Талант лидерства: У-фактор и потёмки чужой души

Талант лидерства: У-фактор и потёмки чужой души

Человеческий мозг обладает столь же вариативными чертами, как и любые другие части тела. Вес, относительные размеры различных долей, степень выраженности извилин и борозд — все это может быть весьма разным. Хотя когнитивная нейронаука индивидуальных различий ещё не сформировалась, имеет интуитивный смысл предположение, что индивидуальные когнитивные черты и таланты имеют какое-то отношение к индивидуальным вариациям в мозговой организации. Примечательно, что индивидуальная вариативность морфологии человеческого мозга особенно выражена в лобных долях30.

Мы склоны определять людей по их талантам и недостаткам. Один музыкально одарён, но лишён способности к пространственному воображению; кто-то другой хорошо владеет словом, но не имеет слуха. Такие описания схватывают специфические черты личности, но не её сущность. Но когда мы называем кого-то «умным» или «проницательным», а кого-то «глупым» или «недалёким», мы уже не говорим об узких специальных чертах. Мы затрагиваем нечто более ускользающее и более глубокое. Мы подходим намного ближе к определению сущности личности, к определению самой личности, а не её свойств. Быть «умным» (или «глупым») — не ваше свойство, это и есть вы. Любопытно, что имеется определённая степень независимости между этим глобальным измерением человеческого ума и более узкими специальными чертами. Человек может быть лишён каких-либо специальных талантов, — музыкального, литературного или спортивного — и тем не менее восприниматься другими как очень «умный». Возможно также обратное, когда уникально одарённый человек тем не менее воспринимается как «глупый». Рискуя совершить культурное святотатство, я предположу, что, судя по биографическим данным, Моцарт, вероятно, был несколько «глуповатым» гением. В отсутствии житейской мудрости, вероятно, можно уличить одного из моих интеллектуальных героев — Алана Тьюринга. Разумеется, примеры обратного, «просто умных» людей, бесчисленны и, по определению, анонимны. Многие читатели этой книги, вероятно, относятся к этой категории.

Но что мы подразумеваем под терминами «проницательный» и «недалёкий»? И что представляют собой мозговые структуры, индивидуальные вариации которых определяют эти глобальные черты? Этот вопрос прямо относится к поиску общего интеллекта — «фактора G» — и к его измерению, проблеме, которая выходит за пределы этой книги. Вопрос остаётся предметом горячих научных дебатов. В последние два десятилетия произошёл отход от понятия общего фактора G в пользу «множественных аспектов интеллекта». Ведённые Гарднером31 и Големаном32 предметно-специфические «интеллекты» более или менее соответствуют когнитивным переменным, систематически изучаемым специалистами по когнитивной нейронауке и тестируемым клиническими нейропсихологами, которые можно разложить на составляющие как при неврологическом здоровье, так и при неврологической болезни.

Независимо от того, как определяется когнитивный конструкт общего интеллекта, я не знаю о существовании каких-либо отдельных, определённых характеристик мозга, отвечающих за такой фактор G. Немногие имеющиеся исследования гениальных мозгов не смогли представить убедительные находки, а некоторые из них прямо противоречат интуитивным представлениям (что показывает, насколько ошибочны наши интуиции относительно этого предмета). Например, мозг писателя Анатоля Франса был известен своим малым размером33. Мозг Эйнштейна обнаруживает любопытное отсутствие дифференциации между височными и теменными долями, как если бы часть височной доли была «присвоена» теменной долей34. Возможно, это объясняет известное с его собственных слов предпочтение визуализации перед формализмами в развитии его идей (а также его дислексию). Но поскольку мы не верим в гомункулуса, поселившегося где-то в районе угловой или супрамаргинальной извилины, эта особенность слишком локальна, чтобы объяснить всеохватывающий G. Это приводит нас к выводу, что многие формы «гения» отражают локальные свойства психики (и следовательно — мозга) и могут иметь мало отношения к нашему интуитивному ощущению того, что значит «быть умным», как глобального, центрального, определяющего личностного свойства. Локальная природа гения подчёркивается биографическими данными Моцарта и Тьюринга. Судя по тому, что мы знаем об их жизни, большинство людей не считало ни того, ни другого «умным».

Однако что можно сказать о У-факторе (У — значит «умный»)? Я убеждён, что в отличие от фактора G, У-фактор действительно существует. В этом я полагаюсь на молчаливую поддержку большого числа обычных людей, которые понятия не имеют о факторе G, но остро чувствуют У. Непрофессионалы, не обременённые какими-либо узкими психологическими предубеждениями, поразительно уверенно и успешно определяют, кто умён, а кто нет. На что они реагируют в других людях? Что лежит в основе их интуиции? Я всегда думал, что имеет смысл задать этот вопрос, но вы не найдёте ответа на него в литературе. Подоплёка житейской оценки интеллекта — увлекательная тема, лежащая на стыке нейропсихологии и социальной психологии.

Исследование, которое я себе представляю, должно быть по возможности натуралистическим. Предположим, вы собираете группу непрофессиональных «судей», не обременённых какими-либо узкими психологическими предубеждениями и не скованных чрезмерными инструкциями исследователя. Допустим, далее, вы набираете группу столь же непрофессиональных испытуемых. Судьи должны оценить испытуемых по десятибалльной шкале «ума», основываясь на свободной беседе в течение часа или (что менее желательно) на видеозаписи испытуемых, взаимодействующих с кем-то ещё или друг с другом. Ситуация (непосредственного общения или записанная на пленку) должна быть настолько натуралистической и раскованной, насколько возможно. После эксперимента все испытуемые подвергаются интенсивному нейропсихологическому тестированию. Каковы ваши предсказания? Вы ожидаете, что У-рейтинги будут культурно-зависимыми или культурно-инвариантными?

Я предсказываю, что рейтинги или, по крайней мере, ранги, данные испытуемым судьями, будут совпадать. Хотя культурные и образовательные факторы несомненно играют роль в оценке «ума», я убеждён, что существуют фундаментальные культурные инварианты «ума», которые воспринимаются сходным образом в каждом обществе, так же как такие инварианты существуют для физической красоты. Я предсказываю далее, что из всех нейропсихологических тестов, рейтинги «ума» будут лучше всего коррелировать с тестами управляющих функций — лобных долей. В схеме «множественного интеллекта» именно управляющий интеллект является тем, что мы интуитивно распознаем как «обладание умом», У-фактор. И изо всех аспектов интеллекта У-фактор — «талант управления» — формирует наше восприятие человека как личности, а не как носителя некой когнитивной черты.

Но каждая шкала представляет собой диапазон между двумя полюсами. Поэтому оценивание людей по У-фактору равнозначно их оценке по Т-фактору (Т — «тупость»). Это превращает предлагаемый эксперимент в весьма рискованное предприятие, которое может никогда не состояться в нашей озабоченной корректностью культуре. Будет жаль, если он не состоится.

В значительной степени черта, о которой идёт речь, относится к нашей способности понимать других людей и предвидеть их поведение, мотивы и намерения. Учитывая общественный характер нашей жизни, эта способность имеет важнейшее значение для нашего успеха в самом широком смысле. Хотите ли вы кооперироваться с чьими-то планами или саботировать их (особенно в последнем случае), вы должны сначала понять и предвидеть намерения другого человека.

Выше, в описании существенных управляющих функций, я подчеркнул аспекты последовательности, планирования, временного упорядочивания. Теперь представьте, что вы должны спланировать и последовательно организовать ваши действия в координации с группой других индивидов и учреждений, вовлеченных в планирование и последовательную организацию их действий. Ваши отношения с этими индивидами и учреждениями могут быть кооперативными, враждебными, либо теми и другими одновременно. Более того, природа этих отношений может меняться со временем. Чтобы преуспеть в этом взаимодействии, вы должны не только быть способны составить план ваших собственных действий, но вы также должны суметь проникнуть в природу планов других участников. Вы должны быть способны предвидеть последствия ваших собственных действий, но вы должны также предвидеть последствия действий других участников. Чтобы сделать это, вы должны обладать умением формировать внутреннее представление о душевной жизни другой личности, или, используя «высокий штиль» когнитивной нейропсихологии, — сформировать «теорию души» другой личности. Тогда ваши собственные действия будут выбираться под влиянием вашей теории души другого человека, сформулированной в вашей собственной душе. А другой человек, предположительно, будет иметь теорию вашей души, сформулированную в его голове. Относительный успех каждого из вас будет в значительной степени зависеть от сравнительной точности и степени тонкости ваших способностей к формированию внутреннего представления о других. Это делает управляющие процессы, требующиеся для успеха в интерактивном социальном окружении, намного более сложными, чем управляющие процессы, требующиеся в ситуации одиночества, такой как решение загадки. Это верно для соревновательных, кооперативных или смешанных интерактивных ситуаций.

Шахматы или шашки представляют собой формализованный, крайне дистиллированный пример таких «социальных» управляющих функций. Деятельность деловых, политических или военных лидеров также по своей сути основана на их способностях сформировать «теорию души» противостоящего им игрока, или, очень часто, противостоящих им игроков. Во всех такого рода ситуациях существенными вопросами являются «Что он будет делать дальше?» и «Что я должен делать, если он сделает это?» По моему собственному опыту, игра, которую мне пришлось вести против институтов государства, чтобы выбраться из Советского Союза, была самым экстремальным и насущным примером реальной шахматной игры с высокими ставками, с которым я когда-либо сталкивался. Моя способность проникновения и предвидения ходов и намерений другой стороны сыграла решающую роль в успехе моего отчаянного предприятия.

Способность проникновения в душевные состояния других людей является основой социального взаимодействия. Она находит очень мало прототипов в животном мире, если вообще находит. Одной из наиболее рафинированных форм, которую может принять эта способность, является обман, ибо обман требует манипулирования противником для возникновения у него некоторых психических состояний, которые обманывающий может затем использовать. Фрит и Фрит утверждают, что даже у обезьян эта способность отсутствует в сколько-нибудь заметной степени, и что это специфически человеческое свойство35. Ироническим следствием этого заключения является то, что точно так же, как развитые социальные взаимодействия являются специфически человеческими, такой же является и социопатия.

Каждый, кто обладает способностью проникновения в душу других людей, интуитивно воспринимается как «умный» или «проницательный», а каждый, кто не обладает этой способностью, воспринимается как «глупый» или «недалекий». Мы используем эти описания, чтобы ухватить когнитивную сущность индивида, в отличие от его узких когнитивных черт. Хотя вполне возможно уважать особый дар «глупой» личности, очень трудно уважать такую личность как целостную индивидуальность. И если исходить из всего, что мы знаем о мозге, эта трудноуловимая, но фундаментальная способность опирается на лобные доли. В ряде исследований нормальных испытуемых просили представить психические состояния других людей, в то время когда их мозг сканировали с помощью PET или fMRI. Неизменно обнаруживалась особая активация в медиальном и латеральном отделах нижней префронтальной коры36.

У успешных корпоративных, политических и военных лидеров мы находим повышенную способность проникновения во внутренний мир других людей. Но столь же часто, или даже чаще, мы сталкиваемся с ослаблением этой способности. Плохая способность к формированию «теории души» может быть выражением нормальной вариабельности функции лобных долей без непременного вывода о явной их патологии, точно так же, как повседневные примеры косноязычия не обязательно говорят о поражении височной доли.

Как клиницист, я довольно часто сталкиваюсь с «доброкачественным» непатологическим ослаблением способности к формированию «теории души» и, предположительно, с известной функциональной слабостью лобных долей. Раньше это раздражало, но теперь это меня развлекает как своего рода когнитивного «соглядатая», подсматривающего индивидуальные различия в функции лобных долей в повседневной жизни.

Пациент входит в мой кабинет, и я начинаю спрашивать об обстоятельствах автомобильной аварии, в которую он попал. Ответ получается примерно таким. «Вчера вечером я открыл холодильник и увидел, что у нас кончается молоко. Моя жена всегда готовит себе утром овсянку и как она приготовит её без молока! Поэтому на следующее утро я должен был отправиться в бакалею за молоком. У нас поблизости три бакалейных магазина, но я всегда покупаю у Джо, потому что он хороший парень, и мы вместе служили на флоте. Итак, я сажусь в мой зеленый фургон, но затем вспоминаю, что мне надо сначала заехать в банк...» и так далее, и так далее, пока, если повезет, мы не доберемся до уличного перекрестка, где произошло столкновение.

Мой симпатичный пациент явно не смог сформировать адекватную теорию моей души, иначе он бы избавил меня (и самого себя) от всех деталей, которые не имеют никакого отношения к тому, что я должен знать о его проблеме как нейропсихолог. Является ли это выражением повреждения лобной доли у симпатичного человека в результате аварии? Я сомневаюсь в этом. Весьма вероятно, что он всегда был таким — слегка... «туповатым». Но ничего: мы признаем индивидуальные различия во всем и уважаем их, пока они находятся в пределах нормы. Кроме того, оказывается, что мой пациент превосходный музыкант-любитель, а я нет, — снова индивидуальные различия.

Но вот случай намного более серьезной неспособности сформировать теорию моей души, который вынуждает меня заключить о наличии явной патологии лобной доли. Мужчина, сорока с небольшим лет, был направлен на нейропсихологическое обследование. Он страдал от мистического нейродегенеративного заболевания, вероятно наследственного, безымянного и злокачественного. Он бодро вступил в мой кабинет, аккуратно одетый и хорошо выглядящий, без каких-либо различимых признаков неврологического пациента. Я приступил к моему стандартному интервью для истории болезни: возраст, образование, семейное положение, рукость. Его ответы были по существу, на хорошем языке.

Затем я спросил его о его любимом времяпрепровождении. «Кинофильмы!» — раздалось в ответ с воодушевлением подростка, вспоминающего свой первый визит в Диснейленд. И прежде чем я успел вставить слово и задать следующий вопрос, последовал стремительный отчет обо всех недавно виденных им фильмах — один за другим, с примечательными деталями, — возбужденным голосом, нетерпеливо стремящимся высказать все это сразу. Моим первым побуждением было остановить его, но затем я решил позволить ему двигаться своим путём и посмотреть, что получится. Рассказы о фильмах продолжали изливаться без конца, десятками, один за другим. Он действительно жил в фильмах и все их просмотрел — и теперь я, его врач, посвящался в этот незабываемый и радостный личный опыт! Сюжеты фильмов изливались более 40 минут и это продолжалось бы дальше, если бы я не прервал моего пациента и не повернул бы разговор на другую тему.

«Киночеловек» запал в мою память как случай пациента, не имеющего представления об информационных потребностях его врача. В данном случае дефицит в способности пациента сформировать теорию моей души был значительно глубже, чем в предыдущем случае — с поехавшей за молоком жертвой дорожной аварии, — и я сильно заподозрил наличие повреждения лобной доли. И в самом деле, результаты последующего нейропсихологического тестирования дали основание предполагать особенно серьезную дисфункцию лобной доли. Неспособность моего пациента отслеживать и контролировать его собственное поведение — распространенное явление в случаях заболевания лобной доли и часто рассматривается как один из его центральных признаков. Как мы увидим в случае пострадавшего в метро студента Владимира и в случае сброшенного с лошади Кевина, эта неспособность может принимать многие формы. Последствия дисфункции лобной доли в особенности нарушают социальные взаимодействия индивида, как в явно клинических формах, так и в более тонких, относительно легких обыденных формах.

Очевидно, что способность сформировать внутреннее представление о душе другой личности связано с другой фундаментальной когнитивной способностью: понятием самосознания и дифференциацией Я-не-Я. Самосознание фундаментально для нашей психической жизни и, вероятно, без него не существует сложной когнитивной деятельности. Однако научные данные свидетельствуют, что самосознание появляется в ходе эволюции поздно и связано с развитием лобных долей.

Экспериментальные исследования эволюции понятия Я используют метод различения Я и не-Я (или Я и другой)37. Предположим, что вы помещаете животное перед зеркалом. Будет ли оно относиться к своему изображению как к себе, или как к другому животному? Собаки реагируют на своё изображение как на другое животное. Они лают, воют, демонстрируют доминантное поведение. Только человекообразные и, в меньшей степени, прочие обезьяны относятся к своему изображению в зеркале как к себе38. Они используют зеркало для чистки труднодостижимых частей тела и чтобы стереть отметки, нарисованные экспериментатором у них на лбу.

Из этих скромных эволюционных задатков у нас, людей, сформировался сложнейший разработанный психический механизм для представления наших внутренних состояний. И вновь в этом участвует префронтальная кора. Когда испытуемых просят сосредоточиться на их собственных психических состояниях, в отличие от внешней реальности, включается медиальная префронтальная кора39. Как внутреннее представление собственных психических состояний, так и внутренние представления психических состояний других — и то, и другое основывается на лобных долях. И таким образом сложные, координированные нейронные вычисления интегрируют и сплетают друг с другом психические представления о Я и о «других». Поистине, префронтальная кора ближе, чем любая другая часть мозга, к нейронному субстрату социальной личности.

Не удивительно, что способность дифференциации Я-не-Я должна зависеть от лобных долей. Как мы установили ранее, префронтальная кора является единственной частью мозга, и конечно неокортекса, где информация о внутреннем окружении организма конвергирует с информацией о внешнем мире. Префронтальная кора — единственная часть мозга с нейронной инфраструктурой, способной интегрировать эти два источника данных.

Но насколько она к этому способна? В какой степени возникновение этой способности шло параллельно развитию лобных долей? Насколько тесно развитие этой когнитивной способности следует за появлением её предполагаемого нейронного субстрата? Является ли развитие дифференциации Я-не-Я исключительно функцией появления лобных долей в ходе эволюции, или же оно также требовало появления определённых концептуальных структур, постепенно кристаллизованных в культуре? В книге Джулиана Джейнса «Истоки сознания и распад двухкамерного мозга» предполагается, что самосознание возникло довольно поздно в ходе человеческой культурной эволюции, возможно впервые — во втором тысячелетии до н.э.40

Я подозреваю, что многие устоявшиеся в обществе культурные убеждения (которые я как учёный склонен рассматривать как «сверхъестественные»), включая религиозные убеждения, являются остатками неспособности примитивного человека распознать собственные внутренние представления о других людях как часть Я, в отличие от не-Я. Богатые чувственные образы других людей и даже своих собственных мыслительных процессов могли интерпретироваться как «духи». Богатая сенсорная память об умершем соплеменнике могла интерпретироваться как «призрак» или как доказательство его «жизни после смерти». В соответствии с этим сценарием, некоторые из наиболее буквальных религиозных и магических верований, которые существовали тысячелетиями, являются остатками изначальной неспособности людей отличить собственные воспоминания человека о других людях (внутренние представления, части Я) от самих этих людей (не-Я, другие). Это может быть именно тем, что Джейнс41 называет «галлюцинаторным опытом» древних людей. Тщательное кросс-культурное изучение когнитивной дифференциации Я-не-Я у немногих оставшихся сравнительно «примитивных» культур (например, индейских племен Амазонки, папуасов Новой Гвинеи и горцев Ириан Джайя) может оказаться особенно интересным в этом отношении.

Согласно Джейнсу, неспособность отличить Я от не-Я не ограничивалась доисторическими временами. Она присутствовала и в ранней истории, у человека, которого мы считаем нейробиологически «современным». Если это так, то должна быть рассмотрена одна из двух возможностей (или комбинация двух возможностей). Первая, что биологическая эволюция лобных долей сама по себе недостаточна для завершения когнитивной дифференциации Я— не-Я и что требовался некий дополнительный, кумулятивный культурный эффект, как считает Джейнс. Вторая, что биологическая эволюция лобных долей продолжалась до более поздних времен, чем это диктуют наши установившиеся эволюционные теории. Очеловечение приматов могло длиться дольше, чем предполагалось.