11. «Одержимые сексом»

11. «Одержимые сексом»

Я не проводила исследования Кинси, но когда я была на пути проблемы без названия, домохозяйки из пригородов, у которых я брала интервью, часто давали мне явно сексуальный ответ на вопрос, который был вообще не связан с сексом. Я спрашивала об их интересах, стремлениях, о том, что они делали или хотели бы делать не обязательно как жёны или матери, но когда они не заняты своими мужьями, детьми или работой по дому. Вопрос даже мог быть связан с их образованием. Но некоторые из этих женщин просто предполагали, что я спрашиваю о сексе. Была ли проблема без названия сексуальной проблемой, в конце концов? Я бы так и думала, если бы не было фальшивой ноты, странного нереального качества в словах этих женщин, когда они говорили о сексе. Они делали загадочные и прозрачные намёки; они хотели, чтобы их спрашивали о сексе; даже если я об этом не спрашивала, они с гордостью рассказывали о сексуальных приключениях в мельчайших подробностях. Они их не придумывали — эти приключения были вполне правдоподобны. Но почему они звучали так асексуально, нереально?

Тридцативосьмилетняя мать четырёх детей сказала мне, что секс — это единственная вещь, которая позволяет ей «почувствовать себя живой». Но что-то пошло не так: её муж больше не давал ей этого ощущения. Они пробовали многое, но он не был по-настоящему заинтересован. Она начинала презирать его в постели. «Мне нужен секс, чтобы чувствовать себя живой, но я никогда его не чувствую», сказала она.

Скучным тоном, добавляющим нереальности, тридцатилетняя мать пятерых детей, не прекращая спокойно вязать свитер, сказала, что думала о том, чтобы уехать, возможно, в Мексику, чтобы жить с мужчиной, с которым у неё был роман. Она не любила его, но думала, что если «до конца» отдастся ему, сможет найти то чувство, которое, как она поняла сейчас, «единственная значимая вещь в жизни». А что с детьми? Она неуверенно предположила, что возьмёт их с собой — ему будет всё равно. Что это было за чувство, которое она искала? Она сказала, что, возможно, сначала нашла его со своим мужем. По крайней мере, она помнила, что когда она вышла за него — ей было восемнадцать — она «чувствовала себя такой счастливой, что хотела умереть». Но он не «отдался ей полностью»; он был слишком занят своей работой. Так что она снова нашла это чувство на некоторое время — со своими детьми. Через недолгое время после того, как она отняла своего пятого ребёнка от груди в три года, у неё был первый роман. Она поняла, что «он снова дал ей это замечательное чувство — ощущение полной отдачи себя кому-то». Но этот роман не мог продолжаться долго; у него было слишком много детей, как и у неё. Когда они расстались, он сказал: «Ты дала мне почувствовать себя личностью». А она задалась вопросом: «А что насчёт моей личности?» Она уехала на месяц одна этим летом, оставив детей со своим мужем. «Я искала что-то, не знаю, что именно, но единственный способ найти это чувство — влюбиться в кого-нибудь». У неё был другой роман, но на этот раз то чувство не появилось. Так что теперь она хотела окончательно уехать. «Теперь, когда я знаю, как получить это чувство, я просто буду стараться до тех пор, пока снова не найду его», — сказала она, спокойно продолжая вязать.

Она уехала в Мексику с этим тёмным, безликим мужчиной, взяв с собой пятерых детей. Но шестью месяцами позже она вернулась вместе с детьми. Очевидно, она не нашла своего призрачного «чувства». И что бы ни происходило, оно не было достаточно настоящим, чтобы повлиять на её брак, который продолжался, как и раньше. Только чем было чувство, которое она надеялась получить от секса? И почему оно, каким-то образом, всё время оказывалось недостижимым? Становился ли секс нереальным, фантазией, когда он нужен человеку чтобы «почувствовать себя живым», почувствовать «свою личность»?

В другом пригороде я говорила с привлекательной женщиной чуть моложе сорока лет, у которой были «культурные» интересы, несмотря на то, что они были довольно неопределёнными и неконкретными. Они начинала картины, которые не заканчивала, собирала деньги на концерты, которые не слушала, и сказала, что ещё «не нашла свою область». Я выяснила, что она была занята своего рода поиском сексуального статуса, у которого были такие же неясные, неопределённые претензии, как и у её культурных поисков, и который, в действительности, был их частью. Она хвасталась интеллектуальным мастерством, профессиональным уважением мужчины, который, как она намекала, хотел спать с ней. «Это заставляет гордиться, как достижение. Ты не хочешь скрывать это. Ты хочешь, чтобы все об этом знали, когда это мужчина с достижениями». Как сильно на самом деле она хотела спать с ним, независимо от его профессиональной высоты — другой вопрос. Я позже узнала от её соседей, что она была местным приколом. Все очень хорошо это «знали», но её сексуальные предложения были такими обезличенными и предсказуемыми, что только вновь прибывший муж мог принять их достаточно серьёзно, чтобы на них ответить.

Но очевидно ненасытное сексуальное желание немного более молодой матери четырёх детей в том же пригороде вряд ли было шуткой. Её сексуальное желание, неудовлетворённое роман за романом, смешалось со множеством неразборчивых «внебрачных ласк», как Кинси их бы назвал, имело много реальных и катастрофических последствий для как минимум двух других браков. Эти женщины, и другие такие же, пригородные искательницы секса, жили буквально в узких границах загадки женственности. Они были умны, но странным образом «недостаточны». Они оставили попытки расширить работу по дому или общественную работу для заполнения свободного времени. Вместо этого они обратились к сексу. Но всё равно они были не удовлетворены. Их мужья не удовлетворяли их, по их же словам; внебрачные связи были не лучше. В условиях загадки женственности, если женщина чувствует личную «пустоту», если она не удовлетворена, причина должна быть в сексе. Но тогда почему секс её никогда не удовлетворяет?

Точно также, как студентки использовали фантазии о семейной семейной жизни для защиты от конфликтов, растущих страданий и работы, собственной приверженности науке или искусству, или обществу, эти замужние женщины вкладывают в свой жадный поиск секса агрессию, которую загадка женственности запрещает использовать для более крупных человеческих целей? Используют ли они секс или фантазии о сексе, чтобы удовлетворить несексуальные потребности? Причина ли это того, что их секс, даже если он реален, звучит как фантазия? Причина ли это того, что даже тогда, когда они испытывают оргазм, они чувствуют себя «неудовлетворёнными»? Не потому ли они пустились в никогда не удовлетворяющий поиск секса, что в браке они не нашли того сексуального удовлетворения, которое обещает загадка женственности? Является ли чувство личности, законченности тем, что они ищут в сексе и что один только секс не может им дать?

Секс — единственная граница, открытая для женщин, которые всегда жили в пределах загадки женственности. За последние пятнадцать лет сексуальные границы были расширены, может быть, за пределы возможного, чтобы заполнить свободное время, заполнить пустоту, образовавшуюся из-за отрицания более важных целей для американских женщин. Увеличивающийся сексуальный голод американских женщин дотошно документировался — Кинси, социологами и романистами пригородов, СМИ, в рекламе, на телевидении, в фильмах и женских журналах, которые потворствовали женским сексуальным аппетитам. Не будет преувеличением сказать, что американские женщины были понижены до уровня сексуальных существ, искателей секса. Но что-то явно пошло не так.

Вместо того, чтобы выполнить обещание о бесконечном счастье оргазма, секс в Америке времён Загадки Женственности стал странной, не приносящей удовольствия национальной обязанностью, если не презрительной насмешкой. Романы с сексуальным содержанием становятся всё более откровенными и всё более тупыми и скучными; подача секса в женских журналах тошнотворно уныла; бесконечный поток инструкций, описывающих новые сексуальные техники, намекает на бесконечную неполноту переживаний. Эту сексуальную тоску выдаёт постоянно увеличивающийся размер груди голливудских звездочек, внезапное появление фаллоса в качестве рекламной уловки. Секс стал обезличенным, видимым в условиях этих преувеличенных символов. Но из всех странных сексуальных феноменов, появившихся в эпоху загадки женственности, самым ироничным является следующее — неудовлетворённый сексуальный голод американских женщин увеличился, а конфликт их женственности усилился, когда они вернулись от независимой деятельности к поиску полного удовлетворения через свою сексуальную роль дома. И поскольку американские женщины обратились к особой, откровенной, агрессивной погоне за сексуальным удовлетворением, или реализации сексуальных фантазий, то сексуальное равнодушие американских мужчин, их враждебность по отношению к женщинам тоже увеличились.

Я везде находила доказательства этого феномена. Была, как я уже говорила, атмосфера нереального преувеличения в сексе, независимо от того, отражён ли он на откровенно похотливых страницах популярного романа или в странных, почти асексуальных телах женщин, которые позируют для модных фотографий. Согласно Кинси, в сексуальном «выпуске» не было расширения в последние десятилетия. Но в последнее десятилетие можно было наблюдать огромное увеличение американской озабоченности сексом и сексуальными фантазиями.

В январе 1950 г., и затем снова в январе 1960-го, психолог изучил каждую отсылку к сексу в американских газетах, журналах, на телевидении и радиопрограммах, постановках, популярных песнях, популярных романах и документальной литературе. Он отметил огромное увеличение количества откровенных отсылок к сексуальным желаниям и выражения (включая слова «нагота, половые органы, порно, «непристойности», непотребство и половой акт). Они составляли более 50 % наблюдаемых отсылок к человеческой сексуальности, вместе с «внебрачным сексом» (включая «внебрачные связи, прелюбодеяние, половая распущенность, проституция и венерические заболевания), который был на втором месте. В американских СМИ было более чем в 2,5 раза больше отсылок к сексу в 1960, чем в 1950; количество «либеральных» сексуальных отсылок в исследуемых 20 °CМИ увеличилось с 509 до 1341. Так называемые «мужские журналы» не только достигли новых высот в своей озабоченности женскими половыми органами, но и частично перешли на откровенную гомосексуальность. Самым поразительным новым сексуальным феноменом, однако, было увеличившееся и явное «ненасытное» непотребство романов-бестселлеров и периодических художественных изданий, аудиторией которых были в первую очередь женщины.

Несмотря на его профессиональное одобрение «разрешающего» отношения к сексу, по сравнению с прежним ханжеским отрицанием, психолог перешёл к следующим размышлениям:

«Описания половых органов … настолько часты в современных романах, что начинаешь интересоваться, не являются ли они обязательными для того, чтобы книга попала в списки бестселлеров. Так как старые, мягкие описания полового акта, похоже, больше не способны возбуждать, и даже сексуальные отклонения вполне привычны в современной художественной литературе, логичным шагом кажется подробное описание собственно половых органов. Трудно себе представить, что будет следующим шагом в непристойности».

С 1950 до 1960 интерес мужчин к деталям полового акта бледнел по сравнению с жадностью женщин — и как представленных в СМИ, и как их аудитории. Уже к 1950 г. непристойных деталей полового акта, которые можно было найти в мужских журналах, было меньше, чем в художественных бестселлерах, которые покупали в основном женщины.

В течение этого же периода женские журналы показали выросшую озабоченность сексом в довольно нездоровой форме. Такие «здоровые» рубрики, как «Заставлять Брак Работать», «Этот Брак Может Быть Сохранён», «Скажите, Доктор» описывали самые интимные сексуальные детали в морализаторском виде как «проблемы», и женщины читали о них во многом также, как если бы они читали реальные истории в текстах по психологии. Фильмы и театр выдают растущую озабоченность больным или извращённым сексом, каждый новый фильм и каждая новая пьеса чуть более сенсационны, чем предыдущие, в своих попытках шокировать или заинтриговать.

В то же время мы можем видеть, что почти одновременно с этим человеческая сексуальность снизилась почти до самых узких психологических границ, в бесконечных социологических исследованиях секса в пригородах, а также в исследованиях Кинси. Два отчёта Кинси, 1948 и 1953 годов, рассматривали человеческую сексуальность как игру, в которой ищут статус, и главная цель которой — наибольшее количество «выходов», оргазмов, достигнутых равным образом при помощи мастурбации, ночных выделений во время сна, секса с животными, и в различных позах с противоположным полом, до-, вне- и послебрачных. То, что исследователи Кинси докладывали, и то, как они это докладывали, не менее, чем романы сексуального содержания, журналы и пьесы, было симптомами нарастающей обезличенности, незрелости, безрадостности и лживой бесчувственности нашей сверхозабоченности сексом.

То, что эта спираль сексуальных «жажды, сенсационности и непотребства» не была знаком здорового утверждения половых связей, стало очевидным, когда образ мужчин, вожделеющих женщин, уступил дорогу новому образу женщин, вожделеющих мужчин. Преувеличенные, извращённые крайности сексуальных ситуаций казались необходимыми для того, чтобы возбудить как героев, так и аудиторию. Возможно, лучшим примером этого извращённого изменения был итальянский фильм La Dolce Vita, который, со всеми его художественными и символическими претензиями, был хитом в Америке по причине своего разрекламированного сексуального содержания. Несмотря на то, что он отражал итальянский секс и итальянское общество, этот фильм был чрезвычайно уместным на американском экране в основном из-за сексуальной озабоченности.

Как всё более частый случай в американских романах, постановках, фильмах, искателями секса были в основном женщины, которые были показаны как безмозглые, слишком нарядно или слишком скромно одетые сексуальные создания (голливудская звезда) и истеричные паразитки (подружка журналиста). Вдобавок была ещё и неразборчивая богатая девушка, которой нужна была извращённая стимуляция на занятой у проститутки кровати, агрессивная жаждущая секса женщина в замке, освещённом свечами в оргии-игре в прятки, и, наконец, разведённая женщина, которая показывала стриптиз, корчась перед одинокой, скучающей и безразличной аудиторией.

Все мужчины, на самом деле, слишком скучали или были слишком заняты для того, чтобы их беспокоили. Безразличный, пассивный герой переходил от одной искательницы секса к другой — Дон Жуан, предполагаемый гомосексуалист, нарисованный в воображении асексуальной маленькой девочки, просто недоступный из-за воды. Преувеличенные крайности сексуальных ситуаций заканчиваются обезличенностью, которая нагоняет тоску — как в герое, так и аудитории. (Ужасная скука обезличенного секса может также объяснить уменьшение аудитории Бродвейских театров, Голливудских фильмов и американских романов). Задолго до финальных сцен La Dolce Vita — когда они все выходят посмотреть на эту огромную мёртвую рыбу — послание фильма было сделано предельно ясно: «сладкая жизнь» скучна.

Образ агрессивной искательницы секса наблюдается также в романах вроде «Пэйтон Плейс» и «Доклад Чепмена», которые сознательно угождают женской жажде сексуальный фантазий. Означает ли это выдуманное изображение сверхозабоченных женщин, что американские женщины превратились в жадных искательниц секса в реальной жизни или нет, всё равно у них есть ненасытный аппетит до книг, в которых описывается половой акт — аппетит, который, неважно, в книгах или в реальности, не всегда разделяется мужчинами. Эта разница в озабоченности сексом между американскими мужчинами и женщинами — в искусстве или в реальности — может иметь простое объяснение. Пригородные домохозяйки, в особенности, гораздо чаще искатели секса, чем получатели секса, и не только из-за проблем, создаваемых детьми, приходящими домой из школы, машин, припаркованных на дополнительное время на подъездных путях, сплетничающей прислуги, но и просто потому, что мужчины не так уж и доступны. Мужчины проводят большую часть времени в занятиях и пристрастиях, которые не относятся к сексу, и меньше нуждаются в том, чтобы увеличить количество секса для занятия свободного времени. Так что, начиная с подросткового до пожилого возраста, американские женщины обречены проводить большую часть жизни в сексуальных фантазиях. Даже тогда, когда сексуальные отношения — или «внебрачные игры», которые Кинси нашёл на подъёме — реальны, они никогда не реальны настолько, насколько загадка заставила женщин верить.

Как это оценивает мужчина-автор The Exurbanites:

«Когда её партнёр возможно, и скорее всего, занят чем-то обычным для него, сопровождая это, разумеется, словесными уговорами, предназначенными для убеждения её в обратном, она часто совершенно искренне попадается на то, что она воспринимает как любовь всей своей жизни. Встревоженная недостатками брака, запутавшаяся и несчастливая, разозлённая и часто униженная поведением мужа, она психологически готова к мужчине, который умело и разумно использует обаяние, остроумие и соблазняющее поведение … Так что, на пляжных вечеринках, вечеринках в субботнюю ночь, длинных поездок на машине с места на место — во всех тех случаях, когда пары обычно разделяются — могут быть сказаны первые слова, подготавливается почва, первые фантазии появляются в воображении, обмениваются первыми многозначительными взглядами, выхватывается первый безрассудный поцелуй. И часто позже, когда женщина понимает, что то, что было важно для неё, было обычно для него, она может плакать, а затем вытрет слёзы и снова осмотрится вокруг.»

Но что происходит тогда, когда женщина основывает всю свою личность на своей сексуальной роли; когда секс нужен ей, чтобы она «почувствовала себя живой»? Говоря достаточно просто, она предъявляет невыполнимые требования к своему телу, своей «женственности», также как и к своему мужу и его «мужественности». Брачный консультант сказал мне, что многие из молодых пригородных жён, с которыми ему приходилось иметь дело, имеют «настолько высокие запросы к любви и браку, но нет возбуждения, тайны, иногда буквально ничего не происходит».

«Это то, на что она была натренирована, чему обучалась, вся эта сексуальная информация и озабоченность, этот полностью копируемый шаблон, что она должна посвятить себя замужеству и материнству. Нет ничего удивительного в двух незнакомцах, мужчине и женщине, отдельных людях, находящих друг друга. Это преждевременно прописано, это сценарий, которому следуют без борьбы, красоты, загадочного благоговения перед жизнью. Так что она говорит ему, сделай что-нибудь, заставь меня что-нибудь почувствовать, но в ней нет силы, вызывающей чувства».

Психиатр отмечает, что он часто видел секс «умирающим медленной, мучительной смертью», когда женщины или мужчины использовали семью, чтобы компенсировать близостью и любовью неудачу для достижения целей в более широком обществе. Он сказал мне, что иногда «настолько мало реальной жизни, что в конечном итоге даже секс ухудшается, и постепенно умирает, и месяцы проходят без всякого желания, несмотря на то, что они молоды». Половой акт «становится механистичным и обезличенным, телесным высвобождением, после которого партнёры чувствуют себя ещё более одинокими, чем до него. Выражение нежных чувств свёртывается. Секс становится ареной для борьбы за доминирование и контроль. Или он становится однообразной, беспросветной рутиной, совершаемой по расписанию».

Даже несмотря на то, что эти женщины не находят удовлетворения в сексе, они продолжают свои бесконечные поиски. Для женщины, которая живёт в соответствии с загадкой женственности, закрыт путь к достижениям или статусу, или идентичности, за исключением сексуальной: достижения сексуальных завоеваний, статус желанного сексуального объекта, идентичность сексуально успешной жены и матери. И тем не менее, так как секс на самом деле не удовлетворяет этих потребностей, она пытается сбалансировать своё ничтожество вещами, вплоть до даже самого секса, а муж и дети, на которых основывается её идентичность, становятся собственностью, вещами. Женщина, которая сама лишь сексуальная вещь, в конце концов, живёт в мире вещей, неспособная коснуться индивидуальности в других, которой ей самой недостаёт.

Необходимость ли это в некотором чувстве личности или достижении, которая заставляет пригородных домохозяек так горячо предлагать себя незнакомцам и соседям — и которая делает их мужей «мебелью» в собственном доме? В свежем романе о пригородных изменах автор-мужчина говорит через мясника, который получает выгоду от местных одиноких домохозяек:

«Вы знаете, что такое Америка? Большая, мыльная посудомойка, полная скуки … и ни один муж не может понять эту мыльную посудомойку. И женщина не может объяснить это другой женщине, потому что руки их всех в этой мыльной тоске. Так что всё, что требуется от мужчины — быть понимающим. Да, детка, я знаю, знаю, что у тебя несчастливая жизнь, вот тебе цветы, вот тебе духи, вот тебе «я люблю тебя», снимай штаны… Ты, я — мы мебель в собственных домах. Но если мы заглянем в соседний дом, о! Там мы герои. Они все ищут романтики, потому что узнали о ней из книг и фильмов. А что может быть более романтичным, чем мужчина, который рискует быть застреленным твоим мужем, только чтобы быть с тобой … И единственная волнующая вещь в нём — то, что он незнакомец. Она не владеет им. Она убеждает себя, что влюблена, и готова рисковать своим домом, счастьем, гордостью, всем, только чтобы быть с тем незнакомцем, который насыщает её раз в неделю … Везде, где есть домохозяйка, есть и потенциальная любовница для незнакомца».

Из своих интервью с 5940 женщинами Кинси узнал, что американские жёны, особенно из среднего класса, после десяти или пятнадцати лет брака изъявляли большее сексуальное желание, чем их мужья могли удовлетворить. Одна из четырёх к сорокалетнему возрасту была вовлечена в какие-либо внебрачные отношения — обычно случайные. Некоторые казались ненасытно способными к «множественным оргазмам». Растёт количество вовлечённых во «внебрачные игры», более характерные для подросткового возраста. Кинси также выяснил, что сексуальное желание американских мужей, особенно в образованных группах среднего класса, казалось, шло на убыль по мере того, как увеличивалось у их жён.

Но ещё более беспокоящими, чем признаки увеличившегося неудовлетворённого сексуального голода, среди домохозяек в эту эру загадки женственности являются признаки увеличившегося конфликта вокруг их собственной женственности. Есть свидетельство того, что признаки женского сексуального конфликта, к которым часто отсылает эвфемизм «женские проблемы», проявляются раньше, чем когда-либо, и в более тяжёлой форме в это время, когда женщины ищут самореализацию так рано и исключительно в сексуальной роли.

Начальник гинекологической службы известной больницы сказал мне, что всё чаще видит у молодых матерей одни и те же нарушение цикла яичников — вагинальные выделения, менструальные задержки, нерегулярность менструального цикла и его продолжительности, бессонницу, синдром постоянной усталости, физическую слабость — которые раньше он наблюдал только во время менопаузы. Он сказал:

«Вопрос в том, будут ли эти молодые матери патологически разрушены, когда потеряют свою репродуктивную функцию. Я вижу много женщин с такими климактерическими трудностями, которые, я уверен, вызваны пустотой их жизни. И тем, что они просто проводят последние 28 лет, цепляясь за последнего ребёнка, до тех пор, пока цепляться будет уже не за что. Напротив, женщины, у которых были дети, сексуальные отношения, но которые представляют собой намного более цельную личность, которым не нужно беспрестанно реализовывать себя как женщин, родив ещё одного ребёнка и цепляясь за него, намного реже страдают от приливов жара, бессонницы, нервозности.

Те, у кого есть женские проблемы — это те, кто отверг свою женственность, или те, кто патологически женствен. Но сейчас мы видим эти симптомы у всё более молодых жён, которым нет и тридцати, молодых женщин, которые фатально вкладываются в своих детей, которые не развили других ресурсов, кроме детей — они поступают с теми же нарушениями цикла, менструальными затруднениями, характерными для менопаузы. 22-хлетняя женщина, у которой трое детей, с симптомами, которые чаще наблюдаются во время менопаузы … Я сказал ей: «ваша единственная проблема в том, что вы родили слишком много детей за слишком короткое время» и оставил при себе мнение «ваша личность ещё недостаточно развита».

В той же больнице были проведены исследования среди женщин, восстанавливающихся после гистерэктомии, женщин с жалобами относительно менструаций, женщин с трудными беременностями. Теми, кто страдал от самых сильных болей, тошноты, рвоты, физического и эмоционального недомогания, депрессии, апатии, беспокойства, были женщины, «чьи жизни вращались вокруг исключительно репродуктивной функции и её выполнения в материнстве. Модель подобного отношения была выражена одной женщиной, которая сказала: «Чтобы быть женщиной, мне нужна способность иметь детей». Те, кто страдал меньше всех, имели «хорошо интегрированные эго», интеллектуальные ресурсы и были направлены во внешний мир в своих интересах, даже в больнице, вместо того, чтобы быть озабоченными собой и своими страданиями.

Акушеры тоже заметили это. Один сказал мне:

«Это забавная вещь. Женщины, у которых боли в спине, кровотечение, тяжёлая беременность и роды — это те, кто думает, что их жизненная цель — деторождение. Женщины, у которых есть другие интересы помимо того, чтобы быть живым инкубатором, легче рожают детей. Не просите меня объяснять это. Я не психиатр. Но мы все это заметили…»

Другой гинеколог разговаривал со многими пациентами в эту эру «женственно-реализовавшихся», которым ни рождение детей, ни сексуальные отношения не давали «реализации». Они были, с его слов:

«Женщинами, которые чувствовали себя очень неуверенно относительно своего пола и нуждались в детях снова и снова, чтобы доказать, свою женственность; женщинами, которые рожают четвёртого или пятого ребёнка, потому что не знают, чем ещё заняться; женщинами, склонными к доминированию, и это новая область для доминирования. А ещё у меня есть сотни пациенток-студенток, которые не знают, что им делать с собой, их матери приводят их за диафрагмами. Они незрелы, поэтому постель для них ничего не значит — это как принимать лекарства, ни оргазма, ничего. Для них брак — это бегство».

Высокий процент случаев менструальных болей, тошноты и рвоты во время беременности, послеродовой депрессии и тяжёлого физического и психологического недомогания во время менопаузы теперь считается «нормальной» частью женской физиологии. Являются ли эти стигматы, отмечающие уровни женского полового цикла — менструации, беременность, менопауза — частью постоянной и вечной природы женщин, какими их всенародно принято считать, или они каким-либо образом связаны с этим ненужным выбором между «женственностью» и человеческим ростом, сексом и собственной личностью? Когда женщина — «сексуальное существо», видит ли она бессознательно сдачу, нечто вроде смерти смысла своего существования в каждом шаге своего женского сексуального цикла? Эти женщины, которые заполняют клиники — олицетворения загадки женственности. Отсутствие оргазма, увеличивающееся количество «женских проблем», неразборчивая и ненасытная жажда секса, послеродовая депрессия, странное рвение женщин к избавлению от женских половых органов через гистерэктомию без медицинских показаний — всё это выдаёт огромную ложь загадки женственности. Как самоисполняющееся пророчество о смерти в Самарре, загадка женственности, с её протестом против потери женственности, делает всё более сложным для женщин подтверждение их женственности, а для мужчин — их мужественности, и для тех и других — способность наслаждаться сексуальными отношениями.

Атмосфера нереальности, которая зависала над моими интервью с пригородными домохозяйками-искательницами секса, нереальности, которая пронизывает озабоченные сексом романы, пьесы и фильмы так же, как пронизывает ритуалистические разговоры о сексе на пригородных вечеринках — я внезапно поняла, почему она была, на острове, будто бы удалённом от пригорода, где поиски секса вездесущи, в чистой фантазии. На протяжении недели этот остров — преувеличенный пригород, поскольку он абсолютно отделён от внешних раздражителей, от мира работы и политики; мужчины даже ночью не приходят домой. Женщины, которые проводили здесь лето, были чрезвычайно привлекательными молодыми домохозяйками. Они рано вышли замуж; они жили через своего мужа и детей; они не интересовались миром за пределами дома. Здесь, на острове, в отличие от пригорода, у женщин не было возможности организовывать комитеты или растягивать работу по дому, чтобы заполнить свободное время. Но они нашли новый обходной путь, который убил двух птиц одним камнем, способ, который дал им ложное ощущение сексуального статуса, но освободил их от пугающей необходимости его доказывать. На этом острове была колония «мальчиков» прямо из мира Теннесси Уильямса. На протяжении недели, пока их мужья работают в городе, молодые домохозяйки устраивают «дикие» оргии, вечеринки на всю ночь с этими бесполыми мальчиками. В своего рода комичном замешательстве муж, который неожиданно сел в лодку в середине недели, чтобы утешить свою скучающую и одинокую жену, предположил: «Почему они делают это? Возможно, это связано с тем, что здесь царит матриархат».

Возможно, это также связано со скукой — здесь просто больше нечего было делать. Но это выглядело как секс; это и есть то, что делало это столь захватывающим, несмотря на то, что здесь, конечно, не было сексуального контакта. Возможно, эти домохозяйки и их любовники узнавали себя друг в друге. Прямо как девушка по вызову в «Завтраке у Тиффани» Трумена Капоте, которая проводит ночь без секса с пассивным гомосексуалистом, они одинаково по-детски уходили от жизни. Друг в друге они тоже искали то же несексуальное утешение.

Но в пригородах, где большую часть дня фактически отсутствуют мужчины — чтобы дать хотя бы видимость секса — женщинам, у которых нет иной идентичности кроме сексуальной, в итоге приходится искать утешение во владении «вещами». Внезапно становится понятно, почему манипуляторы потворствуют сексуальному голоду в своих попытках продать продукты, которые даже близко не сексуальны. Пока женская необходимость в достижениях и идентичности может быть направлена на поиск сексуального статуса, женщина является лёгкой добычей для любого продукта, который потенциально обещает ей этот статус — статус, который не может быть достигнут её собственными усилиями или достижениями. И пока этот бесконечный поиск статуса желанного сексуального объекта редко удовлетворён в реальности для большинства американских домохозяек (которые в лучшем случае могут только пытаться выглядеть как Элизабет Тейлор), он может быть легко переведён в поиск статуса через владение вещами.

Таким образом, женщины — агрессоры в пригородных поисках статуса, и их поиск также фальшив и нереален, как и их поиски секса. Статус, в конце концов, это то, что мужчины ищут и получают через свою работу в обществе. Женская работа — работа по дому — не может дать ей статус; эта работа имеет самый низкий статус из всех работ в обществе. Женщина должна получить свой статус опосредовано, через работу мужа. Сам муж, и даже дети, становятся символами статуса, ибо когда женщина определяет себя как домохозяйку, дом и вещи в нём и есть, в некотором смысле, её идентичность; ей нужны эти внешние атрибуты, чтобы поддержать её пустую личность, чтобы помочь ей почувствовать себя кем-то. Она становится паразитом, и не только потому, что нужные ей для статуса вещи, в конечном счёте, приобретаются через работу мужа, но потому, что она должна доминировать, владеть им из-за недостатка собственной личности. Если муж не способен предоставить ей вещи, необходимые для статуса, он становится объектом презрения, точно так же, как она презирает его, если он не способен удовлетворить её сексуальные нужды. Её истинное недовольство собой она чувствует как недовольство своим мужем и сексуальными отношениями с ним. Как это определил психиатр, «Она требует слишком много удовлетворения от брачных отношений. Её муж недоволен этим и вообще теряет способность сексуально функционировать с ней».

Может ли это быть причиной поднимающейся волны чувства обиды среди молодых мужей на девушек, единственная цель которых была выйти за них замуж? Старая враждебность по отношению к властным «мамочкам» и агрессивным карьеристкам может, в долгосрочной перспективе, побледнеть перед новой враждебностью мужчин к девушкам, чья активная погоня за «домашней карьерой» вылилась в новый вид доминирования и агрессии. Быть орудием, инструментом, «мужчиной в доме» — явно не исполнение мечты для мужчины.

В марте 1962 года корреспондент отметил в Redbook новый феномен на пригородной сцене: «молодые отцы чувствуют себя как в ловушке»:

«Многие мужья чувствуют, что их жёны, уверенно цитируя авторитетов в управлении домом, выращивании детей и любви в браке, установили жёсткий и плотный график семейной жизни, который оставляет мало места авторитету и точке зрения мужа. (Один муж сказал: «С тех пор, как я женился, я чувствую, что потерял всё своё существо. Я больше не чувствую себя мужчиной. Я ещё молод, но мало что получаю от жизни. Мне не нужны советы, но я иногда чувствую, как будто что-то оборвалось внутри»). Мужчины называли своих жён в качестве главного источника фрустрации, вместо детей, работников, финансов, родственников, общества и друзей … Молодой отец больше не свободен совершать собственные ошибки или использовать своё влияние во время семейного кризиса. Его жена, уже прочитавшая 7 главу, точно знает, что надо делать».

Далее в статье цитируется социальный работник:

«Настойчивость современных жён в достижении сексуального удовлетворения для себя может вызвать главную проблему их мужей. Мужа могут раздразнить, обольстить и задобрить, чтобы он вёл себя как опытный любовник. Но если его жена презирает и упрекает его, как будто он доказал свою неспособность отнести чемодан вверх по лестнице, у неё начинаются проблемы. … Тревожно замечать, что через пять лет после свадьбы значительное количество американских мужей изменяли жёнам, а ещё большее количество серьёзно соблазнены на это. Часто неверность в меньшей степени поиск удовольствия, чем средство самоутверждения».

Четыре года назад я брала интервью у некоторого количества жён на некой псевдо-сельской дороге в фешенебельном пригороде. У них было всё, что они хотели: хорошие дома, дети, внимательные мужья. Сейчас на той же дороге увеличивается наплыв домов мечты, в которых, по разнообразным и многочисленным причинам, жёны теперь живут одни с детьми, в то время как мужья — доктора, юристы, руководители счетов — переехали в город. Разводы в Америке, согласно социологическим исследованиям, почти во всех случаях инициируется мужем, даже если для видимости его получает жена. Разумеется, существует множество причин для развода, но главная среди них, похоже, увеличивающееся отвращение и враждебность мужчин по отношению к женским жерновам, висящим на их шеях, враждебность, которая не всегда направлена на жён, но и на матерей, и на женщин, с которыми они работают — по сути, на всех женщин вообще.

Согласно Кинси, сексуальное высвобождение для большинства американских мужей среднего класса не в отношениях с жёнами после пятнадцатого года брака. В 55 один из двух американских мужчин вступает во внебрачные связи. Эти поиски секса у мужчин — офисная романтика, обычные или напряжённые отношения, даже обезличенный секс ради секса, высмеянный в недавнем фильме The Apartment — в половине случаев мотивирован просто необходимостью убежать от пожирающей жены. Иногда мужчина ищет человеческих отношений, которые потерялись, когда он стал просто приложением к агрессивной «домашней карьере» его жены. Иногда отвращение к жене заставляет его искать в сексе объект, абсолютно отделённый от любых человеческих отношений. Иногда, чаще в фантазиях, чем в реальности, он ищет девочку-ребёнка, Лолиту, в качестве сексуального объекта, чтобы сбежать от этой взрослой женщины, которая посвящает всю свою агрессивную энергию, впрочем, как и сексуальную, жизни через него. Нет сомнений, что этот мужской произвол против женщин — и неизбежно против секса — невероятно увеличился во времена загадки женственности. Как один мужчина пишет в письме в Village Voice, газеты Нью-Йоркской деревни Гринвич в феврале 1962 года: «Больше нет проблемы в том, слишком ли хороша White, чтобы выйти за Black (или наоборот). Проблема в том, достаточно ли хороши женщины, чтобы выходить за мужчин, так как женщины выходят из моды». (Предполагается, что White и Black здесь — фамилии, однако, возможно, это и не так — прим. перев.)

Общественный символ этой мужской враждебности — уход американских драматургов и романистов от проблем мира к одержимости образами хищных женщин, пассивных замученных мужских персонажей (в гомо- или гетеросексуальной одежде), неразборчивыми незрелыми героинями и физическими деталями зафиксированного сексуального развития. Это особый мир, но не настолько особый, чтобы миллионы женщин и мужчин, мальчиков и девочек не могли отождествиться с ним. «Внезапно, прошлым летом» Теннесси Уильямса — вопиющий пример этого мира.

Стареющий гомосексуалист из старинной южной семьи, преследуемый чудовищными птицами, пожирающими детёнышей морских черепах, потратил свою жизнь на погоню за потерянной золотой молодостью. Он сам был «съеден» своей обольстительно женственной матерью, точно так же, как в конце буквально съеден бандой мальчишек. Значимо то, что герой этой пьесы никогда не появляется; у него нет лица, нет тела. Единственный несомненно «реальный» персонаж — мать-людоедка. Она появляется снова и снова в пьесах Уильямса и в пьесах и романах его современников, вместе с гомосексуальными сыновьями, дочерьми-нимфоманками и мстительными Дон Жуанами. Все эти пьесы — неистовый вопль одержимой любви-ненависти по отношению к женщинам. Значимо то, что абсолютное большинство этих пьес написаны писателями с Юга, где «женственность», которую закрепляет загадка, остаётся нетронутой.

Это мужское возмущение, несомненно, результат непримиримой ненависти к паразитирующим женщинам, которые не позволяют своим мужьям и сыновьям вырасти, которые оставляют их погружёнными в этот болезненный уровень сексуальных фантазий. Фактически мужчины тоже удалены сейчас от огромного мира реальности и вовлечены в чахлый мир сексуальных фантазий, в котором их дочери, жены и матери вынуждены были искать «реализацию». И для мужчин тоже секс принимает нереальный характер фантазии — обезличенной, неудовлетворяющей и, в конце концов, нечеловеческим.

Есть ли здесь, в конце концов, связь между тем, что происходит с женщинами в Америке и всё более явной мужской гомосексуальностью? Согласно загадке женственности, «маскулинизация» американских женщин, вызванная эмансипацией, образованием, равными правами, карьерой, порождает поколение всё более «женственных» мужчин. Но настоящее ли это объяснение? Собственно говоря, данные Кинси не показали подъёма в гомосексуальности в поколениях, которые были свидетелями эмансипации женщин. Отчёт Кинси показал, что в 1948 году 37 % американских мужчин имели хоть какой-нибудь гомосексуальный опыт, что 13 % были преимущественно гомосексуалистами (на протяжении как минимум трёх лет между 16 и 55), и что 4 % были исключительно гомосексуальными — приблизительно 2 000 000 мужчин. Но не было «никаких доказательств, что в гомосексуальной группе оказалось больше или меньше мужчин сегодня, чем в старших поколениях».

Был или нет подъём гомосексуальности в Америке, в последние годы однозначно наблюдался подъём в её открытых проявлениях. И я не думаю, что это никак не связано с национальным принятием загадки женственности. Так как загадка женственности прославляла и увековечивала во имя женственности пассивную, детскую незрелость, переходящую от матерей к сыновьям так же, как и к дочерям. Мужчины-гомосексуалисты — и мужчины-Дон Жуаны, чья необходимость в проверки их потенции часто является следствием бессознательной гомосексуальности — не менее чем женщины, одержимые сексом, Питеры Пены, навсегда дети, боящиеся возраста, хватающиеся за молодость в своём бесконечном поиске утверждения в некой магии секса.

Роль матери в формировании гомосексуальности была отмечена Фрейдом и психоаналитиками. Но мать, сын которой становится гомосексуалистом, обычно не «эмансипированная» женщина, которая соревнуется с мужчинами в мире, но само воплощение загадки женственности — женщина, которая живёт через сына, чья женственность используется для виртуального соблазнения её сына, которая привязывает сына к себе такой зависимостью, что он никогда не станет достаточно зрелым, чтобы полюбить женщину, и часто не может справиться с собственной жизнью как взрослый. Любовь к мужчинам маскирует его запретную чрезмерную любовь к матери; его ненависть и отвращение ко всем женщинам — реакция на одну женщину, которая не позволила ему стать мужчиной.

Условия этой чрезмерной любви матери-сына сложны. Фрейд писал: «Во всех исследованных случаях было установлено, что дальнейшие превращения проходят в их детстве через фазу очень интенсивной, но краткосрочной фиксации на женщине (обычно матери), и после прохождения её, они идентифицируют себя с женщиной и воспринимают себя как сексуальный объект; это значит, исходя из нарциссических оснований, они ищут молодых мужчин, напоминающих их в людях, которых они хотят любить так же, как их мать любила их.

Экстраполируя из взглядов Фрейда, мы можем сказать, что подобный избыток любви-ненависти почти что невиден в отношениях матери и сына — когда её исключительная роль жены и матери, её посвящение себя дому заставляют её жить через своего сына. Мужская гомосексуальность была и остаётся намного более распространённой, чем женская гомосексуальность. Отец не так часто искушён или принуждён обществом соблазнять или жить через свою дочь. Немногие мужчины становятся открытыми гомосексуалистами, но очень многие достаточно подавлены этой любовью-ненавистью, чтобы не только чувствовать глубокое отвращение к гомосексуальности, но и общее и возвышенное отвращение к женщинам.

Сегодня, когда не только карьера, но и любое серьёзное дело за пределами дома находятся за границами для по-настоящему «женственных» матерей-домохозяек, некоторая преданность матери-сына, которая может привести к латентной или открытой гомосексуальности, имеет много возможностей для расширения и заполнения свободного времени.

Мальчик, задушенный такой паразитической любовью матери, охраняется от взросления, не только сексуального, но любого. Гомосексуалистам часто недостаёт зрелости, чтобы закончить школу и сделать устойчивую профессиональную карьеру (Кинси обнаружил, что гомосексуальность наиболее распространена среди мужчин, которые не идут дальше средней школы, и наименее распространена среди закончивших колледж). Поверхностная нереальность, незрелость, неразборчивость, недостаток длительного человеческого удовлетворения, которые характеризуют сексуальную жизнь гомосексуалистов, обычно характеризуют всю их жизнь и интересы. Недостаток личных достижений в работе, образовании, в жизни вне секса навязчиво «женственны». Так же, как и дочери загадки женственности, сыновья проводят большую часть жизни в сексуальных фантазиях; унылые «голубые» гомосексуалисты прекрасно могут чувствовать родство с молодыми одержимыми сексом домохозяйками.

Но гомосексуальность, которая распространяется как тёмный дым над Америкой, не менее зловеща, чем беспокойные, незрелые поиски секса молодых женщин, которые являются агрессорами в ранних браках, которые стали скорее правилом, чем исключением. И это также пугает не меньше, чем пассивность молодых мужчин, которые скорее согласятся на ранний брак, чем столкнутся с миром в одиночку. Эти жертвы загадки женственности начинают искать утешение в сексе во всё более раннем возрасте. В последние годы я брала интервью у многих сексуально неразборчивых девушек из уютных пригородных семей, включая некоторое количество — и это количество растёт — девочек, которые выходят замуж в ранние подростковые годы, потому что беременеют. Разговаривая с этими девушками и профессиональными работниками, которые пытаются помочь им, можно быстро увидеть, что для них секс — вовсе не секс. Они даже не начали переживать сексуальную чувствительность, намного меньше «удовлетворения». Они используют псевдо-секс, секс чтобы стереть их недостаток личности; редко когда для них значит, кто этот парень; девушка почти в прямом смысле не «видит» его, пока у неё ещё нет осознания себя. И у неё никогда не будет чувства себя, если она использует простые рационализации загадки женственности чтобы через поиски секса уклониться от попыток становления личности.