказал ей:

П: Этого не должно было произойти. Я знаю, что это случилось, но не должно было — это просто неправильно.

П: Нет. На самом деле мир устроен не так. Любой человек может сделать все что угодно с любым другим человеком.

Тем не менее, в ее глазах что-то блеснуло. Я увидел, как у нее внутри пришло в движение и ожило нечто новое, волнующее и неомраченное. Внутри личности появилось что-то такое, что знало (и знало всегда): насилие не должно было произойти. И вовсе не обязательно, чтобы это подтверждалось словами.

В ответ на ее реакцию я покачал головой и еще раз произнес: «Нет, этого не должно было произойти. Я знаю, это было, но не должно было произойти. Я уверен в этом. Каждого ребенка необходимо защитить. Но я знаю, что вы говорите „нет“, с любым можно сделать все что угодно». Клиентка просто заговорила о чем-то другом. Когда ребенок подвергается плохому обращению, бывает, что его внутреннее чувство, подсказывающее, что происходит нечто плохое, оказывается подавленным, хотя полностью никогда не исчезает, находясь в недоумении и замешательстве, угнетаемое внешними событиями, пытающимися его разрушить. Но в действительности оно остается и способно развиваться.

Другой пример, кажущийся противоположным (он связан с женщиной, которая не является моей клиенткой), показывает, как общий тип понятий, которых я придерживаюсь — организм имеет присущее ему чувство, позволяющее определять, что правильно, — иногда оказывается неуместным в рамках различений, основанных на переживаниях другого человека.

Я довольно часто пытаюсь внушить, что те или иные события или явления не должны были происходить. Но моя собеседница была непреклонной: «Я ненавижу то, что вы говорите. В конце концов, я ведь пережила все это в прошлом. А вы предлагаете мне вернуться в то время, когда эти события еще не произошли, — так, как будто их и не было. Сейчас я стала большой, взрослой и более сильной благодаря тому, что прошла через них. Вы же говорите, чтобы я снова стала маленьким ребенком».

Поскольку эта женщина не была моей клиенткой, а ее проблема просто заинтересовала меня, я недостаточно быстро отказался от своего высказывания. И за то время, на протяжении которого я пытался отстаивать свою точку зрения, женщине был причинен реальный вред. Когда я увидел ее на следующий день, она сообщила мне: «Я провела без сна почти всю ночь, пока не вернулась к своему нормальному состоянию».

Мы видим, насколько бессмысленным, а иногда даже и вредным может оказаться навязывание собственных ценностей другому человеку, если не знать, какой именно эффект они вызовут на уровне переживаний. Мы не можем заранее предугадать, что наши высказывания будут означать «внутри» у другого человека (так же, как и у нас самих), до тех пор пока с помощью фокусирования не почувствуем их на уровне переживаний.

Так можно понять, насколько велика способность человеческой жизни устремляться вперед. Мы также сумеем увидеть, насколько недостаточными, убогими и скудными являются все наши утверждения.

На уровне организма все правильно, но там нет знания, что является «правильным», а что нет

Мы можем придерживаться «организмической правильности» и без каких-либо высказываний или мыслей о том, что мы якобы знаем, какое направление является верным. При фокусировании, когда мы спрашиваем: «Каким должен быть следующий правильный шаг?», понятие «правильности» остается когнитивно открытым. Так мы привыкаем использовать чувство «правильности», не предпринимая попыток определить заранее, что же такое «правильно».

Иногда я могу спросить у клиентов, переживающих конфликтную ситуацию: «Стало бы вам легче, если бы не было необходимости принимать решение и выбирать что-то одно. Попробуйте сказать себе, что вы хотите всего, что является для вас правильным, и не хотите ничего неправильного».

Это довольно быстро поможет продвинуть вперед весь процесс терапии и «растворит» создающий конфликт блок, принося физическое облегчение и чувство открытия: «О… то, чего я хочу, и является правильным!»

Одна из клиенток использовала некоторые приемы гештальт-терапии, чтобы интегрировать два отдельных кластера ее множественной личности. Но после этого она почувствовала большую утрату. В данном случае интеграция была ошибочной.

К: Что-то было неправильно… После интеграции я осознала, что утратила нечто.

П (после того как понял, что она имела в виду): Да, такая интеграция действительно была ошибочной. Я знал ребенка, игравшего и на скрипке, и на фортепиано. Он играл на каждом из них по полчаса в день. Эта интеграция подобна тому, как если бы мальчику предложили играть одновременно на обоих инструментах.

К: Но я не знаю, что мне теперь делать. Что-то подталкивает меня к интеграции; к тому, чтобы смешать эти вещи воедино. (Видно, что клиентка испытывает отвращение и боль.) Я не знаю, что делать.

П: Не старайтесь принять решение. Просто спросите, что «правильно», и пусть происходит то, что должно происходить.

К: Действительно, мне уже не хочется интеграции. Мне просто хочется того, что «правильно».

Это приносит чувство облегчения. Сейчас, в тот момент, когда клиентка чувствует себя внутренне пойманной, она говорит: «Мне просто хочется того, что правильно», и эти слова освобождают ее.

Человек может решить, что он хочет «то, что должно произойти» или «то, что правильно», оставляя открытым вопрос о том, что именно является правильным. Это производит весьма значительное воздействие на тело. Если индивид говорит это, а его тело откликается, конфликт исчезает. Противостояние прекращается. Вместо этого у целостного человека возникает новое желание. Появляется возможность дышать полной грудью, все тело распрямляется. Переживания обычно возникают с того момента, на котором они остановились в прошлом. Затем, на основании дальнейшего развития переживаний, может быть сформулирован новый образ действия.

Иногда при этом выявляются ложные или невысказанные убеждения. Клиент может внезапно почувствовать, что «ему хотелось бы, чтобы все обернулось для него плохо, потому что он сам слишком безумен». В таком случае следует глубже войти в это чувство.

Конечно, невысказанные или искаженные вещи не всегда удается распознать, но они иногда обладают неким сырым, «зловонным» качеством переживания. Или же оказываются чем-то настолько закрытым и оцепеневшим, что нет возможности войти в них и почувствовать. Эти качества могут оказаться знакомыми клиенту.

Так подтверждение некой неведомой, но физически явно ощущаемой «правильности» оказывается весьма полезной процедурой.

Не существует каких-то определенных стандартов, на основании которых можно было бы выявить, когда произойдет дальнейшее развитие переживаний. Ни одна из целей или ценностей, привносимых в психотерапевтический процесс, не определяет его направления и этапы.

Может показаться, что содержащие обобщенные ценности высказывания бесполезны, если мы можем достичь больших успехов, используя лишенное содержания чувство «правильности». Дело в том, что нельзя заранее знать, что будет означать то или иное утверждение, до тех пор пока мы не изучим эффект, вызываемый им на уровне переживаний. Однако высказывания, содержащие в себе обобщенные ценности, весьма важны, поскольку могут приводить к значительному эффекту на уровне переживаний.

Когда мы открываем в себе какие-то ценности или вспоминаем о них, то возникающие при этом изменения на уровне тела подобны тем, что происходят во время фокусирования. В тот момент, когда мы вновь подтверждаем приверженность этим ценностям, весь способ ощущения происходящего может быстро измениться прямо у нас на глазах. Если человек работает над какой-либо проблемой, эти изменения затрагивают весь связанный с ней контекст. Подтверждение приверженности определенным ценностям позволяет почувствовать данную проблему в контексте жизнеутверждающего отношения. Конечно, это не решает саму проблему, но теперь она проявляется по-новому, в форме чувствуемого ощущения, что может оказаться шагом к ее разрешению. Именно поэтому работа с ценностями представляет собой отдельный путь психотерапии.

Люди формулируют свои ценности различными способами — например, в терминах саморазвития, либо же с помощью этических, эстетических, политических или духовных понятий. Далее я приведу несколько примеров.

В рамках нашего обсуждения я определяю термин «политический» как сопротивление любому подавлению. Если человек хорошо знаком с сопротивлением политическому подавлению, какие-то из его установок могут быть перенесены и в сферу борьбы с психологическим подавлением.

Если клиент уверен, что политическое или социальное подавление причиняет вред, это поможет и при психотерапии, например, в понимании способов, при помощи которых Супер-Эго подавляет личность. Если же не использовать подобную аналогию, то клиент довольно долго будет считать, что Супер-Эго является правым. Однако если внутреннее подавление было однажды распознано, такой клиент будет уверен, что его роль негативна.

«Политические» установки нередко создают у клиента адекватное самоуважение. Например, вместо того чтобы испытывать чувство стыда за свою безграмотность, малообразованный человек может сказать: «Смотри-ка, они даже не научили меня говорить правильно». Если мы посмотрим на раны и шрамы, оставленные в нас подавлением, то вместо того чтобы относиться к нему с почтением, мы наверняка испытаем желание противостоять ему.

Одну мою клиентку в детстве били каждый раз, когда она говорила, что чего-то хочет. Женщина до сих пор ощущает неприятную дрожь в области желудка каждый раз, когда собирается сказать, что чего-то хочет для себя. И когда ее тело до сих пор сжимается от страха, она ругает себя за малодушие. Я рассказал ей об одном знакомом парне, который в течение шести месяцев после возвращения с войны бросался под стол, когда слышал звук пролетающего самолета. «Тем не менее, все его уважали, — заявил я клиентке. — Мы знали, что он прошел очень трудный путь».

Я предлагал ей с уважением относиться к реакции своего тела. Действительно, подобное поведение достойно уважения, не так ли?

Подобные изменения в установках изменяют и весь контекст проблемы, воздействуя на нечто целостное, существующее в теле клиента.

Уверенность в том, что подавление причиняет вред, а равенство всегда справедливо, может переноситься и на межличностные отношения, выдвигая на первый план права, изначально присущие клиенту, а также права других людей, которые он, возможно, нарушает.

Возникает впечатление, что политическая, духовная и психологическая лексика охватывает совершенно различные темы, но если мы перейдем на уровень переживаний, то увидим, что по сути они едины. Все они противостоят подавлению, но у каждой свои средства для борьбы с ним.

Духовная литература, при всем ее богатстве, обычно избегает обсуждения чего-то неявного, скрыто присутствующего в нас. Но тем не менее, когда индивид обретает доступ к этому скрыто присутствующему опыту, он обнаруживает, что об этом написано в духовной литературе. (Подобным же образом мы могли бы сказать, что такой имплицитно присутствующий опыт потенциально используется во всех методах психотерапии.) Однако скрытый уровень останется незаметным для человека, не знакомого с ним.

Учителя восточных религий говорят, что человеку необходимо найти в себе внутреннего наставника — гуру, хотя в некоторых случаях в духе грубого авторитаризма навязывается внешний гуру. В этом отношении авторитетные фигуры, представители духовных учений, на мой взгляд, весьма напоминают авторитеты в сфере психиатрии. Необходимые нам изменения могут происходить на политическом и духовном уровне лишь в том случае, если индивид откроет в себе внутренний источник, указывающий необходимое направление. Однако духовные традиции провозгласили достижение этого источника настолько редким событием, что обычный человек считает, что он не может даже надеяться на его обретение.

Обретение духовных ценностей нередко приводит к очень значительным изменениям личности. В духовной литературе можно найти описание многих весьма мощных способов изменения всего контекста, связанного с проблемой. Однако современным людям необходимо проделать немалую работу, чтобы с помощью своих непосредственных переживаний понять язык, которым описываются эти изменения. Новые слова и фразы помогут индивиду развить в себе переживание грандиозности, по значимости превосходящее все известные нам теории.

Например, весьма значительные изменения происходят, если человек представляет себе конец своей жизни, а затем возвращается обратно. Это поможет осознать некоторые очень важные вещи. Приведу пример такого изменения. Во время практики медитации обычные жизненные трудности кажутся незначительными. Человек думает, что уже никогда не будет расстраиваться из-за таких мелочей. (Хотя через некоторое время они снова наваливаются на него так же, как и раньше. Подробнее я поговорю об этом далее.)

Духовный контекст, так же как и политический, в значительной мере способен соединять положительные и отрицательные ценности в самых различных аспектах нашей жизни. То, что в нашем обществе считается не имеющим ценности, вдруг начинает восприниматься как важное — и наоборот. Воспоминание об этом может вызывать изменение в чувствах, связанных с той или иной проблемой.

А сейчас давайте рассмотрим, как такое изменение соотносится с работой над личными проблемами. Например, с точки зрения духовных ценностей можно утверждать, что такие проблемы — не настоящие. Но какие же они в таком случае? Это всего лишь незначительные «заботы Эго» — мастер дзэн не стал бы беспокоиться из-за таких мелочей. В ответ на подобные слова человек может ощутить в своем теле явное облегчение. Но это облегчение еще не означает, что проблемы закончились.

В некотором смысле это облегчение, создаваемое благодаря использованию подобных подходов, является вполне уместным. Так же, как и при любом изменении ощущений, при фокусировании человек стремится дать им возможность дойти до завершения. После того как процесс изменений дойдет до конца, необходимо попытаться почувствовать, какие трудности все еще сохраняются.

Духовные ценности помогают человеку почувствовать себя лучше, они могут ослабить напряженность и облегчить тяготы, и это можно ошибочно воспринимать как устранение проблемы.

Например, когда человек испытывает неприятные чувства, сталкиваясь с очередной проблемой, он может подумать: «Множество подобных историй уже происходило с другими людьми, и моя история — лишь одна из них. Не нужно „отождествляться“ с тем, что так тяжело давит на меня. Ведь я — не просто одна из многих историй жизни. Я живой человек, смотрящий собственными глазами на происходящее». Конечно же, все верно.

Логически из этой теории вытекает, что теперь не должно оставаться никаких затруднений. Однако что-то все же остается и продолжает существовать, несмотря на несоответствие подобным идеям. И если человек чувствует то, что осталось в нем от очередной проблемы, это останется и потом, хотя и в более легкой форме, чем могло быть.

Если человек будет фокусироваться на том, что осталось у него от проблемы, ощущаемой уже как менее тяжелая, шаги, направленные к разрешению этой остаточной проблемы, возникнут у него гораздо легче. Однако люди должны продолжать работать над уникальным переплетением своего опыта даже и после того, как обращение к новым ценностям вызовет изменения на уровне телесных ощущений. Человек просто не может «перескочить» через ощущаемую им «структуру» ситуации, одним махом отделываясь от всех требований данной ситуации, так же как и от предлагаемых новых возможностей развития.

Специфические ситуации создают возможность для развития специфических сил человека. Иногда это создает трудности там, где мы больше всего нуждаемся в развитии, — там, откуда могут возникнуть новые специфические значения и действия. Между высокими духовными истинами и мрачностью реальной ситуации находятся всевозможные «обломки», гнев, страх и печаль, смешанные с соответствующими событиями. Чтобы «перескочить» через это целостное переплетение личного опыта и попытаться жить только универсальными ценностями, необходимо избегать личностного развития как раз в тех сферах жизни, которые относятся к данной ситуации. Однако никакие универсальные принципы не способны заменить реальное обучение, возникающее при взаимодействии со всеми сложностями жизни.

Монах старается избежать мирских ситуаций, проводя жизнь в созерцании. Но скоро его начинает мучить зависть из-за того, что брат Эдвард оказался ближе к аббату. Быть человеком — значит постоянно подвергаться испытанию и развиваться в определенном направлении каждый день. Не существует никакого конфликта между универсальными ценностями и необходимостью противостоять личным испытаниям. Скорее, любое конкретное испытание может быть легче принято в контексте универсальных ценностей.

Когда проблема кажется разрешенной на духовном уровне, это на самом деле дает нам не более чем хороший контекст, с помощью которого мы можем проработать проблему. Мы почувствуем себя гораздо лучше, может быть, даже совсем хорошо, и займемся своими делами, правда, отмечая, что осталось слабое чувство беспокойства. Если оно происходит, можно сказать: «Хватай это! Удержи хотя бы на миг, не позволяй ему вползти в твое будущее». Нам не следует просто игнорировать такое чувство, но не стоит и отказываться от того испытанного ранее облегчения, которое нам дало разрешение проблемы на духовном уровне. Можно сказать, что небольшая нервозность, которую легко можно было бы игнорировать, является телесным уровнем существования проблемы. Это знак, что нашему телу известно: мы еще не справились с проблемой. «Что означает эта нервозность, все еще остающаяся во мне?» — спрашиваем мы у нашего чувства (в данном случае «нервозность» — просто ключевое слово для общего качества переживания).

Ценности должны обладать жизнеутверждающим качеством, давать индивиду энергию и помогать его движению вперед. Направляя энергию назад, они не проявляются на уровне переживаний. Так, и духовная терминология может становиться формой подавления. Она должна давать человеку чувство расширения его границ, а не сужения и смирения. Индивиду необходимо чувствовать, что происходит у него в действительности, чтобы избегать самоограничения. Если какие-либо ценности приводят к ограничению, можно сфокусироваться и подождать, пока возникнет истинный, более дифференцированный вариант ценностей.

Как я уже пытался показать с помощью многочисленных примеров, эффект, производимый теми или иными высказываниями на уровне реальных переживаний, не может быть нам известен. Высказывание вызывает многие непредвиденные последствия в сложном взаимопереплетении человеческих переживаний.

Как мы могли бы примирить универсальность ценностей с их уникальностью и сложностью, а также с многообразием разных людей? Наши человеческие возможности постоянно увеличиваются и становятся более разнообразными. И ни одна теория об универсальности человеческой природы не может ограничить широкий и постоянно расширяющийся диапазон человеческих возможностей. Не существует универсального содержания, общего для всех людей. Мы можем отыскать эту универсальность только в способности понимать шаги любого человека, направленные на дифференциацию его переживаний, — если мы, конечно, получили разрешение сопровождать его на этом пути. В этом отношении все мы действительно одинаковы, подобно луковицам тюльпана, из которых вырастают только тюльпаны. Однако человек отличается от тюльпана, и его тело постоянно создает новые формы ощущений, чтобы таким образом способствовать развитию процесса, уже изначально заложенного в луковице.