ТАРАНОВ Павел "СЕКРЕТЫ ПОВЕДЕНИЯ ЛЮДЕЙ"

ТАРАНОВ Павел

"СЕКРЕТЫ ПОВЕДЕНИЯ ЛЮДЕЙ"

Предисловие

Эта книга о психологии. Но не о той, о которой понаслышке знают школьники и которую вдалбливают студентам: околонаучной, скорее даже опереточной — так она легка и затаскана — вузовской дисциплине "о душе" ("психее", по-гречески), столь разговорчивой о своем предмете, столь лихо и шаблонно толкующей из века в век об одном и том же и уже давно набившей всем оскомину и ничего, кроме скуки и отвращения, не вызывающей.

Первоначальная ее загадка — человек — так и остался не раскрытым и не постигнутым. Что же он за существо такое? Демон или ангел, триумф и венец или закат и трагедия природы? Могут ли люди жить и находиться вместе?

Действительно ли они только то и делают, что колют друг друга, подобно обнимающимся дикобразам, как считал Артур Шопенгауэр, и истребляют сами себя, обмениваясь в общении выдыхаемым азотом, как это серьезно и очень озабоченно утверждал П. Я. Чаадаев?

Вопросы эти кочуют по столетиям, об них точат свое усердие полчища пытливых энтузиастов и высоколобых интерпретаторов, но дело стоит, а если и движется, то по кругу.

Сегодня уже все, пожалуй, поняли, что на старте психология, судя по всему, попереусердстовала. Выдавала желаемое за действительное, раздавала обнадеживающие векселя и много чего обещала.

Все бы ничего, и именно такой ее порыв был бы простителен, если бы приобретения соответствовали усердию. Но этого не случилось. Уровень накопленных знаний, увы, так и не сконструировал строгую, доказательно полную адекватно очерченную науку.

Пока, к сожалению, преобладает неровность, экзальтация, отдельные всплески. Засилье несистемности, случайных нагромождений, эмпирического хвостизма…

Вообще, мне кажется, что психология родилась больной. Недуг вроде и банален, но очень цепок — самолюбование. В итоге — самоограниченность, апломб, зацикленность.

Множество факторов, накопленных в различных отраслях человеческой деятельности, большой, просто-таки огромный слой сведений из человеческой повседневной коммуникативности психология то ли не видит, то ли игнорирует, то ли не в состоянии <поднять> и понять.

Урожай информации действительно велик. На сегодняшний день мировая история имеет такое количество эпизодов, примеров, случаев, что из них можно уже создавать не иллюзорную науку, а подлинную. Базирующуюся на емких и очевидных законах и незыблемых правилах, откровениях и прозрениях, оставленных нам мудрыми предшественниками.

Здесь, в том труде, что перед вами, осуществлена пока что первая жатва. Но и это уже что-то! Более трехсот ценнейших аксиом человеческого естества в его стремлениях и поведении впервые сформулированы и предлагаются людям к каждодневному использованию. Их ценность превышает стоимость алмазов и, я не побоюсь сказать, всех накопленных сокровищ. Эта аналитика человеческого проявления может быть названа кладезем. Но подойдет и более короткое название — клад.

Есть восточная сказка, в которой рассказывается о приключениях одного короля, который разъезжал замаскирсванный по своим владениям; его не узнавали, но догадывелись о том, кто он, и при его приближении инстинктивно проникались уважением.

Читателю предстоит испытать ощущения коронованной особы. С той лишь разницей, что эта книга отнюдь не сказка, а самая настоящая быль. О нас. Обо всех и о каждом. О тех, кто были и есть, о тех, кто будет потом и после. О том, каковы мы и какими можем быть. Какими могли бы стать при случае и при желании. О безобразности, которая так красива, и о красоте, подчас такой безобразной.

Книга честная, но жестокая, ибо мужественна, тверда, непокорна… Она для сильных и трудолюбивых людей, для кого честь — это творчество, а весь мир — главная дорога.

Говорят, что идущий непременно осилит свой путь. Это конечно же, очень верно. Потому что таково свойство дорог: они хотят, просто жаждут быть истоптанными.

Так вперед же!

Несколько замечаний для неравнодушного читателя

Знакомясь с подобного рода литературой, всегда можно задаться вопросом, а на какой фактологической базе строятся подход и аргументация автора? Какие источники достижений цивилизации послужили ему наводкой, вдохновением, краеугольным камнем? Ведь для написания таких книг, чтобы соответствовать ее названию и заявленному в предисловии размаху намерений, надо наверняка «вспахать» и «перелопатить» все необъятное поле уже имеющихся у людей сведений! Под силу ли такое одному человеку за недолгое время его жизни?!

Конечно, на невспаханной почве не вырастет ничего.

Конечно же, эмпирический фундамент не должен быть куцым да и общий теоретический фон такого, как в этой работе, замысла не должен быть слаб или бледен.

Но упомянутая <необъятность> тем не менее пусть не ставится вами, мой читатель, во главу угла. В море воды много — да не напьешься, а чтобы утолить жажду, не надо озера — достаточно стакана воды.

Еще в работе "Анатомия мудрости: 106 философов" мне пришлось показать, что весь обширный круг интеллектуальных достижений человечества (выбор, обобщения, констатации) по количеству своему представляет хоть и множество, однако оно вполне счетно. Дело в том, что здесь мы имеем тот же феномен, что и во всей природе. Когда две и более бесконечности, накладываясь одна на другую во встречном взаимодействии, порождают вполне осязаемую конечную реальность. Мириады геологических элементов в потоке вечного времени кристаллизируются в конкретные горы, а как бы ни был неуловим в своих бросках и потугах ветер, он и из неисчислимости морских брызг творит то, что никто не затруднится назвать волной или водяным валом.

Так точно случается и у нас — людей: несметность искомого и найденного фиксируется некоторым полем усвоенного знания, которое, кочуя из уст в уста и из книг в книги, усредняется до полностью доступного для обработки и передачи — в режиме реального живого человеческого времени — материала.

И я своим делом, то есть данным трудом, вполне укладывась в вышеобозначенную схему и ее наличествующую фактичность. Платформа моей аналитики велика, но соизмерима с возможностями той задумки, действию которой она здесь подверглась.

Все законы, приведенные в данной книге, открыты или отобраны, сформулированы и систематизированы мною.

Для удобства восприятия они выделены полужирным шрифтом, помещены с двух сторон четким опознаваемым символом + или заключены в рамку.

Автор

1. Закон "авторитета"

Авторитет — будь то печатное слово, средство электронной информяции, официальный документ — действует на людей магически и безотказио.

Но главное то, что на весь период такого воздействия в человеке просыпается какая-то неподдающаяся нормальному уразумению довернтельность — синтез просто безоглядной доверчивости и «гипнотической» завороженности.

В качестве примера — историческая миниатюра из книги Юрия Борева:

"В 1933 году Е. М. Весенин и другие журналисты «Крокодила» подготовили интересный материал, разоблачающий ротозейство руководящих должностных лиц. Журналисты специально организовали фиктивный трест «Главметеор», предупредив об этой мистификации органы ПТУ.

Трест обрел печать "взамен утерянной", и был призван производить сбор металлолома из "обломков метеоритов", читались популярные лекции о заготовках металлов на основе предсказания мест падения внеземных тел. Для выезжающих к этим местам членов далеких экспедиций были получены редкие в те годы патефоны и пластинки.

Все бумаги треста подписывал его руководитель с характерным именем О. Вендор. Столь же заметные фамилии носили и другие работники этого учреждения — Коробочка, Хлестаков, Собакевич. Взрослые дяди, завороженные официальными запросами на бланках с печатью, принимали это всерьез. Завершилась мистификация тем, что какой-то умный чиновник заподозрил обман. Но десятки начальников попались. Все они разоблачались «Крокодилом» как ротозеи и невежды, глупцы и головотяпы.

Фельетон получился очень смешным. Его передали в высшие инстанции. Все Политбюро очень смеялось, одобряло, но выпустить в свет без благословения Сталина никто не решался. Сталин же в это время отдыхал под Сочи.

Послали материал к нему. Он посмотрел и сказал: "Какая страшная Россия". Печатать не велел. Однако приказал наказать опростоволосившихся начальников".

На ту же тему и фрагмент публикации из газеты «Известия» за 1991 год. Сюжет настолько потрясающий, что в пору задаться вопросом: "А наяву ли все это, да и с нами ли?!"

"…Много лет назад своими демонстрациями воздействия на предметы на расстоянии прославился Ури Геллер.

Фотографии погнутых вилок и ложек публиковались в свое время едва ли не во всех газетах мира. Одно из последних его достижений было показано по нашему телевидению.

Лондонский корреспондент поведал зрителям о том, что Ури Геллер усилием воли якобы остановил Биг Бен — часы на башне. Воодушевленный шумным успехом своего сюжета, корреспондент записал специально для советских телезрителей и второе свидание с Геллером. В этот раз, видимо, в порядке оказания технической помощи слаборазвитой стране предлагалась не остановка кремлевских курантов, а срочная починка личных часов. Телезрители бросились доставать из чуланов бабкины ходики — некоторые из них действительно пошли. Во всяком случае, сообщения об этом были торжественно зачитаны с экрана.

Это феноменальное достижение английского чудотворца и взялся перекрыть Юрий Горный, известный советский мастер психологических опытов, и — тоже с помощью телевидения в ленинградской передаче "Воскресный лабиринт".

Итак: наш Юрий против ихнего Ури. Барабаны, затемнение, ужас… Юрий попросил зрителей приготовить неисправные часы (просто не страна, а какая-то свалка), придвинуть к телевизору и прочую технику в неисправном состоянии, а заодно пригласил к экранам граждан, страдающих от головной боли, радикулита и разных других болезней…

Маг надел на голову черный бархатный мешок, вытянул руки. Ровно 60 секунд он производил руками сложные манипуляции, сжимал и разжимал пальцы, что-то такое округлял, потом вроде бы расчесывал, гладил, ковырял и как бы солил.

Кто смотрел передачу, помнит, а кто не смотрел, догадывается: пораженные граждане стали буквально обрывать установленные в студии телефоны. Вот лишь некоторые примеры: завелись часы различных марок, включая дореволюционную фирму "Павел Буре" у Болотова из Архангельска, Зуйвовой из Ленинграда, Земской из Москвы. Зато почему-то остановились, хотя всего и на полторы минуты, у вахтера общежития Поланиной из Йошкар-Олы.

Ленинградка Седова сообщила: электрофон «Молодежный» 1965 года выпуска крутил свой диск медленно, но под влиянием Горного набрал нормальную скорость вращения. Ленинградцам, конечно, было легче дозвониться до своей студии, и они перечисляли: у Смирновой сам собой исправился телевизор «Рекорд», у Аникина починилась вертикальная развертка телевизора «Горизонт-255». Стецкая, к своему великому счастью, наблюдала, как «заурчал» холодильник, а у Маевской неожиданно начал греться уже два года как застывший утюг, у Смирновой (а также у неназвавшейся зрительницы из Чебоксар) завертелись центрифуги стиральных машин. Были еще пылесосы, радиоаппараты, полотеры и прочая, прочая, прочая… Как рассказывает Горный, в одном из подобных экспериментов, проведенных прежде, включился и поехал куда-то трактор, оставленный без присмотра возле дома.

Впрочем, как утверждает Горный, его истинной целью было не подковать своего английского коллегу-иллюзиониста. Горный хотел показать 70 миллионам зрителей — а именно столько народу смотрело в те годы ленинградскую программу, — как их, извините за прямоту, дурят.

— Никакого воздействия я не оказывал, никаких чудодейственных способностей не демонстрировал, — говорит он. — Просто пародировал пассы, трюки и всякие фокусы, которыми пользуются Алан Чумак, Анатолий Кашпировский, Юрий Лонго и прочие любители погреть руки на чужом несчастье. Ведь обмануть «советского» человека совсем не сложно: всем ходом жизни он приучен к обману. С экрана телевизора он все что угодно примет за правду. Вы спросите: откуда же все чудеса, о которых сообщили телезрители? Прежде всего, среди множества приборов, устройств и аппаратов, которые их владельцы считают поломанными, безусловно, есть и вполне исправные. Барахлит выключатель или надо подергать шнур, чтобы восстановить контакт, или потрясти, шлепнуть, стукнуть… Если аудитория достаточно велика, то всегда окажутся случаи чудесного "ремонта".

Второй момент — это люди, сообщившие в телевизионную студию о своем исцелении. Я ведь и их не «ремонтировал». У многих зрителей есть, как говорят специалисты, психологическая установка на телеэкран — она и запускает саморегуляцию, а случаи временного облегчения приписывают себе ловкие люди. Я и хотел показать, как публику надувают. По условиям этого трюка я не мог сразу раскрыть его суть. Решил честно рассказать все зрителям со временем, когда сообщений о чудесах, произошедших после моих манипуляций, накопилось много.

Надеюсь, мой технически простой фокус поможет всем понять, в чем сила мастеров телевизионного лечения: авторитет экрана плюс закон больших чисел. Ведь именно поэтому псевдолекари работают по телевидению или на стадионах".

2. Закон "альтернативы"

Один из полезных и весьма эффективных способов запутывания отношений — предоставление другому лицу возможности выбора. Как только выбор сделан, можно тут же упрекнуть его за пренебрежение другой из предложенных возможностей. Уловка эта давняя, известная, называется она — иллюзорной альтернативой. С ее помощью можно играючи превратить любую счастливую жизнь в беспросветный ад.

Психиатры и психологи тщетно пытаются объяснить, почему все мы с такой готовностью попадаем в ловушки ложных, иллюзорных альтернатив, хотя, как закон, способны довольно легко отвергнуть каждую из таких возможностей.

Обратимся к сфере семейных отношений. Убедимся, что закон действует, и действует без сбоев.

Попросите мужа (жену) оказать вам какую-нибудь услугу. Едва он отправится выполнять просьбу, тут же, не давая опомниться, обратитесь с новым поручением. Поскольку супруг не может выполнить эти просьбы одновременно, победа вам практически обеспечена. Если он предпочтет сперва довести до конца первое дело, то вы вправе упрекнуть его в невнимании к вашей второй просьбе, и наоборот. В том случае, если супруг вздумает рассердиться, не упустите возможности кратко и грустно заметить, что в последнее время он стал очень раздражительным.

Скажите или сделайте что-нибудь такое, что муж (жена) может с равным основанием воспринять как в шутку, так и всерьез. Теперь, в зависимости от реакции, обвините его в стремлении превратить в шутку серьезные вещи либо, наоборот, в отсутствии чувства юмора.

Попросите мужа (жену) прочитать то, что написано выше, утверждая, что там в точности воспроизведено его обычное поведение по отношению к вам. Если случится почти невероятное и супруг скажет, что вы совершенно правы, то тем самым он раз и навсегда признает, что вероломно манипулирует вашими чувствами. Если же, что гораздо реальнее, он категорически отвергнет ваши инсинуации, победа все равно за вами. Ведь всегда остается возможность показать ему, что своим стремлением опровергнуть очевидное он только что вновь проделал с вами "это"!

Все подобное можно дополнить системой, позволяющей ставить под сомнение любой полученный ответ. Требуя все новых и новых подтверждений, удается перевести беседу на более высокий уровень абстракции. Здесь весьма полезен опыт, описанный в книге Р. Ланга "Ты меня любишь?", где, в частности, приводятся примеры, которые по праву могут считаться шедеврами дискуссий такого рода. Во многих примерах решающую роль играет использование слова "правда":

— Ты меня любишь?

— Люблю,

— Правда любишь?

— Правда люблю.

— Правда-правда?

Далее, по всей видимости, следует то, что американский драматург Олби в своей пьесе "Кто боится Вирджинии Вульф?" назвал "лесными звуками" — вопли, рычание и прочие свидетельства полного озверения.

3. Закон "амбивалентной нравственности"

"Не быть не раздвоенными в чувствах людям не дано. Это нормальное их состояние: когда, они клянутся — лукавят, обманывают, когда они любят — увлекаться другими, изменять, млеть от истомы «чужих» наслаждений; когда они отваживаются тянуться к бессилию и обвиваться лазейками.

Двойной стандарт прирожденной морали услаждает человека приятно покалывающим ощущением. Он заключает в себя всю палитру градаций цветовых измерений души и переливов ее света.

Посмотрите, в каком великолепном образе трактует этот аспект классическая индийская лирика в лице Калидасы (поэта V века).

Глядит избалованный плут, молодой красавец:

Две девушки милых, ему хорошо знакомых,

Рядом уселись — тогда, осторожно подкравшись,

Одной он глаза под видом игры закрывает,

Смеется она — и не видит, как этот негодник

Меж тем повернулся к другой и целует сладко,

А та от неожиданной радости вся трепещет

Да так и сияет лукавой нежной улыбкой.

("Колесница Солнца")

Такой двуплановой морали нужно побаиваться, знать и упреждать ее. С ней следует сжиться, она неизбежна.

Но в сообществе мы сталкиваемся, живя, еще и с нормативной кодексовой моралью. Вот ее-то амфиболичность будет пострашнее. И не дай Бог испытать на себе или попытаться кому-то противостоять, если такое идет «рукотворно» от нас, когда обе морали — случись так переплетутся воедино.

— Амбивалентная нравственность не просто «раздваивает» человека, но она убивает в нем основу всей последующей «человечности» подобно тому, как разорванная купюра дает лишь видимость двух бумажек, а на деле уничтожается ее возможность быть покупательным средством.

Послушаем на этот счет неравнодушного англичанина Герберта Спенсера (1820–1903):

"Альтруистические чувства возможны не иначе как на основании симпатии. Под симпатией следует разуметь способности воспроизводить в своем уме чужую душевную жизнь, чужие удовольствия и страдания, наблюдая внешние телесные проявления их и вспоминая свои аналогичные переживания. Развитие симпатических чувств задерживается, пока человеческие общества находятся во вражде друг с другом, не перешли еще к чисто промышленной организации, но сохраняют военный строй или переходный военно-промышленный строй. В таких обществах одновременно действуют два противоположных друг другу кодекса морали: один в отношении своих сограждан, другой в отношении к враждебному государству: "Ненавидь и губи своих собратьев-людей, раздается повеление в эту минуту; люби своих собратьев-людей и оказывай им всякую помощь, слышится новое повеление в следующую минуту. Пускай в ход все средства для обмана, говорит один кодекс; будь правдив и верен в слове и в деле, говорит другой кодекс" и т. д.".

Расскажите человеку о том, как что-то есть или якобы бывает, будьте при этом назидательно подробны, исчерпывающе компетентными… можете быть спокойны: стерпеть любой уверенности или устает, или сотрется до слома.

Уж не знаю, какие такие цели преследовала известная американка, психотерапевт Джанетт Рейнуотер, но когда она в своей книге "Это в ваших силах" (1989) говорит о любви с позиции знающего эту беду человека, то результат получается совсем не в пользу "заболевших любовью". Вряд ли ее читателям доведется теперь схватить за хвост птицу счастья. Судите сами:

"К сожалению, большинство людей, которых я встречала, спрашивали меня не о том, как научиться любить, а о том, как сделать, чтобы любили их. Но, дорогие мои читатели, у меня нет волшебного ответа на этот вопрос. Я не знаю никаких чудесных средств, которые заставили бы кого-то полюбить вас. И если вы считаете, что сможете найти такие средства, будьте осторожны. Результатом может быть не настоящая любовь, а преходящее влечение, желание обладать вашей красотой, вашим вниманием, вашим умением готовить, вашей сексуальностью, вашими способностями и вашим умом. И когда вы перестанете соответствовать его требованиям или ее ожиданиям, то с горечью обнаружите, что любимы не по-настоящему.

Любовь — цветок свободы. Если вы попытаетесь захватить или удержать ее, она погибнет, как цветок, срезанный и поставленный в вазу, или как бабочка, пойманная и приколотая булавкой.

Любовь нельзя схватить, если за ней гнаться.

Любовь расцветает, только когда отсутствуют требования.

Любовь исчезает, когда начинают сравнивать.

Любовь нельзя удержать или сохранить, как деньги, которые вы для обеспечения своего будущего держите на счету в банке.

Никакая страховая компания не даст вам гарантию сохранения любви.

Любовь — это совсем не то, что вы думаете".

4. Закон "антирадикализма"

Два века назад в Англии вышло сочинение Эдмунда Берка "Размышление о французской революции". Книга сразу же стала манифестом европейского консерватизма.

В ней отстаивался тезис, что никто-де не имеет права, даже из самых благих намерений, рушить государственные институты, созданные предыдущими поколениями. Никто и ни под каким предлогом! Усовершенствовать — ради Бога, но ни в коем случае не ломать, не крушить, ибо рухнувшие балки придавят не только совершивших сие непотребство (то бишь революцию), но и массу невинноголюда.

Да, радикализм привлекателен, энергичен, заводящ. Он не бывает стар, ему присуще горение. Но человек, люди, общество. Бойтесь безоглядного натиска радикалов. Их …???.… Но разве далеко от огня до пожара? А, это значит, что быть пепелищу. Их призывы блестящи. Однако разве не блестит лед, на скользкой дороге которого нам суждено потерять равновесие? И упасть. И разбиться.

Мне нравится пафос одной из публикаций в газете «Труд». Ее автор — Руслан Киреев. Называется она "Исповедь консерватора". Это хорошее пояснение к закону "антирадикализма".

"Я убежден: нормальный человек в душе всегда консерватор. Он тянется к семье, к городишку, к горячим пирогам с капустой и, с любопытством присматриваясь к новому, прикидывая, нельзя ли чего позаимствовать (а почему и нет?), боится как огня крутых перемен. Но это нормальный человек, а таких у нас становится все меньше и меньше. Не мудрено! Трудно сохранить незамутненность духа, когда тебя тащат то на референдумы, то на митинги, то на ночную столичную площадь, запугивая страшными последствиями, если не придем, и суля лучезарное будущее, коли явимся.

И мы верим. Мы все живем под знаком ожидания перемен, наивно полагая, что это будут обязательно перемены к лучшему. С самоубийственной легкостью готовы радикально изменить свой образ жизни на прямо противоположный.

Но радикальные перемены не бывают к лучшему. Все радикальные перемены — только к худшему, последние несколько лет еще раз доказали это. А нам, дуракам, все мало.

Наши нынешние реформы любят сравнивать с операцией, причем с операцией без наркоза что, полагают, придает ей особый шик и размах. Но ведь даже самый смелый хирург, если только это действительно хирург, а не мясник, не станет без оглядки кромсать больного. Постарается сохранить все, что можно сохранить. А уж законы анатомии для него, само собой, священны. Любые же законы подлинные, рассчитанные на долголетие законы, а не впопыхах принятые решения — в основе своей консервативны. Они охраняют, они сохраняют; собственно, слово «консерватизм» происходит от латинского conserve, что означает: охраняю, сохраняю.

Консерватор, будьте уверены, никогда не возьмет в руки автомат, чтобы под дулом заставить соотечественника изменить образ мыслей. Консерватор никогда не станет покушаться на добро, нажитое праведным трудом, дабы раздать это самое добро тем, кто, зажмурив глаза, бежит от всякого труда. Консерватор никогда не пойдет свергать законно избранную власть, но никогда не станет и лебезить перед властью. Консерватор… Но стоп! Моя исповедь переходит, кажется, в проповедь, а это уже другой жанр. Хотя проповедь консерватизма, реабилитация самого этого слова, стирание с него комьев грязи, коей его остервенело забрасывают, — самое, быть может, насущное сейчас".

Сейчас и всегда! Добавим мы.

6. Закон "базовой жесткости"

Речь идет об основном требовании к людям в рамках их главного дела. Требования, выражающем человеческую натуру. Требовании без исключений, для всех равноодинаковом при любых обстоятельствах. Требовании, решительно и без оглядки рвущем хилую паутину заграждений приторного "гуманизма".

В качестве комментария к этому закону зададимся злободневным и все еще малораскрытым таким вопросом: что же именно недооценивали классики марксизма в современном им капиталистическом обществе, каким именно ресурсам, рычагам, источникам его саморазвития не придавали должного значения?

Из возможных ответов отдадим предпочтение мнению Юрия Буртина. Вот что он пишет (причем обратите внимание на отчеркнутое нами место в его рассуждениях):

"На первый взгляд это весьма мудреный вопрос, допускающий очень разные и лишь предположительные ответы.

Однако сдвоенный опыт семидесятилетнего параллельного существования социализма и капитализма позволяет отвечать на него столь же уверенно, сколь и однозначно. Достаточно самой элементарной логической операции: нужно просто-напросто выяснить, какие рычаги прогресса, в соответствии с представлениями Маркса и Ленина устраняемые, отключаемые социалистическим обществом, продолжают успешно действовать в условиях современного капитализма, затем, сравнив результаты развития обеих систем, посмотреть, какая из них оказалась в выигрыше, а какая внакладе, — вот вам ответ. Данный не кем-нибудь — самой историей.

Сегодня уже можно считать едва ли не общепризнанным, что таких главных рычагов, к крайней своей невыгоде утраченных "реальным социализмом", — два. Первый из них — механизм конкуренции, вытекающий из рыночных отношений.

Коммунизм и рынок — это для Маркса и Энгельса абсолютно взаимоисключающие понятия. Товарному производству они не оставляют места уже на "первой фазе коммунистического общества".

"В обществе, основанном на началах коллективизма, на общем владении средствами производства, — пишет Маркс, — производители не обменивают своих продуктов; столь же мало труд, затраченный на производство проСекрешы поведения людей дуктов, проявляется здесь как стоимость этих продуктов… потому что теперь, в противоположность капиталистическому обществу, индивидуальный труд уже не окольным путем, а непосредственно существует как составная часть совокупного труда". И добавляет во избежание каких-либо недоразумений: "Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях: в экономическом, нравственном и умственном — сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло".

Той же позиции придерживается, в том числе в советские годы до нэпа, и Ленин, "Свобода торговли, свобода обмена, — пишет он, — была сотни лет для миллионов людей величайшим заветом экономической мудрости, была самой прочной привычкой сотен и сотен миллионов людей. Эта свобода так же лжива насквозь, так же служит прикрытием капиталистического обмана, насилия, эксплуатации, как и другие свободы, провозглашенные и осуществленные буржуазией. Долой старые общественные связи, старые экономические отношения, старую «свободу» (подчиненного капиталу) труда, старые законы, старые привычки! Будем строить новое общество!"

Вроде бы все логично. Действительно, если с отменой частной собственности (а именно в этом и Маркс, и Ленин видели суть социалистической революции) все средства производства национализированы, стали предметом единой государственной собственности, то где же есть место рынку? Торговать с самим собой? Бессмыслица.

Работай, вноси свой труд в созидание общего достояния и получай из общественных кладовых то, нужно для твоей собственной жизни, на равных правах со всеми другими членами общества. А товарное производство, куплю-продажу, наемный труд, прибавочную стоимость, прибыль и пр., и пр. оставь прошлому, печальной предыстории человеческого общества.

Если бы это было так! Если бы реальный социалистический опыт подтвердил эти предположения, доказал, что социализм и в самом деле обладает способностью успешно вести хозяйство на внерыночной основе, — сколь многое вытекало бы отсюда! Ведь это означало бы, что с социализмом человечество действительно открыло как бы новую цивилизацию, не меньше, перенеслось в мир небывалых, безгранично раскрывшихся возможностей.

Увы, действительность продемонстрировала совсем иное.

Мало-помалу стал обнаруживаться тот чрезвычайной важности факт, что внерыночная экономика не умеет быть, по современным меркам, достаточно рациональной и динамичной. Есть два кардинальных вопроса, на которые она ни теоретически, ни на практике не находит сколько-нибудь удовлетворительного ответа:

— как добиться того, чтобы все работающие работали интенсивно и хорошо?

— как вообще сделать социалистическое народное хозяйство эффективным?

Что касается первого вопроса — о стимулировании труда, — то капитализм, как известно, успешно справляется с этой задачей с помощью конкуренции на рынке труда за работу, оплачиваемую по стоимости рабочей силы. (Речь здесь идет, понятно, лишь о базовом, определяющем принципе оплаты труда, допускающем достаточно широкую дифференциацию в границах его применения, дающую дополнительный стимулирующий факт.)

На протяжении XX века в развитых капиталистических странах стоимость рабочей силы неуклонно росла, и к настоящему времени она (в среднем) настолько высока, что ее дальнейший сколько-нибудь значительный рост уже "не по средствам" нашей планете с ее отнюдь не безграничными природными ресурсами, — дай Бог удержаться на достигнутом уровне и подтянуть к нему вровень жизни остальной части человечества. Но конкуренция на рынке труда — по-прежнему закон жизни западного общества, и он с прежней, не знающей никакого снисхождения жестокостью (есть ли необходимость упоминать о безработице?) играет здесь свою стимулирующую (в переводе на русский язык — подхлестывающую) роль".

7. Закон "ябедства"

Френсис Роджерс, вице-президент по маркетингу в американской фирме ИБМ и его соавтор Роберт Шук пишут в своей книге "IBM: взгляд изнутри":

"Способные люди нуждаются в возможностях для развития. Им нужно обрести свой голос. Между тем, организационная система, пронизанная недоверием к человеку и создающая у него чувство личной незащищенности, не может не лишить его всякой предприимчивости. Мой совет людям, ведущим обреченную на неудачу борьбу за право на самовыражение, — бегите, бегите изо всех сил! Полные энтузиазма, творчески настроенные, талантливые люди могут превратиться в угрюмых ворчунов, если они вынуждены терпеть тупого, самодовольного начальника, вся власть которого зиждится на бюрократической структуре, лишенной какого бы то ни было смысла".

8. Закон "безлюдных вершин"

К вершинам стремятся, но на вершинах не живут.

Жить на вершине толпой невозможно. Там могут поместиться лишь одиночки. Потому так мало тех, кто был на "вершине удачи".

9. Закон "безразличия"

Количество людей на земле превышает их возможность различительно замечать друг друга…

Мы многое способны и понять, и почувствовать, но…

В 1955 году Элиас Канетти, писатель, лауреат Нобелевской премии, сделал в своем дневнике такую запись:

"Эшбах, президент Штрасбургского коммерческого суда, рассказывал моей приятельнице Мадлен К., что в молодости навещал в Сульце одного старого господина, проживавшего там в замке. У того уже немного мешалось в голове, и как-то раз он сказал: "Когда я жил в России, я убил там кого-то на дуэли. Теперь уже и не помню, однако, кто это был".

Это был Пушкин".

Таким был барон Дантес-Геккерн по отношению к светилу русской поэзии, такими бываем и мы все по отношению ко всем, кто не мы.

10. Закон "благодарности недостаткам"

"Наши отрицательные факторы неожиданно помогают нам".

Уильям Джемс

11. Закон "ближайшего круга"

Сила влияния людей друг на друга прямо пропорциональна степени их социальной близости. Установки ближнего круга общения для нас весомее и сильнее, чем нормы отстоящих сообществ, включая и общество в целом.

12. Закон "большое через малое"

Когда просишь немногое, неудовольствие и отказ маловероятны. Но все, что дано, будучи частью, обладает удивительным свойством быть связанным с оставшимся.

И если продолжать " тянуть…", то не устоять целому.

На эту фактичность нашего бытия обращает внимание в своей миниатюре «Политика» проницательно-тонко Рабиндранат Тагор:

Индийский поэт и писатель Рабиндранат Тагор (1861–1941)

У дерева топор просил, как жалкий нищий:

"Дай хоть негодный сук, чтоб сделать топорище!

И дуб согласье дал… Был смирным до сих пор,

А тут заносчивым, свирепым стал топор:

Недолго думая ствол подрубил под корень,

И рухнул мощный дуб, обманут, опозорен.

13. Закон "будильника"

Людям нравиится сигнал пробуждения. В порядке игры мы бросаем в будильник подушку или «театрально» бьем его рукой. Но основа нашего к нему отношения — благодарность, мол, спасибо тебе, что благодаря твоей неусыпности я не проспал, не опоздал, не прозевал.

В общем виде это означает, что таково наше отношение и ко всему прочему, что служит для нас будоражащим и будящим средством, встряхивателем внимания и открывателем глаз.

Посмотрите, как неожиданно и ударно воздействует на задремавшие ощущения аккорд испанского мыслителя XX века Ортеги-и-Гассета:

"В романе — синтезе трагедии и комедии — нашла воплощение та смутная мысль, которую высказал в свое время еще Платон (хотя она и не встретила должного понимания). Я имею в виду диалог «Пир». Раннее утро. Сотрапезники спят, опьяненные соком Диониса. Когда уже поют петухи, Аристодем приоткрывает глаза. Ему чудится, будто Сократ, Агатон и Аристофан тоже проснулись и вполголоса беседуют между собой. Сократ доказывает Агатону, молодому трагику, и Аристофану, автору комедий, что не двое разных людей, а один и тот же человек должен сочинять и трагедии, и комедии.

Как я уже говорил, это место не получило удовлетворительного объяснения. Читая его, я всегда ловил себя на мысли, что Платон со свойственным ему даром предвидения посеял здесь семя романа. Если мы посмотрим в ту сторону, куда указал Сократ на "Symposion, ранним утром, мы неизбежно увидим Дон Кихота, героя и безумца".

14. Закон "вероломства"

Обман, хитрость, лукавство, коварство, умышленное лицедейство — в намерительных поступках людей обычное дело. Они — естественный фон «делового» инструментария.

Но все они бледнеют перед самым что ни на есть надругательством над последним устоем человечности, тем нижним слоем нашей сущности, который человек, пока он человек, ни потерять, ни вытравить из себя не в состоянии. Он есть даже в самых жестоких и страшных людях.

С ним они еще звероподобны, без него — просто звери.

Я бы назвал этот важный в нас фактор "гарантом души", ее высшим хранителем. Так вот, вероломство — это просека, которую люди, наотмашь рвущиеся к своей цели, прокладывают к этому в нас имеющемуся краеугольному камню морали и богобоязни.

Во время Жакерии, в период рыцарских войн и крестьянских восстаний, отряды сбросивших с себя путы феодального крепостничества пахарей под предводительством Гильома Каля встретились с войском дворян во главе с королем Наваррским Карлом Злым. Два дня рыцари не решались напасть на крестьян. Затем Карл Злой, как сообщает хронист, "попросил перемирия у вождя крестьян и выразил желание переговорить с ними, Каль, не взяв заложников, доверчиво пошел в лагерь противника. Там он был схвачен и после жестоких пыток казнен.

Всякий раз, когда зависимо связанный с вами человек зовет вас к себе, предлагая дружбу, дары, партнерство, задумайтесь, а достаточно ли вы защищены от него, не грозят ли вам беда и опасность.

Ожидание со стороны противника какой бы то ни было «человечности», пожалуй, столь же противоестественно и странно, как если бы заговорили дождевые черви или заброшенный сад стал плодоносить пахучими фруктами.

Быть противником- значит быть против вас. Против!

Усвойте это, пожалуйста, и не придавайтесь несбыточным мечтам и нелепым иллюзиям.

15. Закон "веры в беспристрастность"

Существует устойчивое предубеждение, что беспристрастность достижима. Хорошо зная самих себя, мы хотели бы, очень хотели бы, чтобы судьба наших дел меньше зависела от людей. Мы и боимся их, и не доверяем, и не ждем ничего доброго. Поэтому издревле люди искали и ищут в третейские судьи не себе подобных, а что-нибудь здакое, внечеловеческое. Поэтому многого добиваются те, кто удовлетворяет эту тягу в людях. Да, пусть звезды предсказывают судьбу, пусть ЭВМ выбирает достойного, — все пойдет и "на ура" пройдет.

Таковы мы. Станем же с этим считаться. С заблуждениями не надо бороться, их надо уважать…

А уж какие причудливые формы может избрать для своего торжества тяга беспристрастности, видно из прелюбопытной информации из Швеции, из скромного городка Гурденбурга.

В прежние времена здесь существовала занятная процедура избрания мэра. Во-первых, считалось, что мэром Гурденбурга может стать только почтенный человек, а мерилом почтенности здесь всегда служила окладистая борода. Во-вторых, выборная процедура вверялась… насекомому. Кандидаты на роль мэра рассаживались вокруг стола и выкладывали бороды на столешницу. После чего специально назначенный человек (мы бы назвали его "рефери"!) вбрасывал на середину стола вошь — примерно так же, как это проделывает с шайбой хоккейный судья.

Тот человек, в чью бороду заползала вошь, и становился мэром. Может быть, кому-нибудь эта процедура и не понравится, зато элемент подкупа со стороны избирателей исключался полностью.

Однако уповая на объективность, надо быть все же очень бдительными, ибо хитроумие человеческое безгранично и может таиться всюду. Потому пусть из нашей памяти никогда не уйдет эпизод из третьей книги «Истории» древнегреческого историка Геродота (ок. 480–426 до н. э.):

"Шестеро персов, претендовавших на персидский престол, решили: чей конь первым заржет при восходе солнца, когда они выйдут за городские ворота, тот и будет царем. Конюх будущего царя Дария прибегнул к хитрости: он спрятал поблизости, за воротами, кобылицу, и конь Дария, проходя мимо этого места, заржал. После чего Дарий Гистаспис был провозглашен царем".

16. Закон "взведения"

Если вы видите перед собой зрачок дула оружия, то чем бы вы не занимались и как бы показательно миролюбиво не вела себя нацелившаяся сторона, ваши думы сами переключатся на страх за свою жизнь. Адский таймер, затихал.

У всякого начала есть своя принудительность. Есть начало «роста», а есть начало «истощения». Если первое «захватывает» процесс самораскрытия, то второе подчиняет себе все, с ним (вторым) соприкасающееся. Рост эффектен, но он проблематичен. «Самовыжигание» же несет остальным очевидную неизвестность. Оно вызывает оцепенение.

Это как песочные часы. Когда их переворачивают, взгляду трудно отделаться от ощущения времени. Здесь видишь всю его массу, которая реально тает. Это не какая-то там вертящаяся на циферблате стрелка! И мысли, до того сосредоточенные на другом (на чем-то своем), теперь полностью попадают во власть серовато-желтой ниспадающей струйки…

Открытое провозглашение своих намерений, своей цели и «засвечивание» шагов по ее достижению обладает свойством впечатываться в сознание «ведомой» стороны, автоматически отныне побуждая и принуждая ее соотносить все делаемое, показываемое, произносимое с ожиданием программных воплощений «ведущего» и этим влияя на себя в сторону самораскрытия, независимо уже от своей воли и своего желания.

"Хитрость" здесь еще и в том, что нам можно «играть» с другими людьми, но не дано играть с собою во время игры с другими.

А пример к закону лучше всего взять из "Преступления и наказания" Ф, М. Достоевского и проиллюстрировать суть дела такой поведенческой игрой следователя Порфирия Петровича во время изобличения Родиона Раскольникова.

Порфирий обладает необыкновенными способностями прикидываться, играть роль. Об этом свидетельствуют его разговоры с Раскольниковым — все реплики и вопросы, подхватывание и трактовка им слов Раскольникова, да и само поведение Порфирия Петровича: смеется ли он, хохочет или, напротив, сохраняет серьезность, садится рядом с Раскольниковым или ходит взад и вперед по комнате — все это игра. Любопытно и то, как воспринимает следователь различные реакции Раскольникова — испуг, бледность, внезапно охватывающую Родиона слабость или приступы его гнева. Все это вызывает и у самого Раскольникова, а вслед за ним и у читателя неизменный тревожный вопрос — каковы же истинные мысли Порфирия, что он намеревается делать, в чем заключаются его скрытые цели?

На первый взгляд, и все слова его, и все манеры кажутся совершенно безобидными. Раскольников так и склонен их расценивать, но все же за ними неизменно ощущается стремление следователя изобличить убийцу. Двоякий смысл слов, жестов, подхода Порфирия в целом к своему подследственному оказывается не чем иным, как хитроумным методическим приемом. Раскольников должен постоянно пребывать в шатком, неустойчивом состоянии, должен быть неуверен, свободен ли он еще или уже может считать себя погибшим; напряжение и беспокойство его должно все время возрастать, с тем, чтобы он в конечном итоге, будучи в состоянии крайнего возбуждения, выдал себя. Мысли о подобной «ловушке» высказываются самим Порфирием, и опять Раскольников не в состоянии определить их скрытого смысла: являются ли слова Порфирия лишь безобидным поучением, или это зловещее предупреждение о том, что западня захлопнулась. Приведем слова Порфирия:

"Да оставь я иного-то господина совсем одного: не бери я его и не беспокой, но чтобы знал он каждый час и каждую минуту, или по крайней мере подозревал, что я все знаю, всю подноготную, и денно и нощно слежу за ним, неусыпно его сторожу, и будь он у меня сознательно под вечным подозрением и страхом, так ведь, ей-богу, закружится, право-с, сам придет, да, пожалуй, еще и наделает чего-нибудь, что уже на дважды два походить будет, так сказать, математический вид будет иметь, — оно и приятно-с".

Порфирий достигает цели. К концу допроса Раскольников сознается в совершении преступления, что, правда, проявляется не в конкретных словах, а во всем его поведении. Он кричит:

"Лжешь, ничего не будет! Зови людей! Ты знал, что я болен, и раздражить меня хотел, до бешенства, чтоб я себя выдал, вот твоя цель! Нет, ты фактов подавай! Я все понял! У тебя фактов нет, у тебя одни только дрянные ничтожные догадки, заметовские!.. Ты знал мой характер, до исступления меня довести хотел, а потом и огорошить вдруг, попами да депутатами… Ты их ждешь? Чего ждешь? Где? Подавай!"

Итак, Порфирий обладает уникальным даром притворяться. Он и сам признается в этом во время первого же своего разговора с Раскольниковым:

"— В самом деле вы такой притворщик? — спросил небрежно Раскольников.

— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу — ха, ха, ха!"

Только благодаря этому искусству притворяться поведение Порфирия в любой момент соответствует намеченной им цели — изоблечению преступника. Произнося двусмысленные слова, Порфирий держит себя при этом совершенно простодушно и бесхитростно, так что если в его словах и сквозит подозрение следователя, то поведение его не заключает в себе чего-либо, внушающего опасения. Поэтому Раскольников никогда не уверен, носят ли пугающие его реплики Порфирия случайный характер или они высказываются преднамеренно. Порой Порфирий кажется даже весьма озабоченным состоянием здоровья Раскольникова:

"Испуг и самое участие Порфирия Петровича были до того натуральны, что Раскольников умолк и с диким любопытством стал его рассматривать… — Неужели, неужели, — мелькало в нем, — он лжет и теперь? Невозможно, невозможно! — отталкивал он от себя эту мысль, чувствуя заранее, до какой степени бешенства и ярости может она довести его, чувствуя, что от бешенства с ума сойти может".

"Порфирий Петрович был человеком лет тридцати пяти, росту пониже среднего, с плотно выстриженными волосами на большой круглой голове, как-то особенно выпукло закругленной на затылке. Пухлое, круглое и немного курносое лицо его было цвета больного, темно-желтого, но довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых почти белыми, моргающими, точно подмигивая кому, ресницами. Взгляд этих глаз как-то странно не гармонировал со всею фигурой, имевшею в себе даже что-то бабье, и придавал ей нечто гораздо более серьезное, чем с первого взгляда можнв было от нее ожидать".

(Ф. М. Достоевский. Преступление и наказание)

Под закон «взведения» однажды подпал и льстец Дамокл. Тот самый, имя которого вошло во фразеологизм "Дамоклов меч". Небезызвестный Дионисий показал ему, что такое жизнь тирана. Дамокла поместили на золотом ложе, ему прислуживали красавцы-слуги, угождавшие малейшему его желанию, стол был полон яств, курились ароматы. А над самой головой Дамокла висел на конском волосе блестящий, остро заточенный меч. Дамокл не захотел такой жизни и стал умолять Дионисия отпустить его.

17. Закон "взрыва мира"

При неблагоприятном ходе событий исторически активная сторона вынужденно и непроизвольно поступает так же, как и человек с не нравящимся ему своим отображением в стоячей зеркальности пруда, когда он сердитой рукой взбалтывает неучтивую воду. Чтобы, если уж нет того, что должно было быть, то пусть и не будет того, что совсем не ожидалось.

В качестве подтверждения сошлюсь на исследования Владимира Волжского:

"Ленин и Троцкий далеко не сразу овладели провинциальной Россией. И вообще вряд ли бы овладели ею, не развяжи они гражданскую войну.

Вначале они решили сделать ставку на Советы.