ПРОЧЬ, ОБИДА!..

ПРОЧЬ, ОБИДА!..

Так начинается стишок, который под нашим руководством заучивают дети–дошкольники на одном из занятий. Мы им говорим, что есть разные лекарства от обиды. Например, можно закрыть глаза и представить себе что–то очень–очень вкусное. Если это не поможет, надо снова закрыть глаза и представить себе что–то очень–очень смешное. Ну а если вдруг обида окажется такой упрямой, что даже смешное не в состоянии будет ее прогнать… На этот крайний случай (тут мы переходим на таинственный шепот) есть одно волшебное стихотворение:

Прочь, обида!

Все равно ты забыта.

Беги во двор,

Перелезь через забор,

Садись на коня…

Неожиданно громко:

Скачи от меня!

— А теперь вместе — ну–ка!

И дети старательно, забывая и путая слова, повторяют. Как только произнесена последняя строчка, по столику, вокруг которого сидит малышня, стремительно проносится игрушечная заводная лошадь, а верхом на ней — всадник–обида.

— Видите? Стоит только быстро прошептать волшебные стихи, и она исчезнет бесследно!

Потрясенная «публика» просит повторить колдовство на бис. Что ж, это можно — если кто–то из ребят, теперь ухе не в общем хоре, а один и без подсказки, прогонит обиду. Такой (или такая) обязательно находится. Награда — еще один галоп обиды, насмерть перепуганной магическим заклинанием.

И поделом! Обида, эта непрошеная, но такая частая гостья, занимающая очень много места в душе ребенка–невротика, — должна же она наконец убраться восвояси!

Эта нехитрая магия напоминает врачевание по системе филиппинских хилеров или африканских колдунов, которые с помощью отработанных манипуляций «удаляют» из пораженных внутренностей больного опухоль, демонстрируя ему как вещественное доказательство окровавленную куриную печенку.

Увы, обидчивость вовсе не есть нечто постороннее и чужеродное, когда мы имеем дело с ранимой и хрупкой невротической конституцией. Скорее, это — неотъемлемо присущее такой конституции свойство. Обидчивость отравляет жизнь и самого ребенка, и его близких. Да не только близких! Всех, с кем он вступает в контакт. И справиться с этой болезненной реакцией очень и очень непросто. Поэтому «лекарство от обиды» — всего лишь вспомогательное средство, первоначальный импульс, который сообщает малышу уверенность в своих силах, в том, что он хороший, а дурное — внешнее, преходящее.

К детским обидам следует относиться прежде всего с уважением. То, что вам, взрослым, кажется не заслуживающей внимания чепухой, для ребенка может быть источником серьезного душевного страдания. А самое ужасное — это когда он жалуется на обидчика и встречает вместо сочувствия — насмешку, пусть даже добродушную. Дескать, перестань, это ж ерунда, яйца выеденного не стоит, разве можно обижаться на пустом месте!

Вы думаете, что ободрили его, а на самом деле нанесли ему еще одну травму, еще одну обиду. Он надеялся, что хотя бы близкие его поймут и пожалеют, а оказалось — ничего подобного! И ведь ему больше не у кого искать защиты. Это его мама, если ее обидел муж или парикмахерша, может позвонить подруге, а папа в аналогичной ситуации — вылить с товарищем. Ребенку, в отличие от взрослого, некуда деваться, некому больше жаловаться.

Конечно, это вовсе не означает, что обидчивость надо «холить и лелеять». Ни в коем случае! Посочувствовав ребенку, старайтесь переключить его внимание на что–то другое, чтобы не дать ему возможность «купаться» в вашем сочувствии до бесконечности. Иначе это станет своего рода психологическим наркотиком, и вырастет человек, которого побаиваются даже близкие друзья, потому что он часами «плачется в жилетку». Большинство детей, к счастью, легко забывают о разного рода огорчениях, в том числе и обидах. Поэтому ни в коем случае не надо, видя, что ребенок успокоился, спрашивать: «Ну, ты уже не обижаешься? Все прошло, да?» И даже ободряющая на первый взгляд фраза типа: «Вот молодец! Уже не обижаешься!» — пусть косвенно, но способствует ненужной фиксации. Не помнит — и слава Богу.

Психику обидчивого ребенка необходимо закалять, повышая ее эластичность. У нас на занятиях «скверные» Катька и Петька, в отличие от «примерных» Иванушки и Аленушки, обижаются. Причем мы, показывая детям две сценки–истории, подробно «расшифровываем» мотивацию Катькиных и Петькиных обид, а также ошибочность этой мотивации. Но самое главное — мы даем понять, что обижаться невыгодно, потому что когда человек обижается, он тем самым может лишить себя чего–то очень интересного. Например, дедушка разбудил Петьку и Иванушку словами: «Вставайте, головастики!» Петька обиделся на слово «головастики» и не встал. Вскоре Иванушка с дедушкой куда–то ушли, Петька полдня, оставшись дома один, маялся от скуки, а Иванушка вернулся с богатым рыбным уловом. Оказывается, они с дедушкой были на рыбалке! Петька же, обидевшись, лишил себя такой счастливой возможности. А еще Иванушка принес банку с… головастиками. И выяснилось, что головастики — это всего–навсего лягушачьи детеныши, а значит, когда дедушка назвал Иванушку и Петьку головастики, в этом не было ничего обидного. Все равно как если бы он сказал: «Вставайте, дети!» Разве есть что–нибудь обидное в слове «дети»?

Заметьте, что о детях, сидящих за столом и, затаив дыхание, слушающих эту «простую историю», речи нет. То есть для них, обидчивых невротиков, здесь ничего обидного не содержится, они получают необходимую для них информацию окольно, опосредованно, а значит — без травматических «побочных эффектов».

Тут уместно и добродушно посмеяться над обидчивыми персонажами. Такой смех целителен, он не унижает, а, напротив, — возвышает ребенка. Вы его таким образом как бы «записали» в сильные: он, большой и умный, вместе с вами смеется над маленькими и глупыми куклами. Значит, он выше. Во всяком случае, вы даете ему такую возможность.

В нашей лечебной пьесе «Волшебный сад» обидчивость (как и другие пороки характера) представлена карикатурно–гротескным персонажем по имени Скряга. Только копит он не деньги, а обиды, и всегда находится в мрачном; брюзгливом настроении. Единственная радость Скряги — опустить в копилку, висящую у него на животе, очередную обиду. Вот одна из его реплик.

«Скряга (достает ручку, разглаживает бумажку, пишет): «Обида номер три тысячи восемьсот шестьдесят первая… Оскорблял. Кидался… (задумывается) а, ладно, пусть будет «тяжелыми предметами». Так обиднее. (Кладет бумажку в копилку, поглаживает ее.) Скорей наполняйся, моя копилочка! (Мечтательно.) Вот накоплю четыре тыся–чи обид, попрошу у Пугала молоток, разо–бью копилку и на все эти четыре тысячи куплю самую большую, самую страшную месть…»

Ребенок, играющий Скрягу, смеется уже не над куклой (спектакль костюмный, в живом плане), а над собственной персонажностыо, над своей вчерашней слабостью.

А ведь действительно, обижаются, как правило, те люди, которые ощущают себя слабыми, смешными, нелепыми. (Такое самоощущение, как мы уже не раз писали, характерно для детей–невротиков.) Значит, с обидчивостью надо справляться, постоянно повышая самооценку ребенка, обращая его внимание на слабости других, прежде всего — обидчиков. Но ни в коем случае не развивая мстительность и злорадство! Ведь это еще хуже, чем обидчивость. Кстати, бывает, что обидчив вовсе не ребенок, а мать, которая индуцирует ему свое искаженное мироощущение. Мы очень хорошо помним семилетнего Женю, страдавшего легкой формой заикания и по своему характеру вовсе не склонного на каждом шагу обижаться. Но его мама, повышенно тревожная, мнительная, мрачная женщина, буквально на каждом шагу внушала Жене, что его все обижают — от одноклассников до родственников его отца. Это был как раз тот случай, когда работать пришлось в основном с мамой.

Если вы знаете за собой подобные склонности, ни в коем случае не валите с больной головы на здоровую. А уж тем более, если эта «здоровая» обладает хрупким устройством.

Какова же должна быть «программа–максимум», когда мы имеем дело с обидчивым ребенком? Пробуждать сострадание! Добиться этого непросто, и тут надо запастись терпением. Ведь обидчик — враг, а слабый, трусливый ребенок конечно же мечтает врага сокрушить. Только не может — вот что обидно! И сразу требовать от него христианского смирения и всепрощения — напрасный труд.

Работая с детьми школьного возраста, мы уделяем очень много внимания теме врага. Прежде всего спрашиваем — что бы каждый из них хотел сделать со своим врагом, если бы получил такую волшебную возможность.

И тут мечты о возмездии выплескиваются наружу. Чего только ни услышишь! И превратить в лягушку, и посадить в тюрьму, и подвергнуть самым изощренным пыткам, и даже уничтожить…

Постепенно, шаг за шагом, происходит превращение «образа врага». Сначала мы даем ребятам задание найти во враге что–то смешное. Следующее задание — постараться отыскать во враге нечто, вызывающее жалость. Мы предупреждаем, что это очень трудно, но надо постараться. И действительно, далеко не все с таким заданием справляются с первого раза. Еще одно усложнение: увидеть в своем враге хоть что–то симпатичное. Страшно трудно, говорим мы, но вы попробуйте! И, наконец, последний шаг — постараться увидеть себя глазами своего врага («Вживитесь в его образ, влезьте в его шкуру — вы же артисты!») и понять — что же ему так не нравится, за что он обижает?

Нечего и говорить, какая это сложнейшая задача, не только, между прочим, для невротика и не только для ребенка. Но психика детей к концу лечебного цикла заметно укрепляется, поэтому мы уже не боимся подобным заданием ее травмировать.

Самая большая для нас награда — когда кто–то из детей сообщает, что он не только перестал обижаться на своего врага, но враг перестал быть врагом и с ним даже установились дружеские отношения!

Начав статью с «волшебного» стишка и закончив рассказом о волшебной (без кавычек) силе сострадания, мы еще раз прочертили такую простую на бумаге и такую сложную на деле траекторию психозлевации (возвышения).

Но все же давайте по традиции закончим этюдами.

Этюд 1. Собака пошла погулять во двор, но быстро вернулась.

— Что произошло? — удивился открывший ей дверь хозяин.

— Ничего, просто домой захотелось, — ответим собака и всхлипнула.

Хозяин все понял.

— Опять обиделась? — спросил он.

— Да, — вздохнула собака и рассказала хозяину… (Что она рассказала?)

И хозяин дал ей совет… (Какай? Удалось ли собаке с помощью этого совета прогнать обиду?)

Этюд 2. Однажды, гуляя, собака увидела, как двордвые псы играют в убегалки–догонялки.

— Можно мне с вами поиграть? — спросила собака. И тут же добавила: — Только чур, я буду убегалка!

— Нет уж, — ответили псы, — если хочешь, чтобы мы тебя приняли в игру, сперва побудь–ка догонялкой.

Собака обиженно фыркнула и ушла прочь. Но потом, когда она оглянулась и увидела, как весело бегают собаки и как догонялка быстро превращается в убегалку, ей стало грустно, она подумала, что обиделась зря (Почему зря? — пояснить!), и решила вернуться. (Что она сказала, вернувшись? Показать, как ее приняли в игру, как она была сначала догонялкой, потом убегалкой и как ей было весело.)

Этюд 3. Собака повредила лапу и после этого стала прихрамывать. Как–то раз, когда она с хозяином вышла на прогулку, мальчишка–хулиган показал на нее пальцем, громко захохотал и крикнул;

— … (Придумать, что именно он крикнул.)

Собаке стало очень обидно, ей захотелось броситься на злого мальчишку и укусить его, но хулигана и след простыл.

— Сейчас я его догоню! — решила собака. Но потом вспомнила о своей хромоте и горько заплакала. Ведь так хотелось отомстить обидчику!

— Не стоит обижаться на этого мальчика, — постарался успокоить ее хозяин. — Разве ты не знаешь, что у него… (И хозяин сообщил о мальчике что–то такое, благодаря чему собака успокоилась и расхотела ему мстить. Что именно? — придумать!)

Как вы догадываетесь, этюды типа № 3 требуют некоторой подготовки, о чем мы рассказали выше, ибо в данном случае хозяин должен указать собаке на какое–то смягчающее душу свойство или обстоятельство касательно дворового хулигана.

Несколько слов на прощанье.

Во–первых, нам бы очень хотелось этой книгой вам помочь.

Во–вторых, вы должны знать, что метод драматической психоэлевации относится к арттерапии. Это такой вид психотерапии, в котором основным, что ли, инструментом коррекции служит тот или иной вид искусства. Бывают изотерапия, музыкотерапия, данстерапия, куклотерапия (то, что мы делаем, например). Так что вы теперь тоже в какой–то степени овладели приемами арттерапии.

И наконец, последнее. Куклы, ширма и вообще театр — удобные, просто чудесные инструменты, но инструменты сами по себе еще ничего не решают. Главное, чтоб они были в умных, любящих, талантливых руках!