4.5. Методология и методы исследования смысловой сферы личности

4.5. Методология и методы исследования смысловой сферы личности

Основной вопрос, касающийся общей методологии психологического изучения смысловой сферы личности, может быть сформулирован в виде дилеммы специфичности – неспецифичности: должны ли применяться для анализа смысловой сферы особые специфические методы и особая методология, или же для этого пригодны методы, известные и применяющиеся в русле других подходов и направлений исследований. Из всего текста данной работы, и в особенности из предыдущего раздела достаточно явственно следует то, что достаточно большой объем эмпирических данных о тех или иных аспектах смысловой реальности может быть получен и фактически получается с помощью неспецифических методов. С другой стороны, при использовании неспецифических методов необходимо дифференцировать смысловые, эмоциональные, семантические и прочие феномены, что не во всех случаях легко осуществимо. Наши разнообразные исследования и методическая работа, проводившиеся на протяжении ряда лет, позволяют нам без колебаний утверждать, что смысловая реальность доступна для изучения разными методами, как специфическими, так и неспецифическими.

При этом, однако, необходимо сделать некоторые оговорки и уточнения. Экспериментальные исследования могут быть направлены на две из трех граней смысла – на феноменологический или субстратный (регуляторный) их аспект. В первом случае предметом исследования выступают смысловые связи в картине мира, мировоззрение, субъективная семантика, образы в широком смысле слова. Во втором случае предметом исследования выступают регуляторные влияния тех или иных индивидуальных особенностей смысловой сферы или индуцированных в экспериментальной ситуации смысловых установок на процессы практической и познавательной деятельности, на решение конкретных и более общих задач, вплоть до влияния на жизненный путь субъекта в целом. При этом исследования такого рода становятся исследованиями смысловой реальности только в том случае, если при рассмотрении независимых и опосредующих переменных учитывается их онтологический аспект, то есть место в структуре жизненных отношений. Поясним это на примере. Если мы, например, проводим психосемантическое исследование отношения к таким эмоциогенным стимулам как символика политических движений (коммунистическая, нацистская и другая подобная символика), то это исследование еще не открывает нам смысловую реальность. Исследованием смысловой реальности оно становится в том случае, если мы включаем в схему исследования вопросы на выявление прямого отношения реципиентов к этим движениям, скажем, давая задание ранжирования электоральных предпочтений, что позволяет нам локализовать эти движения в пространстве жизненных отношений реципиентов. Последнее является непременным условием любого исследования смысловой реальности, в отличие от исследований эмоциональной регуляции или психосемантики сознания, хотя методические процедуры могут при этом совпадать.

Второе уточнение касается невозможности в одном исследовании получить одновременно феноменологическую и деятельностную характеристику некоторой смысловой структуры, то есть содержательное описание соответствующего смысла и характеристику его регуляторного эффекта. Речь идет в данном случае о гипотезе, индуктивно выведенной из анализа массива эмпирических исследований. Эта гипотеза подобна известному в физике принципу дополнительности Н.Бора, согласно которому в данный момент времени можно установить либо координаты элементарной частицы, либо ее энергетическую характеристику, но не то и другое одновременно. А.Е.Шерозия (1979), рассматривавший принцип дополнительности Н.Бора как общегносеологический принцип, сформулировал его следствие для психологии: психические содержания можно изучать или субъективно, со стороны субъекта, или объективно, с позиции внешнего наблюдателя, но совмещение этих двух перспектив в одном исследовании невозможно. По сути, сформулированная нами гипотеза дополнительности феноменологического и деятельностного описания смысловой реальности является частным случаем принципа, сформулированного А.Е.Шерозия.

Переходим к характеристике пяти основных методических подходов к эмпирическому изучению смысловой реальности: экспериментальному, психометрическому, проективному, психосемантическому и качественно-феноменологическому. Первые два относятся к линии объективного (субстратного), остальные три – к линии субъективного (феноменального) описания. Все подходы мы будем иллюстрировать в данном разделе оригинальными исследованиями, выполненными нами или при нашем участии и под нашим руководством. Рассмотрение формирующего подхода мы намеренно не включили в данный раздел, поскольку ему будет уделено внимание в разделе 4.8., посвященном методологии и технике смыслотехнического воздействия.

Экспериментальный подход к изучению смысловой регуляции. Экспериментальный подход был первым из путей изучения смысловой реальности, на который обратили внимание авторы, концептуализировавшие идею смысловых образований личности ( Субботский, 1977; Асмолов, Братусь и др., 1979; Асмолов, Насиновская, Басина, 1979). Е.В.Субботский (1977) отмечал, что смысловые образования проявляются в эффектах отклонения поведения от линии, предусматриваемой «интелиектуалистической презумпцией объяснения». В этапной коллективной статье (Асмолов, Братусь и др., 1979) предлагался пошаговый анализ эффектов такого рода отклонений. Прежде всего фиксируется или экспериментально вызывается поведение, отклоняющееся от оптимальной линии достижения цели. Затем осуществляется доказательство того, что это отклонение нельзя объяснить недостаточной «технической оснащенностью» субъекта. Это достигается путем нейтрализации предполагаемого скрытого мотива при сохранении операционально-технической структуры решаемой субъектом задачи. Наконец, третий этап является, по сути, формирующим и предполагает изменение позиции субъекта в социальной ситуации. В качестве специфического экспериментального приема назван прием искусственного прерывания, сбоя деятельности, а также создание неопределенности, лежащее в основе, в частности, проективного подхода.

В специальной работе, посвященной принципам исследования смысловой сферы (Асмолов, Насиновская, Басина, 1979), выделены следующие основные принципы: 1. Принцип личностной значимости ситуации исследования для испытуемого. 2. Относительная неопределенность ситуации исследования. 3. Неконтролируемость исследуемых переменных со стороны испытуемого. 4. Контролируемость ситуации исследования со стороны исследователя. 5. Принцип изучения процесса в структуре целостной деятельности.

Примером экспериментального исследования смысловой регуляции является эксперимент, выполненный нами совместно с Ф.С.Сафуановым и Ю.А.Васильевой и подробно описанный в разделе 3.7. (см. также Леонтьев Д.А., 1987). Задавшись целью зафиксировать изменение направленности реакций на один и тот же стимул на противоположную (перцептивной защиты на перцептивную бдительность) как следствие изменения смысла завершения экспериментальной деятельности по мере утомления и исчерпания исходного мотива, мы построили «двухъярусную» экспериментальную схему. В поверхностном слое, построенном по канонам лабораторного эксперимента, испытуемые выполняли искусственную задачу придумывания подписей к слайдам. Глубинный слой представлял собой скорее естественный эксперимент, поскольку независимой переменной, реально интересовавшей нас в этом исследовании, было изменение внутреннего желания испытуемых продолжать работать на желание завершить свое участие в эксперименте. Это изменение, как мы предполагали, должно было наступить естественным образом с течением времени и перестроить всю систему смысловой регуляции деятельности. Зависимой переменной была интерпретация известных в психологии восприятия двузначных изображений; одна из двух интерпретаций служила сигналом к окончанию эксперимента. Нам удалось в этом исследовании уловить естественную динамику деятельности испытуемых по участию в эксперименте. Как и предполагалось, если в начале эксперимента сигнал к окончанию обычно вытеснялся, и двузначные изображения виделись вторым, альтернативным образом, то к его концу перцептивная защита сменилась перцептивной бдительностью, и двузначные изображения чаще воспринимались в сигнальном варианте. Для интерпретации результатов необходим выход в онтологический план анализа, который позволяет увидеть изменение места сигнального изображения в системе жизненных отношений испытуемых: из ведущего к нежелательным следствиям оно превратилось в ведущее к желательным следствиям, что и обусловило инверсию регуляторного эффекта.

Психометрический подход к изучению смысловой регуляции. Психометрика смысловой сферы – словосочетание почти парадоксальное. Вместе с тем в предыдущем разделе мы описали методику Дж. Крамбо и Л.Махолика, направленную на психометрическую диагностику количественной меры наполненности жизни смыслом. Наряду с ней, Дж. Крамбо разработал еще одну методику – шкалу поиска смысложизненных целей (Seeking of Noetic Goals Test – SONG), которую он рассматривал как дополнительную шкалу к методике «Цели в жизни» (PIL). По замыслу автора, методика должна измерять силу мотивационной тенденции к поиску смысла жизни ( Crumbaugh , 1977). Автором методики было собрано большое количество данных на различных группах психически здоровых людей и пациентов клинических учреждений. Общие результаты подтверждают предположение о том, что результаты «аномальных» групп значимо выше результатов здоровых людей и что результаты по шкале поиска смысложизненных целей отрицательно коррелируют с результатами по тесту осмысленности жизни, причем в группах здоровых испытуемых эта отрицательная корреляция существенно более выражена. Дж. Крамбо объясняет это различие за счет того, что низкий уровень осмысленности жизни должен иметь следствием высокую мотивацию к поиску смысложизненных целей. У здоровых испытуемых дело обстоит именно так, а в клинических группах эта мотивация снижается за счет разнообразных патогенных влияний, снижая тем самым и величину коэффициента отрицательной корреляции с осмысленностью жизни ( Crumbaugh , 1977, с. 903–904). Дополнительным подтверждением валидности шкалы является факт заметного снижения результатов по шкале у алкоголиков, прошедших курс логотерапии, в то время как в контрольной группе алкоголиков, лечение которых отличалось только отсутствием логотерапевтических процедур, наблюдалась скорее обратная тенденция. Эти результаты объясняются предположением о повышении осмысленности жизни пациентов в результате логотерапии, что и повлекло за собой снижение мотивации поиска смысложизненных целей.

Мы разработали и адаптировали русскоязычную версию обеих методик. Русскоязычная версия методики «Цели в жизни», которую мы вначале назвали «Тест осмысленности жизни», а затем, после выявления ее внутренней факторной структуры, «Тест смысложизненных ориентаций» или, сокращенно, СЖО (Леонтьев Д.А., 1992 б; Леонтьев, Калашников, Калашникова, 1993) оказалась и весьма надежной психометрически, и весьма богатой в содержательном отношении. Психометрические характеристики шкалы поиска смысложизненных целей, напротив, оказались неудовлетворительны, и нам пришлось отказаться от использования этой методики.

Надежность методик проверялась с помощью ретестирования с интервалом в 2 недели (испытуемые – 76 студентов МГУ). Результаты по тесту осмысленности жизни оказались устойчивы при р<0,05 в отличие от шкалы поиска смысложизненных целей, воспроизводимость результатов которой оказалась неудовлетворительной. Еще одним показателем надежности теста осмысленности жизни явилась близкая к нулю корреляция теста осмысленности жизни со шкалой «лжи» Методики многостороннего исследования личности. Сравнение результатов нормальной контрольной выборки (студенты различных вузов г. Москвы) с результатами госпитализированных алкоголиков I и II степени и наркоманов дало результаты, хорошо согласующиеся с описанными выше результатами Дж. Крамбо. Внутри групп при этом наблюдаются следующие тенденции, не достигающие критериев статистической достоверности. Алкоголики I стадии по результатам обеих методик находятся ближе к норме, чем алкоголики II стадии. В контрольной выборке у мужчин результаты по обеим методикам выше, чем у женщин, а у студентов-психологов выше, чем у студентов других специальностей.

Ряд интересных результатов, относящихся к тесту осмысленности жизни, был получен в выполненной под нашим руководством дипломной работе М.В.Снетковой (1988). В этом исследовании участвовали три группы испытуемых: студенты различных вузов г. Москвы (п=39), больные неврозом, находящиеся на амбулаторном лечении во Всесоюзном научном центре психического здоровья АМН СССР (п=17) и студенты факультета психологии МГУ (п=23), подвергавшиеся обследованию дважды с интервалом 12–14 месяцев. Парадоксальным образом у невротиков были выявлены наиболее высокие показатели по тесту осмысленности жизни; результаты студентов-психологов были значительно выше, чем у непсихологов (р<0,01), и при ретестировании значимо возросли (р<0,05).

Некоторый свет на эти результаты проливает структура корреляционных связей осмысленности жизни с другими личностными переменными. В основной выборке студентов-непсихологов осмысленность жизни коррелирует с большим числом других переменных, в том числе с тремя основными шкалами опросника уровня субъективного контроля (УСК) (Бажин, Голынкина, Эткинд, 1993) – общей интернальности, интернальности по отношению к достижениям и интернальности по отношению к неудачам; с целым рядом шкал теста личностных ориентаций Э.Шострома в адаптации Л.Я.Гозмана и М.В.Кроза (Гозман, Кроз, 1987) – со шкалой внутренней опоры, самоуважения, взгляда на природу человека и синергичности, а также со шкалой самоуверенности методики исследования самоотношения (МИС) С.Р.Пантилеева и В.В.Столина (Пантилеев, 1993) и со шкалами «С» и «Е» 16-факторного личностного опросника Р.Кеттела. В группе больных неврозом число значимых корреляций теста осмысленности жизни оказалось заметно меньше даже с учетом того, что на них не проводились МИС и 16ЛФ. Их было всего 3: с интернальностью по отношению к неудачам опросника УСК и со шкалами самоуважения и креативности теста личностных ориентаций. Все названные корреляции положительны, наиболее высокие в основной выборке – с общей интернальностью и интернальностью в области достижений, в группе невротиков – с самоуважением и креативностью. Наконец, в группе студентов-психологов, где использовался тот же набор методик, что и в исследовании невротиков, ни одной значимой корреляции осмысленности жизни с другими личностными переменными обнаружено не было. Вряд ли можно сразу найти этим результатам однозначное истолкование; по меньшей мере они заставляют задуматься о разнообразии психологических механизмов, придающих жизни людей цельность, осмысленность и упорядоченность.

В другом исследовании (Леонтьев Д.А., Калашников, Калашникова, 1993) было выявлено, что разработанная нами русскоязычная версия методики Дж. Крамбо и Л.Махолика не только хорошо служит для измерения общего уровня осмысленности жизни, как и ее англоязычный прототип, но имеет также четкую и хорошо интерпретируемую факторную структуру.

В исследовании приняли участие 77 человек – московских ИТР, мужчин и женщин в возрасте от 23 до 36 лет. У 95 % испытуемых было высшее образование. В процессе факторного анализа полученных результатов было выделено 6 факторов, на которые пришлось 64,6 % дисперсии.

В качестве критерия уровня значимости был использован факторный вес 0,40. С учетом этого критерия пункты опросника объединились в факторы следующим образом (некоторые пункты вошли в несколько факторов):

1 фактор – 6 пунктов, которые можно объединить общим наименованием «цели в жизни», то есть наличие жизненных целей, призвания, намерений в жизни.

2 фактор – 2 довольно разных пункта, которые чисто условно

можно объединить общим названием «верность ложному пути» (ответственность за выполнение возложенных обязанностей даже при наличии внутреннего протеста).

3 фактор – 6 пунктов под общим названием «интерес и эмоциональная насыщенность жизни.

4 фактор – 5 пунктов. Общее название «удовлетворенность самореализацией» (выражает ощущение успешности осуществления самого себя в жизни и повседневной деятельности).

5 фактор – 4 пункта. Общее название «Я – хозяин жизни» (выражает ощущение человеком его способности влиять на ход собственной жизни).

6 фактор – 5 пунктов. Общее название «управляемость жизни» (выражает уверенность в принципиальной возможности самостоятельного осуществления жизненного выбора).

Таким образом, несмотря на малый объем опросника (20 пунктов), при факторном анализе выделились шесть факторов, пять из которых (за исключением второго) хорошо интерпретируются, включают с весом не менее 0,40 от 4 до 6 пунктов каждый, и значимо (р<0,01) коррелируют с общим показателем осмысленности жизни. Результаты, полученные при факторизации, позволяют утверждать, что осмысленность жизни личности не является внутренне однородной структурой. Полученные факторы (за исключением второго) можно рассматривать как составляющие смысла жизни личности. При этом они разбиваются на две группы. В первую входят собственно смысложизненные ориентации: цели в жизни, насыщенность жизни и удовлетворенность самореализацией. Нетрудно увидеть, что эти три категории соотносятся с целью (будущим), процессом (настоящим) и результатом (прошлым). Как явствует из приведенных данных, человек может черпать смысл своей жизни либо в одном, либо в другом, либо в третьем (или во всех трех составляющих жизни). Это лишний раз подтверждает правоту В.Франкла, отмечавшего, что смысл всегда может быть найден, и закладывает основу для теоретической и эмпирической типологии смыслов жизни. Два оставшихся фактора характеризуют внутренний локус контроля, с которым, согласно приведенным выше данным, осмысленность жизни тесно связана, причем один из них характеризует общее мировоззренческое убеждение в том, что контроль возможен, а второй отражает веру в собственную способность осуществлять такой контроль (образ Я). Результаты факторного анализа позволили преобразовать методику в многомерный тест смысложизненных ориентаций, содержащий, наряду с общим показателем осмысленности жизни, пять упомянутых субшкал.

Далее был проведен корреляционный анализ методики СЖО с опросником уровня субъективного контроля (УСК) (Бажин, Голынкина, Эткинд, 1993) и самоактуализационным тестом (CAT) (Гозман, Кроз, 1987). В качестве испытуемых выступали студенты московских вузов общей численностью 24 человека, мужчины и женщины. Обнаружилось, что все шесть показателей (общий и 5 субшкал) значимо коррелируют с общей интернальностью и с интернальностью в области достижений, а также (кроме третьей субшкалы) – с интернальностью в области семейных отношений. Налицо также значимые корреляции пятой субшкалы СЖО с интернальностью в производственной сфере и по отношению к здоровью – болезни (все корреляции положительные). Обнаружены следующие значимые положительные корреляции показателей СЖО со шкалами методики CAT: со шкалами опоры и познавательных потребностей – все шесть показателей; со шкалами компетентности во времени, самоуважения и представления о природе человека – все, кроме первой субшкалы; со шкалой ценностных ориентаций – все, кроме общего показателя, и со шкалой спонтанности – третья, четвертая и пятая субшкалы. С остальными шкалами CAT значимых корреляций обнаружено не было. Таким образом, можно сделать вывод о том, что субъективное переживание наличия смысла жизни, как правило, связано с осознанием ответственности за результаты своей деятельности, а также о том, что для самоактуализирующейся личности характерно интенсивное переживание осмысленности своей жизни ( Леонтьев Д.А., Калашников, Калашникова, 1993).

Проективный подход к диагностике смысловых структур. Проективный подход, как и последующие, относятся уже не к объективным, а к субъективно-феноменологическим подходам, в терминах приведенного выше принципа дополнительности. Можно охарактеризовать суть проективной методологии как предоставление испытуемому возможности структурировать или интерпретировать предложенный проективный материал в соответствии с его картиной мира так, что проективная продукция (рисунок, рассказ, завершение предложений и др.) будет в каком-то отношении изоморфна его субъективной реальности и вследствие этого позволит выносить суждения об этой реальности.

Феномен проекции известен в психологии давно. «Проекция в широком смысле слова – это имманентное свойство самого нашего восприятия, это его субъективность, индивидуальность, личностность Это особенность восприятия, благодаря которой мы воспринимаем все лишь адекватно самим себе и, таким образом, пребываем в среде, преображенной собственной индивидуальностью» ( Савенко, 1969, с. 239–240). Теоретические обоснования феномена проекции и споры вокруг этих обоснований достаточно многочисленны (см. Соколова, 1980); мы не будем на них останавливаться, ограничившись анализом с позиций деятельностно-смыслового подхода. Наиболее развернутыми попытками обоснования проективной методологии с этих позиций являются работы Е.Т.Соколовой (1991; Соколова, Столин, 1980), а также П.В.Яныпина (1989; 1990). Первая трактовка опирается на понятие преградного смысла и предполагает, что ситуация проективного эксперимента «предлагает человеку условия замещающего действия; чем добросовестнее человек относится к инструкции, тем более непроизвольно обращается он к своему опыту. Однако там “ближе всего” хранится прерванное действие и соответствующая ему ситуация. Неосознанно, а иногда и осознанно, человек пытается завершить прерванное действие; однако, как этого требуют новые условия, такое завершение возможно лишь в символическом плане, путем “управления” судьбами персонажей, их мыслями и чувствами. В свете сказанного становятся понятными и требования к проективным стимулам. Степень их определенности или неопределенности определяется возможностью их использования для тех или иных замещающих действий, сопряженных с преградными смыслами разной степени конкретности» ( Соколова, Столин, 1980, с. 67).

Трактовка П.В.Яныпина ставит во главу угла семантические механизмы синестезии и метафоры. Анализируя проективный рисунок, он характеризует его как метафорическое выражение смысла Я, подчеркивая при этом его коммуникативный аспект в качестве средства общения между испытуемым и экспериментатором. «Первая гипотеза состоит в том, что в проективном рисунке находит свое отражение смысл Я испытуемых. Вторая гипотеза состоит в том, что возможность существования рисуночной проекции определяется строением знака-образа: отражением в визуальной форме личностносмыслового отношения к “Я’, допускающим “подмену” имени образа. Закономерная связь личностного смысла и визуальной формы может быть рассмотрена как “смысловая референция”. Третья гипотеза состоит в том, что в основе феномена смысловой референции лежит механизм синестезий, или коннотативной синонимии признаков, оперирующий на домодальном глубинно-семантическом уровне. Четвертой гипотезой является то, что движение столь же “категоризовано” через механизм синестезий, как и восприятие, так что рисунок – как “замороженное” движение – может служить транслятором невербальных значений и невербализованных смыслов» (Яньшин, 1990, с. 12–13). В ряде экспериментов П.В.Яныпину удалось получить данные, говорящие в пользу этих гипотез, и получить частичное подтверждение параллелизма образно-графического и вербально-метафорического рядов; проективный рисунок в этом контексте «допустимо рассматривать как графическое “высказывание” испытуемого о своем внутреннем мире и чертах характера» (Яньшин, 1989, с. 51).

Обе изложенные трактовки являются ограниченными, поскольку подводят теоретическое обоснование под один определенный класс проективных методов – ТАТ в первом случае и проективный рисунок во втором, – оставляя открытым вопрос о возможности распространения этого обоснования и на другие классы проективных методов. Развивая теоретическое обоснование Тематического апперцептивного теста (Леонтьев Д.А., 1998 б), мы усматривали механизм его действия в том, что процессы воображения и реальное поведение, различаясь по своему субстрату и структурам, осуществляющим и регулирующим эти процессы, в онтологическом плане регулируются одними и теми же жизненными отношениями субъекта, проявляющимися, правда, в различных превращенных формах, предполагая цепь умозаключений от воображения к жизненным отношениям и жизненным смыслам и от них к регуляции реального поведения. Согласно предлагаемой нами трактовке, то, что непосредственно отражается в рассказах ТАТ – это индивидуальный образ мира обследуемого как целостное многомерное и многоуровневое представление действительности, формирующееся на протяжении всей жизни субъекта, выполняющее функции регуляции практической деятельности и опосредующее любые процессы психического отражения (Леонтьев А.Н., 1983 б; Смирнов, 1985). Образ мира выступает источником субъективной определенности, позволяющей однозначно воспринимать объективно неоднозначные ситуации. Возникающая на основе образа мира в конкретной ситуации система апперцептивных ожиданий влияет на содержание восприятий и представлений, порождая иллюзии и ошибки восприятия, а также определяя характер восприятия неоднозначных стимулов таким образом, чтобы актуально воспринимаемое или представляемое содержание соответствовало целостному образу мира, структурирующим его смысловым структурам и вытекающим из него интерпретациям, атрибуциям и прогнозам относительно данной ситуации, а также актуальным смысловым установкам (см. разделы 3.1. и 3.2.). Зная особенности восприятия человеком тех или иных сторон действительности или же односторонней интерпретации им объективно неоднозначных событий и ситуаций и приписывая причину этих особенностей или интерпретаций сложившемуся у него устойчивому образу мира, в частности, личностно-смысловым трансформациям этого образа, описанным в разделе З.1., можно «вычислить» жизненные смыслы для него тех или иных людей, ситуаций и обстоятельств и на этой основе предсказать его реальное поведение в подобных обстоятельствах, которое внешне может не совпадать с поступками героев его рассказов. Данная трактовка, будучи не более разработанной, чем две предыдущие, допускает, на наш взгляд, более широкое обобщение.

Психосемантический подход к изучению смыслов. Психосемантический подход (в широком смысле слова) основан на методологии измерения локализации объектов в пространстве, образованном системой базовых семантических координат субъективной категоризации объектов и явлений (см. Петренко, 1983; 1997 о; Шмелев, 1983; Артемьева, 1999). Эти координаты традиционно вычленяются с помощью факторного анализа массива оценок некоторого набора объектов по набору оценочных шкал. В отличие от психометрического подхода, «в экспериментальной психосемантике сам субъект выступает носителем смыслового, семантического пространства. В психосемантике каждому человеку ставится в соответствие пространство смыслов, некий микрокосм, образованный облаком их позиций, и прочитывая эту “нотную” запись личностных смыслов другого человека, исследователь дешифрует, реконструирует сознание респондента» ( Петренко, 1997 б, с. 20).

Основная проблема, однако, состоит в том, что то, что принято называть смыслами в психосемантике, не совпадает с тем, что мы понимаем под смыслами в контексте данной работы. Предмет психосемантического анализа – коннотативные значения – представляют собой эмоциональную сторону, эмоциональный заряд субъективных образов объектов, явлений или их символов. Хотя, безусловно, есть определенные основания проводить параллель между понятиями коннотативного значения и личностного смысла, как это делает В.Ф.Петренко (1983; 1997 а), однако эта параллель имеет свои границы. Эти границы обусловлены прежде всего несовпадением эмоциональной и смысловой реальности, которое мы подробно анализировали в разделе 2.8. Эмоциональное отношение дает нам лишь первичное указание на смысл, но отнюдь не раскрывает его, ибо не позволяет соотнести отношение к объекту с жизненными отношениями субъекта. Кроме того, психосемантическое исследование, как правило, нивелирует индивидуальные особенности изучаемого отношения. В.Ф.Петренко справедливо называет насилием объединение индивидуальных ответов в структуры, выделенные на основе групповых матриц ( Петренко, 1997 б, с. 21). И хотя психосемантическая методология располагает возможностями анализа индивидуальных матриц, на практике это делается весьма редко.

Как и в случае других методических подходов, психосемантическое исследование позволяет раскрыть смыслы лишь в том случае, если мы обращаемся к онтологическому плану анализа и учитываем место изучаемых объектов в системе жизненных отношений испытуемых. Более того, даже в этом случае успех не гарантирован. Так, в выполненной под нашим руководством дипломной работе Н.Жердевой (РГГУ, 1996) изучалось отношение к книгам массового спроса (детективы, фантастика, детская литература), складывающееся на основе внешнего облика книг и семантических «эталонных образов» хорошего детектива, хорошей фантастики и др. (см. также Leontiev, Zherdeva, Chugunova, 1997). В исследовании было, в частности, обнаружено, что отношение к жанру не влияло на семантику образов; так, у испытуемых, любящих фантастику и не любящих ее, эталонный образ «хорошей фантастики», а также образы конкретных книг значимо не различались.

Более непосредственный доступ к смысловой сфере по сравнению с традиционно используемым семантическим дифференциалом обеспечивает разработанная нами методика ценностного спектра ( Леонтьев Д.А., 1997 в). Эта методика относится к категории репертуарных решеток с заданными конструктами, в роли которых выступают предельные бытийные ценности из списка А.Маслоу (1999); идея методики была подсказана нам Э.В.Ульяновой. Испытуемым дается следующая инструкция: «Перед Вами список ценностей. В столбце, над которым написано А, поставьте галочки напротив тех ценностей, которые, на Ваш взгляд, присущи А; в столбце, над которым написано Б, поставьте галочки напротив тех ценностей, которые присущи Б и т. д. Работайте быстро, не задумываясь. Правильных и неправильных ответов не бывает, нам интересно Ваше мнение».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.