Пытки, пытки по всему Ираку и на стороне

Пытки, пытки по всему Ираку и на стороне

На следующий день после того, как фотографии злоупотреблений были впервые обнародованы, председатель Комитета начальников штабов генерал Ричард Майерс заявил, что система непричастна к злоупотреблениям; он продолжает это делать и сейчас, возлагая всю ответственность на «семерых военных полицейских из Абу-Грейб». 25 августа 2005 г. он заявил во всеуслышание: «Я думаю, мы провели в Абу-Грейб не меньше 15 расследований, и мы с этим разобрались. Я имею в виду, что в этом участвовали лишь несколько охранников — охранники ночной смены в Абу-Грейб, и это однозначно указывает, что эта проблема не имела широкого распространения»[429].

Прочел ли он хоть один из отчетов, о которых мы говорили? Уже из тех разделов независимых отчетов о расследованиях, которые я привел выше, совершенно очевидно, что в злоупотреблениях участвовали не только те, чьи лица мы видим на снимках, сделанных в блоке 1А. Эти документы указывают на соучастие военного руководства, гражданских следователей, специалистов военной разведки и ЦРУ, которые создали условия, породившие злоупотребления. Но дело обстоит еще хуже: они участвовали в других, еще более серьезных злоупотреблениях.

Как мы помним, группой Шлезингера было подробно описано 55 случаев злоупотреблений по отношению к задержанным в Ираке, а также 20 смертельных случаев, по которым до сих пор ведется весьма неторопливое следствие. Отчет Тагубы подтвердил многочисленные случаи чрезвычайного, преступного нарушения закона, составляющие «систематические и незаконные злоупотребления по отношению к задержанным» в Абу-Грейб (курсив мой. — Ф. 3.). В другом отчете Пентагона приводятся свидетельства 44 случаев военных преступлений в Абу-Грейб. Международный комитет Красного Креста заявлял представителям правительства, что подобное обращение с задержанными во многих военных тюрьмах США влекло за собой психологическое и физическое насилие, «эквивалентное пыткам».

Далее, Международный комитет Красного Креста сообщил, что такие методы, используемые следователями в Абу-Грейб, «являются элементами стандартных методов работы персонала военной разведки с целью получить от задержанных информацию и признания». А только что мы рассмотрели более свежую статистику: свыше 600 случаев злоупотреблений, имевших место во многих военных тюрьмах США в Ираке, Афганистане и на Кубе. Разве это похоже на одну «ложку дегтя» в одной плохой тюрьме?

Свидетельства повсеместных злоупотреблений по отношению к заключенным до скандала в Абу-Грейб

Хотя и военное, и гражданское командование пыталось объяснить злоупотребления и пытки в Ираке «плохим поведением» нескольких плохих солдат, охранников ночной смены в блоке 1А, однако опубликованные недавно документы армии США противоречат таким утверждениям. 2 мая 2006 г. Американский союз защиты гражданских свобод (American Civil Liberties Union, ACLU) обнародовал документы армии, свидетельствующие о том, что государственные чиновники высшего звена знали о случаях крайне жестоких злоупотреблений по отношению к задержанным в Ираке и Афганистане за две недели до того, как разразился скандал в Абу-Грейб. Информационный бюллетень под названием «Обвинения в злоупотреблениях по отношению к задержанным в Ираке и Афганистане» (Allegations of Detainee Abuse in Iraq and Afghanistan), датированный 2 апреля 2004 г., приводит данные о 62 текущих расследованиях злоупотреблений и убийств задержанных, совершенных американскими военными.

Речь идет о нанесении телесных повреждений, избиениях кулаками и ногами, инсценировках казней, сексуальных домогательствах по отношению к задержанным женского пола, угрозах убить иракского ребенка «в назидание другим иракцам», раздевании задержанных, избиениях и применении к ним электрошокеров, бросании камней в иракских детей, скованных наручниками, удушении задержанных платками и допросах под прицелом. По крайней мере 26 случаев привели к смерти задержанных. По некоторым из них уже были проведены военные трибуналы. Злоупотребления происходили не только в Абу-Грейб, но и в лагере Кроппер, лагере Бакка и в других местах заключения в Мосуле, Самарре, Багдаде и Тикрите в Ираке, а также на передовой оперативной базе «ОргенЕ» (Orgun-E) в Афганистане (см. в Примечаниях ссылку на полный текст доклада ACLU[430]).

Отчет Пентагона о двенадцатом расследовании военных злоупотреблений, проведенном под руководством бригадного генерала Ричарда Формика, отмечает, что в течение первых четырех месяцев 2004 г. американские войска использовали различные жестокие, несанкционированные методы допросов. Это было уже после того, как стало известно о злоупотреблениях в Абу-Грейб (в 2003 г.), и после того, как были отменены санкции на их использование. Иногда задержанных кормили только печеньем и водой в течение 17 дней, лишали одежды, неделями держали в тесных камерах, где было невозможно встать или лечь, подвергали воздействию холода, перегрузкам органов чувств и лишали сна. Несмотря на все эти факты, ни один из солдат не получил даже выговора. Формик пришел к выводу, что злоупотребления не были «преднамеренными» и происходили не из-за «личных склонностей», но из-за «неадекватной стратегической политики». Также он пытается «отмыть» пятно на репутации армии. Он пишет, что на основании его наблюдений, «в результате подобного обращения ни один из задержанных серьезно не пострадал»[431]. Удивительно!

Морские пехотинцы хладнокровно убивают иракских мирных жителей

До сих пор мы говорили о «бочке дегтя» — тюрьмах, которые могут развратить хороших охранников. Но есть «бочка» еще больше, еще ужаснее. Это «бочка» войны. Во время любой войны, во все времена, в любой стране, обычные и даже хорошие люди превращаются в убийц. Именно этому учат солдат: убивать тех, кто считается врагом. Однако в чрезвычайно напряженных условиях боевых действий, в обстановке постоянной усталости, страха, гнева, ненависти и мести люди могут потерять нравственные ориентиры и начать убивать не только вражеских солдат. Если военная дисциплина не поддерживается на должном уровне, если солдаты забывают о том, что несут личную ответственность за свои действия, если офицеры высшего звена не контролируют ситуацию, то ярость прорывается наружу, и мы наблюдаем невообразимые оргии насилия и убийства мирных жителей. Именно так было в Милай (Сонгми) и в других, менее известных случаях резни, например, устроенной бойцами «Тайгер Форс»[432] во Вьетнаме. Это элитное подразделение оставило за собой кровавый след длиной в семь месяцев, убивая безоружных мирных жителей[433]. К сожалению, жестокость войны, растекающаяся с полей битв и захлестывающая мирные города, снова проявилась в Ираке[434].

Военные эксперты говорят, что в ходе асимметричных военных действий, когда солдатам приходится воевать с неуловимым врагом, им становится все труднее и труднее поддерживать дисциплину. Военные преступления происходят во время любой войны, оккупационные силы совершают их почти всегда, даже самые «высокотехнологичные». «Боевые действия — это стресс, и преступления против мирного населения — классический симптом военного стресса. Когда солдат и боевых действий много, кто-то обязательно начнет убивать мирных жителей», — считает один из руководителей научного центра армии в Вашингтоне.[435]

Нужно признать, что солдаты — это хорошо обученные убийцы, которые успешно прошли интенсивный тренинг в учебных лагерях, и их испытательной площадкой было поле битвы. Они должны научиться подавлять свои моральные принципы и забывать о заповеди «Не убий». Военная подготовка предназначена для того, чтобы «перепрограммировать» мозг, научить его считать, что убийства в военное время — это естественная реакция. Эта наука называется «киллологией». Этот термин ввел подполковник в отставке Дэйв Гроссман, преподаватель военной академии в Уэст-Пойнте. Теория «киллологии» описана в его книге «Об убийстве» (On Killing) и на его веб-сайте[436].

Однако иногда «методы создания убийц» выходят из-под контроля, и тогда убийства становятся обычным делом. Вот слова солдата, парня 21 года, который только что убил мирного жителя Ирака, отказавшегося остановить машину для проверки. «Ничего особенного. Здесь убить человека — все равно что раздавить муравья. По-моему, убить человека — это все равно что подумать: „А не пора ли съесть пиццу?“ Я думал, что убийство человека — это событие, которое меняет всю жизнь. А потом я это сделал и подумал: „Ну и что?“[437]».

19 ноября 2005 г. в иракском городе Хадите у дороги взорвалась мина. Был убит американский морской пехотинец и ранены еще двое солдат. По данным следственной группы ВМФ, через несколько часов погибли 15 иракских мирных жителей — якобы от взрыва самодельного взрывного устройства. Дело было закрыто, потому что от взрывов в Ираке почти каждый день погибает много людей. Однако один из жителей Хадита (Тахер Тхабет) сделал видеозапись трупов этих иракцев, и на ней явственно видны пулевые ранения. Он передал эту запись в бюро журнала Time в Багдаде. В итоге было проведено серьезное расследование убийства 24 гражданских лиц солдатами батальона морской пехоты. Было выяснено, что морские пехотинцы ворвались в дома трех местных жителей, методично расстреляли и забросали гранатами почти всех, кто там находился, в том числе семерых детей и четырех женщин. Кроме того, они застрелили таксиста и четверых студентов, остановивших их такси на дороге.

Когда стало ясно, что эти убийства мирных жителей не были ничем спровоцированы, и солдаты нарушили правила ведения боевых действий, руководство морской пехоты предприняло неуклюжую попытку замять дело. В марте 2006 г. командир батальона и два командира его рот были освобождены от командования; каждый из них объявил себя «жертвой политических интриг». Сейчас по этому делу ведется еще несколько следствий, и в результате под суд могут попасть несколько вышестоящих командиров. К этому ужасному рассказу надо добавить, что бойцы роты «К» 3-го батальона 1-го полка морской пехоты были опытными солдатами, это была их вторая или третья боевая операция. Раньше они участвовали в серьезных боевых действиях в Фаллудже, где погибли или были серьезно ранены почти половина их товарищей. И резня в Хадите стала следствием гнева и желания взять реванш[438].

Война — ад для солдат, но для мирных жителей все еще хуже. Особенно для детей, оказавшихся в зоне боевых действий, когда солдаты теряют нравственные ориентиры и проявляют к ним жестокость. Во время другого недавнего инцидента, по поводу которого также идет следствие, американские солдаты убили 30 мирных жителей в иракской деревне Ишаки. Некоторые из них были связаны и убиты выстрелами в голову, в том числе несколько детей. Американские военные руководители признали убийства «лиц, не принимавших участия в военных действиях», и назвали их жертвами «сопутствующего ущерба» (еще один эвфемизм, провоцирующий отключение внутреннего контроля)[439].

Только представьте себе, что происходит, когда высокопоставленный офицер разрешает солдатам убивать мирных жителей. Четырем солдатам, которых обвинили в убийстве трех безоружных иракцев во время рейда в городе Тикрите, командир бригады, полковник Майкл Стил приказал «убить всех повстанцев мужского пола, всех этих террористов». Солдату, который доложил об этом новом правиле ведения боевых действий, стали угрожать его сослуживцы, требовавшие, чтобы он молчал об убийствах[440].

Один из худших ужасов войны — изнасилования женщин, как это было во время резни в Руанде, когда ополченцы-хуту насиловали женщин тутси, о чем говорилось в первой главе. Новые свидетельства не менее ужасной жестокости всплыли в Ираке. Федеральный суд рассматривает обвинение группы американских солдат из 101-й Воздушно-десантной дивизии в изнасиловании четырнадцатилетней девочки. Перед этим они убили ее родителей и четырехлетнюю сестру, а после изнасилования выстрелили ей в голову и сожгли все тела. Есть неопровержимые доказательства того, что они совершили это кровавое преступление намеренно. Увидев молодую девушку на контрольно-пропускном пункте, они сняли форму (чтобы их не узнали), а перед тем, как изнасиловать ее, убили всю ее семью. Армейское руководство пыталось возложить ответственность за эти убийства на повстанцев[441].

Теперь давайте от абстрактных обобщений, статистики и военных расследований перейдем к признаниям нескольких следователей армии США, рассказавших о том, что они видели и как сами участвовали в злоупотреблениях. Как мы увидим, их показания свидетельствуют, что злоупотребления и методы пыток, которые они наблюдали и применяли сами, были повсеместными.

Мы также кратко рассмотрим программу Гитмо, недавно ставшую достоянием гласности, в рамках которой молодые следователи-женщины использовали методы допросов, которые СМИ назвали «эротическими пытками». Эти методы, применялись, очевидно, с одобрения командования — ведь женщины-следователи приехали на Кубу не для того, чтобы «соблазнять» задержанных по собственной инициативе. Мы узнаем, что в позорных злоупотреблениях участвовали не только солдаты никому не известного резервного батальона военной полиции. Солдаты элитных подразделений и их офицеры совершали еще более жестокие акты насилия против заключенных.

Наконец, мы увидим, что масштабы пыток были практически безграничными, потому что Соединенные Штаты занимаются «аутсорсингом» пыток в другие страны, в ходе программ, получивших название «выдачи», «чрезвычайной выдачи» и даже «обратной выдачи». Мы обнаружим, что пытал людей не только Саддам. Соединенные Штаты делали то же самое, да и новый иракский режим тоже пытает своих соотечественников в секретных тюрьмах по всему Ираку. Можно только посочувствовать народу Ирака, где одни мучители сменяют других.

Приглашаются свидетели обвинения

Специалист в отставке Энтони Лагуранис в течение пяти лет, с 2001 по 2005 г., был военным следователем. В 2004 г. проходил стажировку в Ираке. Сначала Лагураниса направили в Абу-Грейб, а затем перевели в специальное подразделение по сбору информации, действовавшее в разных местах заключения по всему Ираку. Когда он говорит о «культуре злоупотреблений», пронизывающей допросы по всему Ираку, это значит, что его данные относятся ко всей стране, а не только к блоку 1А[442].

Отставной сержант Роджер Брокоу в течение шести месяцев, с весны 2003 г., служил в Абу-Грейб в должности следователя. Брокоу сообщает, что очень немногие из задержанных, с которыми он говорил, наверное, около двух процентов, были опасны или принимали участие в восстаниях. Большинство были арестованы или переведены в центр допросов по доносам иракских полицейских, которые имели на них «зуб» или просто их не любили. Оба свидетеля утверждают, что сбор информации был крайне неэффективен — главным образом потому, что тюрьмы были переполнены теми, у кого не было никакой ценной информации. Многих забирали прямо с улиц, а в районах, где действовали повстанцы, солдаты врывались в дома и забирали всех мужчин. Опытных следователей или переводчиков было мало, и к тому времени, когда задержанных начинали допрашивать, любая информация, которой они, возможно, обладали, оказывалась устаревшей и бесполезной.

Приходилось тратить очень много сил почти без всякого результата. Это вызывало сильное раздражение. Раздражение выливалось в агрессию, в соответствии со старой доброй гипотезой фрустрации-агрессии[443]. Время шло; мятежей становилось все больше; военное начальство давило на следователей, потому что на него давило его гражданское начальство. Получать информацию было жизненно важно.

Брокоу: «Они забирали людей ни за что, просто так. Были квоты, квоты на допросы стольких-то человек в неделю; отчеты о допросах надо было отправлять начальству».

Лагуранис: «Мы редко получали от заключенных ценную информацию. Я думаю, это потому, что к нам поступали заключенные, которые не были ни в чем замешаны и не могли рассказать нам ничего полезного».

Брокоу: «Девяносто восемь процентов людей, с которыми я говорил, находились там неизвестно почему. Просто хватали всех, врывались в дома, забирали людей и отвозили их в лагеря для интернированных. Полковник Паппас [говорил], что на него давят, чтобы получать информацию. Получать информацию. „Давайте получим эту информацию, давайте спасем жизнь еще одного солдата. Если мы найдем это оружие, если мы найдем этих повстанцев, то мы спасем жизни солдат“. Я думаю, именно из-за этого они смотрели сквозь пальцы на действия следователей и военных полицейских, старавшихся сломать задержанных».

Брокоу также сообщил, что призыв «снять перчатки» постепенно проникал вниз по цепочке командиров, и по пути это выражение приобретало новый смысл[444].

Брокоу: «Я слышал эту фразу: „Нам нужно снять перчатки“. Полковник Джордан произнес ее однажды вечером на одной из наших встреч. „Мы снимаем перчатки. Мы собираемся показать этим людям, что мы здесь главные“. Он говорил о задержанных».

Восстания против сил коалиции становились все более яростными и обширными, и вместе с этим росло давление на специалистов военной разведки и военной полиции, которые должны были добыть некую неуловимую ценную информацию.

Лагуранис добавляет некоторые детали: «Это происходит по всему Ираку. Как я сказал, солдаты пытают людей прямо у них дома. Пехотинцы пытают людей у них дома. Они используют — я уже говорил об этом, — например, ожоги. Они ломают людям ноги. Они ломают кости, ребра. Вы знаете, это очень серьезно». Он добавляет: «Когда солдаты входят в дома и проводят эти рейды, они просто пытают этих людей, не выходя из дома». Брокоу был свидетелем подобных злоупотреблений.

Как далеко могли зайти специалисты военной разведки и военной полиции в своих поисках информации?

Лагуранис: «Отчасти они пытались получить информацию, но отчасти это был чистой воды садизм. Вы просто давили, давили, давили и наблюдали, как далеко можете зайти. Естественно, это очень раздражает, когда вы сидите с этим человеком, который, как вам известно, целиком находится в вашей власти, и не можете заставить его сделать то, что хотите. И вы занимаетесь этим целыми днями. И в какой-то момент начинаете поднимать ставки».

Что происходит, если к этой взрывоопасной смеси добавить психологические катализаторы — страх и желание взять реванш?

Лагуранис: «Если вы по-настоящему злитесь, потому что вас все время пытаются убить — я имею в виду ракеты, они стреляют в нас из реактивных гранатометов, и мы ничего не можем сделать. И вокруг гибнут люди, из-за этого невидимого врага. И вы входите в комнату для допросов вместе с этим парнем, который, как вы думаете, тоже мог в вас стрелять, и понимаете, что способны на все».

Как далеко можно было зайти на самом деле?

Лагуранис: «Я помню одного старшего уоррент-офицера, который отвечал за помещение для допросов. Он слышал, что „морские котики“ обливали задержанных ледяной водой. Потом они засовывали ему — ну, вы знаете, они измеряли ректальную температуру человека, чтобы убедиться, что он не умер. Они заставляли его корчиться от гипотермии». Если он давал нужную информацию, в награду они не давали ему умереть от холода!

Это еще одна мощная психологическая тактика — «моделирование условий окружающей среды». Однажды этот следователь использовал ее в течение целой ночи, в холодном металлическом контейнере, служившем камерой для допроса.

Лагуранис: «Мы держали их там, они дрожали от холода, это называется „управление условиями окружающей среды“, включали [очень громко] музыку и пульсирующий свет. А потом приводили служебных собак и натравливали их на заключенных. И хотя собаки были в намордниках и их держали на поводках, но заключенные этого не знали, потому что у них были завязаны глаза. Это большие немецкие овчарки. Когда я задавал заключенному вопрос, и мне не нравился ответ, я подавал знак кинологу, и собака начинала лаять и кидаться на заключенного, но не могла его укусить… иногда они мочились прямо в свои комбинезоны от страха, понимаете? Ведь они не видели, что происходит. Они не могли понять, что происходит: вы знаете, это очень страшно — быть в таком положении. Мне приказывали это делать, и я просил старшего уоррент-офицера молчать обо всем, что меня просили делать».

Отключение внутреннего контроля приводит к поведению, которого нравственные люди обычно себе не позволяют.

Лагуранис: «Дело в том, что вам кажется, будто вы находитесь за пределами нормального общества, понимаете? Ваша семья, ваши друзья — их здесь нет, и они не видят, что здесь происходит. Здесь все так или иначе в этом участвуют, я не знаю, что это такое — какой-то психоз или — я не нахожу лучшего слова — галлюцинация о том, что вы здесь делаете. И все это становится нормальным, потому что вы оглядываетесь вокруг, и здесь все разрушено, понимаете? Я все это чувствовал сам. Я помню, как был в том контейнере в Мосуле. Знаете, я провел с тем парнем [заключенным, которого допрашивал] всю ночь. И вы чувствуете себя настолько изолированным, нравственно изолированным, что вам кажется, будто вы можете делать с ним все, что хотите, и может быть, даже желаете этого».

Этот молодой следователь, которому всю оставшуюся жизнь придется помнить о том зле, которое он творил ради блага своей страны, описывает, как растет насилие, питаясь самим собой.

Лагуранис: «Хотелось давить, давить и давить, и смотреть, как далеко можно зайти. Кажется, это просто свойство человеческой природы. Я уверен, что вы читали исследования, которые проводились в американских тюрьмах, где вы даете одной группе людей власть над другой группой людей, даете ей полную возможность командовать ими, и очень скоро начинаются жестокость и пытки, понимаете? Это ведь очень распространенная ситуация». (Возможно, он имеет в виду тюрьму в Стэнфордском университете? Если это так, то СТЭ действительно получил статус городской легенды и превратился в «реальную тюрьму».)

Чтобы прекратить злоупотребления, необходимо сильное лидерство, считает этот следователь.

Лагуранис: «И я видел это [жестокость и злоупотребления] в каждой тюрьме, в которой бывал. Если там не было по-настоящему сильного, умелого руководителя, который бы сказал: „Мы не собираемся терпеть злоупотребления“, то в тюрьме обязательно были злоупотребления. Даже среди военных полицейских, которым не нужно было получать разведданные, — они тоже этим занимаются — всегда находятся такие, кто делает это, если нет контроля, внутреннего или внешнего».

Увидев еще худшие случаи «злоупотреблений со стороны морских пехотинцев на севере провинции Бабель», Лагуранис больше не мог этого выдержать. Он начал писать доклады о злоупотреблениях, сопровождая их фотографиями и подтвержденными заявлениями заключенных, а затем отправил все эти данные руководству Военно-морского флота. Какой была реакция? Такая же, как и на жалобы, которые Чип Фредерик отправлял своему начальству об ужасных условиях в Абу-Грейб. Ни один высокопоставленный офицер ВМФ не ответил на жалобы следователя[445].

Лагуранис: «Никто так и не приехал, чтобы проверить все это; никто не приехал, чтобы поговорить со мной. Я чувствовал себя так, будто отправил все эти доклады в никуда. Никто ничего не расследовал, или они не знали, как все это расследовать, или просто не хотели». (Все как обычно: молчание официальных лиц — вполне ожидаемая реакция системы на протесты несогласных.)

Особый случай, который указывает на то, как далеко могла зайти команда следователей в тюрьме Гуантанамо, связан с заключенным-063. Его звали Мохаммед аль-Катани, и его считали «двадцатым угонщиком», принимавшим участие в теракте 9 сентября. По отношению к нему использовались практически все вообразимые злоупотребления. Его заставляли мочиться под себя, надолго лишали сна и еды и запугивали с помощью служебной собаки. Он упорно молчал, и это приводило к новым злоупотреблениям. На заключенного-063 надели женский лифчик, а на голову — женскую комбинацию. Следователи смеялись над ним, называя гомосексуалистом. Затем они надели на него собачий поводок и заставили выполнять «трюки». Следователь-женщина пыталась соблазнить аль-Катани, чтобы вызвать у него сексуальное возбуждение, а потом обвинить в измене религиозным убеждениям. Журналисты журнала Time во всех подробностях воссоздали, час за часом, и даже минута за минутой, хронику секретных допросов аль-Катани, длившихся целый месяц[446]. Это смесь грубых, жестоких и довольно изощренных приемов в сочетании с совершенно неэффективными и глупыми методами. Возможно, любой опытный полицейский детектив выудил бы из этого заключенного больше информации, не применяя столь дикие и безнравственные методы.

Изучив показания об этих допросах, генеральный юрисконсульт ВМФ Альберто Мора был потрясен. Он назвал эти методы незаконными, недостойными вооруженных сил и правительства, которое им потворствует. В красноречивом заявлении, которое объясняет, что значит потворствовать подобным оскорбительным тактикам допроса, Мора пишет:

«Если жестокость больше не является незаконной, а, напротив, превращается в элемент политики, это изменяет фундаментальное отношение человека к государству. Это разрушает само понятие прав личности. Конституция гласит, что человек имеет неотъемлемое право на личное достоинство, в том числе право быть свободным от жестокого обращения, и это право не даруется государством или законами, а принадлежит ему от рождения. Это относится ко всем людям, не только в Америке — и даже к тем, кого считают „вражескими боевиками“. Если вы делаете для них исключение, то рушится вся Конституция. Этот прецедент обладает трансформирующей силой»[447].

А теперь я прошу вас, дорогой читатель, занять место присяжного заседателя, сравнить некоторые из этих спланированных приемов с методами, которые якобы родились в «извращенных умах» охранников блока 1А и запечатлены на их фотографиях. Мы видим множество фотографий задержанных с женскими трусиками на голове. Мы видим ужасающий образ Линди Ингленд, которая тащит по земле заключенного в собачьем ошейнике. Нам представляется разумным, что и трусики на голове, и ошейник, и сами эти сценарии дегуманизации на самом деле были заимствованы — ведь раньше их использовали агенты ЦРУ и специальные команды следователей генерала Миллера в Гитмо. Они превратились в общепринятые методы допросов по всему району боевых действий. Только их не разрешалось фотографировать!

Солдаты элитных подразделений тоже делают это: солдаты 82-й воздушно-десантной дивизии ломают кости заключенным и сжигают фотографии

Возможно, самый важный свидетель в поддержку моих обвинений против всей структуры командования — капитан Йен Фишбек, достойный выпускник Уэст-Пойнта, офицер элитного подразделения ВВС, действовавшего в Ираке. Его недавнее письмо сенатору Джону Маккейну с жалобами на невероятные злоупотребления по отношению к заключенным начинается так:

«Я выпускник Уэст-Пойнта, и в настоящее время являюсь капитаном пехоты. Я участвовал в двух боевых кампаниях в составе 82-й воздушно-десантной дивизии, в Афганистане и в Ираке. Когда я участвовал в глобальной войне с терроризмом, действия и заявления моего командования заставили меня думать, что политика Соединенных Штатов в Афганистане и Ираке не требует соблюдения Женевских конвенций».

Во время нескольких интервью с представителями организации Human Rights Watch капитан Фишбек подробно описал тревожные последствия ситуации, в которой действия следователей выходили за рамки закона. Его слова подтверждают два сержанта его отделения, расположенного на передовой оперативной базе в лагере «Меркурий» около Фаллуджи[448]. (Мы уже говорили о нем в предыдущей главе, но здесь я приведу более полную версию показаний капитана Фишбека и опишу контекст, в котором они были даны.)

В письме сенатору Дж. Маккейну Фишбек приводит доказательства того, что перед допросами заключенных часто били по лицу и по другим частям тела, лили им на лица горящие химикаты, держали в «стрессовых» позах, вызывавших обмороки, и заставляли делать физические упражнения, приводившие к потере сознания. Заключенных даже выстраивали в пирамиды, прямо как в тюрьме Абу-Грейб. Такие злоупотребления происходили до, во время и после скандала, связанного со злоупотреблениями в Абу-Грейб.

«На базе „Меркурий“ заключенных выстраивали в пирамиды, они не были обнаженными, но их выстраивали в пирамиды. Заключенных принуждали выполнять чрезвычайно сложные физические упражнения не менее чем два часа без перерыва… Был случай, когда заключенного облили холодной водой, а потом оставили на улице на всю ночь. (Снова, как сообщил Лагуранис, мы видим тактику использования чрезвычайных природных факторов.) Был случай, когда солдат взял бейсбольную биту и сильно ударил задержанного по ноге. Все эти данные я получаю от своих [военнослужащих некомандного состава]».

Фишбек свидетельствует, что командиры поощряли эти злоупотребления и потворствовали им: «Мне говорили: „На прошлой неделе эти парни взорвали самодельное взрывное устройство. Нам надо их проучить. Задайте им как следует“. Но вы понимаете, это было нормально». (Вспомните нашу более раннюю дискуссию о нормах, возникающих в особых ситуациях, где новая практика быстро превращается в стандарт, которому должны следовать все.)

«[На базе „Меркурий“] говорили, что у них были снимки, похожие на те, что были сделаны в тюрьме Абу-Грейб. Именно из-за того, что они были очень похожи на то, что происходило в Абу-Грейб, солдаты их уничтожили. Они их сожгли. У них [солдат из Абу-Грейб] возникли неприятности из-за того, что им приказывали делать то же, что и нам, поэтому мы уничтожили снимки».

В конце концов капитан Фишбек начал кампанию длиной в 17 месяцев. Он неоднократно докладывал о злоупотреблениях начальству, но столкнулся с тем же отсутствием реакции, что и следователь Энтони Лагуранис и сержант Айвен Фредерик. Он обнародовал свое письмо сенатору Дж. Маккейну, которое усилило позиции последнего, протестовавшего против нарушения Женевских конвенций, допускаемого администрацией президента Буша.

«Эротические пытки». Стриптиз для заключенных в центре допросов Гитмо

Следующий свидетель демонстрирует новую грань развращенности, до которой дошли военные (вероятно, в союзе с ЦРУ) в тюрьме Гитмо. «Секс использовался как оружие, чтобы вызвать у задержанного конфликт с его исламской верой», — утверждает Эрик Саар, военный переводчик, работавший в этой тюрьме. Этот молодой человек отправился в залив Гуантанамо, полный патриотического пыла. Он хотел помочь своей стране в войне с терроризмом. Однако скоро он понял: то, что там происходит — «ошибка». В радиоинтервью с Эми Гудмен в программе Democracy Now 4 апреля 2005 г. Саар подробно описал сексуальные провокации следователей во время допросов, которые наблюдал своими глазами. Позже он написал об этом целую книгу «За проволокой: воспоминания военного разведчика о жизни в Гуантанамо»[449].

В течение шести месяцев, поведенных в Гитмо, Саар, который свободно говорит по-арабски, выполнял обязанности переводчика. Он переводил заключенным слова официального следователя, а потом переводил ответы заключенного на английский язык. Он играл роль «копирки», ему нужно было точно подбирать слова, передающие намерения следователя и заключенного. Привлекательная женщина-следователь стала использовать новый трюк. Саар сообщает: «Следователь-женщина старалась соблазнить заключенного во время допроса, чтобы заставить его почувствовать себя грязным… Она терлась грудью о его спину, говорила о разных частях своего тела… Заключенные обычно были шокированы и возмущены».

Саар ушел со своей должности, потому что быстро убедился: подобные методы допросов «совершенно неэффективны и не соответствуют ценностям нашей демократии»[450]. Обозреватель газеты New York Times Морин Дауд назвала сексуальные провокации со стороны женщин-следователей в Гитмо «эротическими пытками». Считалось, что такие методы могут помочь получить нужную информацию[451]. Давайте же посмотрим, на что были похожи такие допросы.

Саар описывает один особенно яркий эпизод, который можно назвать термином наподобие военного: «вторжение женщины на территорию». Жертвой был уроженец Саудовской Аравии, 21 года, «ценный» задержанный, который почти все время молился в своей камере. Перед началом допроса следователь-женщина по имени Брук и Саар «стерилизовались», закрыв свои имена на униформе, чтобы остаться анонимными. Потом Брук сказала: «Задержанный, с которым мы будем говорить, — кусок дерьма, и нам придется немного его расшевелить», поэтому, как она прямо сказала: «я собираюсь выбить из него все дерьмо, потому что он не говорит. Сегодня вечером нам нужно попробовать что-нибудь новенькое». Этот саудовский задержанный якобы посещал летную школу вместе с террористами, совершившими теракт 11 сентября. Поэтому он был очень «ценным». Саар говорит: «Когда военные следователи допрашивали задержанного, который не хотел сотрудничать, они очень быстро „поднимали температуру“: начинали кричать, давить, изображать „плохого полицейского“, но при этом забывали установить с ним контакт».

Следователь Брук продолжала: «Мне нужно, чтобы он понял, что ему нужно со мной сотрудничать, и у него нет других вариантов. Я думаю, мы должны заставить его почувствовать себя грязным, чтобы он не смог вернуться к себе в камеру и опять провести всю ночь в молитве. Мы должны создать барьер между ним и его Богом»[452]. И когда заключенный отказался отвечать на ее опросы, следователь решила «поднять температуру».

«К моему удивлению, — продолжает Саар, — она начала медленно расстегивать блузку и дразнить его, будто стриптизерша, показывая облегающую коричневую майку, обтягивавшую ее грудь… Она медленно обошла его и стала тереться грудью о его спину». Она насмешливо спросила: «Тебе нравятся эти большие американские сиськи, Фарик? Я вижу, ты становишься твердым. Как ты думаешь, как отнесется к этому Аллах?» Потом она села перед ним, положила руки себе на грудь и продолжала дразнить заключенного: «Разве тебе не нравятся эти большие сиськи?» Когда заключенный отвел взгляд и посмотрел на Саара, она насмешливо спросила: «Ты что, гей? Почему ты на него смотришь?.. Вот он, например, думает, что у меня классные сиськи. Правда?» (Саар утвердительно кивнул.)

«Заключенный пришел в ярость и плюнул в нее. Следователя это не смутило, и она продолжила стриптиз. Расстегивая брюки, она спросила заключенного:

„Фарик, ты знаешь, что у меня месячные? …Как ты себя теперь чувствуешь? Ведь я к тебе прикасалась“ [Она засунула руку к себе в трусы и сделала вид, что на руке — кровь. Потом она опять спросила его, кто приказал ему поступить в летную школу, кто его туда отправил]. „Подонок, — шипела она, вытирая то, что он считал кровью месячных, о его лицо, — Что подумают твои братья, когда увидят у тебя на лице менструальную кровь американской женщины?“ Брук сказала, поднимаясь: „Между прочим, мы отключили воду в твоей камере, и завтра эта кровь все еще будет у тебя на лице“. Потом мы вышли из комнаты… Она думала, что это был хороший способ получить информацию, которую требовало от нее начальство… Черт возьми, что я только что делал? Что, черт возьми, мы все здесь делаем?»

Да, это очень хороший вопрос. Однако ни Саар, ни кто-либо другой не получил на него ясного ответа.

Другие свидетельства преступлений и жестокости в Гитмо

Эрик Саар описывает множество других методов допросов — совершенно ложных, неэтичных и незаконных. Ему, как и другим членам команд следователей, приказали ни при каких обстоятельствах не вступать в контакт с наблюдателями Международного Красного Креста.

Перед визитами руководства и наблюдателей, которые должны были наблюдать за «типичными» допросами, устраивали показуху. Создавали искусственные камеры, казавшиеся вполне нормальными. Это напоминает образцовый еврейский лагерь в концентрационном лагере Терезин в Чехословакии, с помощью которого нацисты водили за нос наблюдателей Международного Красного Креста и представителей других организаций. Тем казалось, что заключенные вполне довольны своим переселением. Эрик Саар пишет, что в «мнимой» тюрьме создавалась видимость полного порядка:

Когда я попал в команду разведки, то быстро понял, что если планируется визит важных персон — какого-нибудь генерала, руководителя государственного органа, спецслужбы или даже делегации Конгресса, следователей просили найти задержанного, который уже ответил на все вопросы, и привести его в комнату для допроса. При этом проверяющий находился в комнате наблюдения. По сути, нужно было найти кого-нибудь, кто был согласен говорить, с кем можно было сесть за стол и вести спокойную беседу, кто в прошлом уже дал ценную информацию, и повторить допрос специально для проверяющего.

По сути, для профессионального разведчика это было унизительно. Честно говоря, я думаю, что такие чувства испытывал не только я — ведь вся жизнь разведчика подчинена тому, чтобы предоставить руководству важную информацию, которая даст ему возможность принимать правильные решения. На самом деле разведка для того и нужна, обеспечивать правдивую информацию. Создание таких фикций, как Гитмо, ради всех этих визитеров, в то время как в действительности все было совсем по-другому, сводило на нет все, что мы пытались делать как профессиональные разведчики.

«Аутсорсинг» пыток

Дополнительные доказательства того, что тайные пытки были обычным средством, позволявшим получать разведданные от несговорчивых подозреваемых, — секретные программы ЦРУ, связанные с передачей заключенных в тюрьмы зарубежных стран, согласившихся делать для Соединенных Штатов «грязную работу». Эта политика получила название «выдачи» (renditions), или «чрезвычайной выдачи». В соответствии с ней десятки, а может быть, и сотни «особо опасных террористов» перевозили в тюрьмы зарубежных стран, часто самолетами коммерческих авиакомпаний, арендованных ЦРУ[453]. Совершенно очевидно, что президент Буш поручил ЦРУ устраивать так, чтобы задержанные «исчезали» или были «выданы» в страны, где пытки являются обычной практикой (это подтверждено Amnesty International)[454]. Такие заключенные были отрезаны от внешнего мира в течение длительного времени и находились в тюрьмах «неустановленного местонахождения». В процессе «обратной выдачи» представители других стран арестовывали «подозреваемых» в ситуациях, не связанных с военными действиями, и передавали их в американские тюрьмы, обычно в тюрьму залива Гуантанамо, безо всякой правовой защиты, предусмотренной международным правом.

Президент Центра по защите конституционных прав (Center for Constitutional Rights) Майкл Ратнер говорит об этой программе:

«Я называю это аутсорсингом пыток. Это значит, что под предлогом так называемой войны с терроризмом ЦРУ арестовывает людей по всему миру, везде, где хочет, и если ЦРУ не желает участвовать в пытках или допросах — как бы это ни называлось — самостоятельно, оно отправляет арестованных в другие страны, с которыми у наших спецслужб есть контакты. Это может быть Египет, это может быть Иордания»[455].

Высокопоставленный офицер ЦРУ Майкл Шейер был одним из руководителей программы выдачи. Он сухо сообщает:

«Мы отправляем людей в их родные страны, на Ближний Восток, в том случае, если в этих странах их будут судить, и если они готовы их принять. С такими людьми обращаются в соответствии с законами этих стран. Не с законами Соединенных Штатов, но с законами, например, Марокко, Египта или Иордании»[456].

Очевидно, методы допроса, используемые в этих странах, не исключают пыток, о которых ЦРУ ничего не хотело знать, поскольку они помогали получить полезные «разведданные». Однако в эпоху высоких технологий трудно сохранить подобную программу в тайне. Некоторые союзники Америки провели расследование по поводу не менее чем 30 авиарейсов, предположительно совершенных ЦРУ в рамках программы по «аутсорсингу» пыток. Расследование показало, что важных подозреваемых перевозили в места заключения в Восточной Европе, оставшиеся еще с советских времен[457].

На мой взгляд, программы «аутсорсинга» пыток указывают не на то, что сотрудники ЦРУ и военной разведки не хотели пытать заключенных, а на то, что, по их мнению, тюремщики в этих странах умеют делать это лучше. Ведь они совершенствовались в методах «допросов третьей степени» гораздо дольше американцев. Я привел здесь всего несколько примеров злоупотреблений, которым подвергались задержанные в американских военных тюрьмах. На самом деле их было гораздо больше. Все эти данные опровергают заявления государственной администрации США, что злоупотребления и пытки не были «систематическими».

Вскрытия трупов и заключения о смерти задержанных, сделанные в военных тюрьмах в Ираке и Афганистане, свидетельствуют: почти половина из 44 зарегистрированных смертных случаев произошла во время или после допросов с участием «морских котиков», агентов военной разведки или ЦРУ. Смерть наступала вследствие применения жестоких методов допроса: все те же капюшоны, кляпы во рту, удушение, удары о твердые предметы, погружение головы в воду, лишение сна и воздействие экстремальных температур. Руководитель Американского союза гражданских свобод Энтони Ромеро поясняет: «Нет никаких сомнений в том, что допросы приводили к смертельным случаям. Высокопоставленные должностные лица, которые знали о пытках, приложили к ним руку, они создали и одобрили эту политику и должны быть привлечены к ответственности»[458].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.