Правила — новые, а переклички — все те же
Правила — новые, а переклички — все те же
Следующая перекличка начинается в 2.30 ночи. Двор переполнен, присутствуют шестеро охранников и семеро заключенных, выстроенных вдоль стены. Охранникам ночной смены нет никаких причин оставаться, но они делают это по своей инициативе. Возможно, они хотят проверить, как утренняя смена справляется со своими обязанностями. Заключенного № 8612 уже нет, но отсутствует не только он. Венди вытаскивает из второй камеры упирающегося, сонного заключенного № 819. Охранники отчитывают тех, кто не надел шапочку и напоминают, что это — главный атрибут тюремной одежды.
Венди: «Пора сделать перекличку. Вам это нравится?»
Кто-то из заключенных говорит: «Очень нравится, господин надзиратель».
«А остальные что думают?»
Сержант: «Это прекрасно, господин надзиратель!»
«Мы хотим услышать это от всех вас, давайте! Громче!»
«Очень хорошо, господин надзиратель».
«Громче!»
«Какое сейчас время?»
«Время для переклички, господин надзиратель», — тихо отвечает кто-то[79]. Заключенные выстроены у стены, руки лежат на стене, ноги на ширине плеч. Они медлительные и сонные, потому что спали всего несколько часов.
Смена охранника Бардена закончилась, но он все еще командует, выкрикивает приказы, размахивая своей большой дубинкой. Он вытаскивает из строя кого-то из заключенных без всяких причин.
«Ладно, ребята, давайте немного поотжимаемся!» — кричит он.
Впервые голос подает Варниш: «Итак, давайте повторим наши номера. Начнем справа. Вперед!» Возможно, в более многочисленной группе охранников он чувствует себя увереннее.
Затем вступает Джефф Лендри: «Послушайте, этот парень, № 7258, не может даже вспомнить свой номер!»
Но почему Джефф командует, ведь его смена уже закончилась? Он расхаживает, держа руки в карманах, скорее как беззаботный турист, а не как тюремный охранник. И вообще почему ночная смена все продолжает торчать здесь после долгой, утомительной ночи? Им давно пора отправиться спать. Их присутствие вызывает замешательство и неуверенность по поводу того, кто должен командовать. Перекличка следует тому же изощренному сценарию, что и раньше, и это довольно утомительно: расчет на первый-второй, по номерам, в обратном порядке, пение номеров. Хеллман решает, что ему пора домой, какое-то время молча наблюдает, а потом спокойно уходит.
Далее следует повторить правила, и их тоже нужно спеть. Венди приказывает заключенным петь правила громче, быстрее и четче. Утомленные заключенные подчиняются, их голоса звучат вразнобой. Пришло время для чего-нибудь новенького. И охранники, по собственной инициативе, добавляют несколько правил:
«Заключенные должны участвовать во всех тюремных мероприятиях. То есть в перекличках!»
«Кровати должны быть заправлены, и личные вещи должны быть опрятными и аккуратными!»
«Пол должен быть безупречно чистым!»
«Заключенные не должны передвигать или портить стены, потолки, окна, двери или любое другое тюремное имущество!»
Варниш продолжает муштру, чтобы заключенные как следует поняли правила — как говорится, и дух, и букву. Если они отвечают без энтузиазма, он просто заставляет их снова и снова повторять правила с отупляющими вариациями.
Варниш: «Заключенным запрещено включать и выключать свет в камере!»
Заключенные: «Заключенным запрещено включать и выключать свет в камере».
Венди: «Когда заключенным разрешается включать и выключать свет в камере?»
Заключенные (теперь в унисон): «Никогда».
Все они, кажется, измучены, но отвечают более четко и громко, чем вчера вечером. Варниш неожиданно становится лидером — он руководит декламацией правил, требуя от заключенных совершенства, демонстрируя власть и высокомерие. Объявляется новое правило. Очевидно, его цель — поиздеваться над Полом-5704, нашим заядлым курильщиком.
Варниш: «Курение — это привилегия!»
Заключенные: «Курение — это привилегия».
«Что такое курение?»
«Привилегия».
«Что?»
«Привилегия».
«Курить разрешено только после еды или на усмотрение охраны».
Варниш: «Это слишком монотонно, давайте в более высокой тональности».
Заключенные подчиняются, повторяя слова в более высоком регистре.
«Я предлагаю вам начать в более низкой тональности, а потом пойти выше».
Он хочет, чтобы заключенные постепенно повышали тональность. Венди демонстрирует, как это нужно делать.
Варниш: «Прекрасно!»
Варниш читает правила с листа бумаги, который держит в руке. В другой руке у него дубинка. Остальные охранники тоже поигрывают дубинками, кроме Джеффа Лендри, присутствие которого вообще не имеет никакого смысла. Пока Варниш заставляет заключенных повторять правила, Венди, Серос и Барден входят в камеры и выходят из них, потом обыскивают заключенных в поисках потерянных ключей от наручников, оружия или чего-нибудь подозрительного.
Серос заставляет Сержанта выйти из строя, положить руки на противоположную стену, расставить ноги, и завязывает ему глаза. Потом он надевает на Сержанта наручники, приказывает ему взять мусорное ведро и уводит его в туалет за пределами тюрьмы.
Отвечая на вопрос Варниша: «Чьи приказы имеют наивысший приоритет?», заключенные один за другим кричат: «Суперинтенданта!»
Сейчас моя очередь вести запись основных событий во время утренней смены. Керт и Крейг легли спать. Мне странно слышать, что мои приказы имеют «наивысший приоритет». В обычной жизни я стараюсь не приказывать другим людям, только предлагая или намекая на то, чего хочу или что мне нужно.
Варниш продолжает, вынуждая заключенных нараспев произносить «наказание» — последнее слово правила о том, что их ждет, если они не выполняют других правил. Они должны пропеть это ненавистное слово самым высоким тоном, снова и снова. Это должно заставить их почувствовать себя униженными и оскорбленными.
Все это продолжается почти 40 минут. Заключенные устали; у них затекают ноги, болят спины, но никто не жалуется. Барден приказывает всем повернуться и встать по стойке «смирно» для проверки униформы.
Венди спрашивает заключенного № 1037, почему у него нет шапочки.
«Ее забрал другой охранник, сэр».
Венди: «Я ничего об этом не знаю. Ты что, считаешь, что господа надзиратели не знают, что здесь происходит?»
«Нет, я этого не говорил, господин надзиратель».
Венди: «Значит, ты потерял шапочку».
№ 1037: «Так точно, господин надзиратель».
Венди: «Пятнадцать отжиманий. Хочешь, чтобы я считал?»
Венди объявляет, что заключенный № 3401 пожаловался на то, что заболел.
Варниш отвечает: «Мы не любим больных заключенных. Почему бы тебе не сделать двадцать приседаний? Ты наверняка почувствуешь себя лучше!» Затем он обзывает № 3401 нытиком и забирает его подушку.
«Ладно, все, у кого есть шапочки, возвращаются в камеры. Те, у кого их нет, остаются здесь. Можно сидеть на кроватях, но лежать запрещено. Заправьте кровати — чтобы не было ни одной морщинки».
Затем Варниш приказывает оставшимся троим заключенным, у которых нет шапочек, синхронно отжиматься. Он спрыгивает со стола, где до сих пор сидел, и отбивает дубинкой ритм отжиманий. Пока они выполняют это ритуальное наказание, он стоит над ними и кричит: «Вниз!» Пол-5704 останавливается: он говорит, что больше не может. Варниш смягчается и позволяет заключенным встать у стены.
«Ладно, вы все идете в камеры и ищете свои шапочки. Тот, кто не найдет шапочку, завязывает голову полотенцем».
«№ 819, какой сегодня день?»
«Сегодня прекрасный день, господин надзиратель».
«Ладно, заправляйте кровати, чтобы не было ни одной складочки, а потом можете на них сесть».
К этому времени другие охранники уже ушли, остались только трое охранников утренней смены, в том числе и «запасной» охранник, Морисон, спокойно наблюдающий за всеми этими злоупотреблениями. Он говорит заключенным, что они могут лечь, если хотят. Они немедленно ложатся спать и тут же засыпают.
Примерно через час появляется начальник тюрьмы. В твидовом пиджаке и галстуке он выглядит щеголем. Такое впечатление, что каждый день он подрастает на пару сантиметров — или просто держится прямее, чем раньше. «Внимание, внимание, — объявляет он, — заключенные должны одеться и выстроиться во дворе для дальнейшей проверки».
Охранники заходят во вторую и третью камеры, будят заключенных и приказывают им выйти во двор. Их короткий сон снова прерван.
Обитатели второй и третьей камер снова выходят во двор. Стью-819 нашел свою шапочку; на голове у Рича-1037 — тюрбан из полотенца, а Пол-5704 сделал из полотенца нечто вроде капюшона, живописно спадающего на его длинные черные волосы.
Варниш спрашивает Сержанта: «Как ты спал?»
«Прекрасно, господин надзиратель».
№ 5704 не любит лгать и просто говорит: «Хорошо».
Варниш поворачивает его лицом к стене, а другой охранник повторяет правило:
«Заключенные должны обращаться к охранникам „господин надзиратель“».
№ 5704 отжимается от пола, потому что не добавил это почтительное обращение к своей очевидной лжи, будто он спал хорошо.
Начальник тюрьмы медленно идет вдоль строя заключенных, словно генерал, инспектирующий свои войска: «У этого заключенного, кажется, проблемы с прической, а еще у него проблемы с надлежащей идентификацией. Прежде всего, он должен быть должным образом идентифицирован». Начальник тюрьмы движется дальше, оценивая заключенных, и просит охранников принять меры. «У этого заключенного из-под полотенца торчат волосы». Он настаивает, чтобы все личные номера были вновь пришиты к робам или нарисованы на них маркером.
«Завтра — день посещений. Это значит, что мы хотим показать всем нашим посетителям, какие у нас красивые заключенные. Разве это не правильно? Поэтому заключенному № 819 нужно научиться носить шапочку. Я предложил бы, чтобы в будущем заключенные № 3401 и № 5704 носили полотенца так, как это делает заключенный № 1037. А теперь возвращайтесь в камеры».
Заключенные возвращаются и ложатся спать, пока их не разбудят на завтрак. Начинается новый день. Приходят охранники дневной смены. Следует новая перекличка, на сей раз в стиле чирлидеров школьной команды. Каждый заключенный бодро выкрикивает свой номер: «Это 5! Это 7! Это 0! Это 4! Что это значит? 5704!»
Арнетт, Джон Лендри и Маркус изобретают новые мучения. Один за другим заключенные выходят вперед и декламируют свои номера. Снова и снова…
Грань между личностью и ролью начинает стираться
Меньше трех дней жизни в необычных условиях привели к тому, что некоторые студенты, играющие роли охранников, вышли далеко за рамки простого ролевого поведения. Они демонстрируют враждебность, агрессию и даже мыслят как настоящие тюремные охранники — это со всей очевидностью следует из их отчетов, ретроспективных дневников и личных размышлений.
Серос гордится тем, как действовали сегодня охранники. Он говорит: «Мы вели себя более четко, заключенные выдали превосходные результаты». Все же его беспокоит возможная опасность: «Я боюсь, что это спокойствие может быть обманчивым, возможно, они планируют мятеж»[80].
Варниш признается, что сначала внутренне противился роли охранника, и это было настолько заметно, что мне пришлось попросить начальника тюрьмы поговорить с ним: «Только на второй день я решил, что должен заставить себя как следует войти в роль. Мне пришлось намеренно отключить все чувства, которые я испытывал к заключенным, чтобы избавиться от сочувствия и уважения к ним. Я начал обращаться с ними так холодно и резко, как только мог. Я старался не показывать чувств, которые бы им понравились, например гнев или отчаяние». Его групповая идентификация также стала сильнее: «Я считал охранников классными ребятами, которым поручили поддерживать порядок среди заключенных — людей, недостойных доверия или сочувствия». Далее он отмечает, что «крутизна» охранников достигла пика во время переклички в 2.30 ночи, и ему это понравилось[81].
Венди, который на утренней смене начал делить роль лидера с Варнишем, сегодня не так активен — он очень устал, потому что почти не спал. Но ему приятно видеть, что заключенные полностью вошли в свои роли: «Они уже не воспринимают это как эксперимент. Это реальность, и они пытаются сохранить достоинство. Но нам все время нужно показывать им, кто здесь главный».
Он сообщает, что чувствует себя более властным, и он тоже начинает забывать, что это всего лишь эксперимент. Он отмечает, что «хочет наказать тех, кто не слушается, чтобы показать остальным заключенным, как нужно себя вести».
Деиндивидуация заключенных и общий рост дегуманизации оказывают влияние и на него: «Я становился все более агрессивным и не подвергал сомнению свое поведение. Я не мог позволить себе жалеть заключенных и все глубже прятался за ролью. Это был единственный способ не испытывать боли. Я перестал понимать, что происходит, но даже не думал о том, чтобы уйти».
Сотрудники тюрьмы стали все чаще обвинять самих жертв в их плачевном состоянии — хотя на самом деле это мы не смогли обеспечить им нормальный душ и туалет. Мы видим, как склонность обвинять жертв проявляется в отчете Венди: «Мне надоело видеть грязную одежду заключенных, чувствовать, как от них несет немытым телом, и как воняет в тюрьме» [82].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.