Человек, который слишком много знал: история Соломона Шерашевского[16]

Человек, который слишком много знал: история Соломона Шерашевского[16]

Эта история началась в середине 1920-х годов в один из обычных рабочих дней. Двадцатидевятилетний репортер одной из московских газет по имени Соломон Шерашевский пришел на работу и стал дожидаться ежедневной встречи с редактором для получения задания на день. В отличие от своих коллег, но в полном соответствии со своей обычной практикой, Соломон не делал на таких встречах никаких записей. Редактор давно заметил это, но на сей раз решил сделать Соломону выговор. Ведь он часто называл много имен и адресов, и Соломон обязан был в точности запоминать всю сообщаемую ему информацию. Поэтому редактор решил проверить своего сотрудника и попросил его повторить все данные ему инструкции. Соломон без труда слово в слово повторил все, что сказал ему редактор. Этот случай навсегда изменил жизнь молодого репортера и стал исходной точкой в его новой карьере величайшего в мире мнемониста, или, как его часто называли, «человека-памяти».

Необычная память

Редактора удивила замечательная память Соломона, а Соломон был удивлен тем, что кто-то считает его память необычной. Разве другие не обладают такими же хорошими способностями к запоминанию? Ему предстояло искать ответ на этот вопрос на протяжении ближайших месяцев и лет. Предчувствуя сенсацию, редактор направил Соломона в местный университет для дальнейшей проверки его способностей к запоминанию, где тот встретился с профессором Александром Романовичем Лурия, посвятившим следующие три десятилетия систематическому изучению самой замечательной памяти, которую ему когда-либо приходилось исследовать.

Лурия начал исследование со сбора биографических данных. Соломон, которому было тогда около тридцати лет, был родом из Латвии. Его отец держал книжный магазин, поэтому не удивительно, что мать Соломона была начитанной женщиной. Отец мог вспомнить место нахождения каждой книги, продававшейся в магазине, а мать, набожная иудейка, легко читала по памяти длинные отрывки из Торы. Братья и сестры Соломона были уравновешенными людьми, а многие члены семьи обладали неплохими музыкальными способностями. Сам Соломон учился играть на скрипке до тех пор, пока ушная инфекция не поставила крест на его карьере музыканта, после чего он решил заняться журналистикой. Несмотря на общепризнанную связь между исключительными способностями и психическим заболеванием, Лурия не обнаружил никаких следов психических заболеваний в истории этой семьи.

Лурия начал давать Соломону проверочные задания для выяснения объема его памяти. Слова и числа представляли ему в устной или письменной форме, а он должен был повторять их в той же форме и в том же порядке. Сначала Лурия задавал от десяти до двадцати чисел или слов, но затем постепенно довел их количество до семидесяти. Соломон блестяще справлялся со всеми заданиями. Иногда он колебался с ответом, пристально смотрел в пространство и делал паузу, но затем успешно продолжал вспоминать названные ему слова и числа.

Соломон мог также называть буквы или числа в обратном порядке или определять, какая буква или число следует за названным элементом. Этот метод проверки памяти известен как «метод зондирования ряда». При его использовании сначала зачитывается перечень букв или чисел, затем называется какой-то элемент этого ряда и испытуемого просят вспомнить элемент, следующий за названным. Этот тест можно применять для проверки кратковременной памяти (продолжительность вспоминания до тридцати секунд). Большинство людей находят это задание очень сложным, особенно в случае ряда с большим количеством элементов, но Соломон справлялся с ним без труда при условии, что список зачитывался в приемлемом темпе. Этот темп был довольно медленным, что принципиально отличалось от требований так называемых нормальных участников, которые выполняли этот тест немного лучше, если элементы ряда назывались быстро (для таких участников чем быстрее зачитывался ряд, тем меньше времени имели его элементы для «исчезновения» из их кратковременной памяти). Однако при обследовании Соломона было установлено, что он использовал необычную систему запоминания элементов, которая не основывалась на традиционной акустической или звуковой обработке информации, а подразумевала использование образов или картинок. Это также означало, что представленный ему ряд Соломон запоминал на очень длительный срок, в то время как большинство нормальных участников демонстрировали низкий уровень вспоминания после завершения эксперимента, длившегося обычно всего несколько минут.

Лурия начал давать Соломону разные задания на запоминание. Большинство людей лучше вспоминают наполненные смыслом слова, чем бессмысленные слоги, или триграмы (три произвольно выбранные согласные), но Соломон не имел проблем ни с теми, ни с другими. Тот же результат был получен при использовании звуков и чисел: все, что требовалось Соломону, это пауза в 3-4 секунды между каждым элементом, который необходимо было вспомнить. Для проверки объема памяти исследователи применяли усовершенствованный метод, первоначально разработанный Джозефом Джейкобсом в 1887 году, — так называемый метод размера последовательности цифр. Он подразумевает постепенное увеличение числа элементов, подлежащих запоминанию, до тех пор, пока испытуемый не начинал путаться и не терял способность вспоминать их в правильном порядке. Если вы попробуете этот метод на себе, то обнаружите, что обычно предельное количество цифр в последовательности составляет семь плюс-минус две цифры. Однако в случае с Соломоном путаться начинал Лурия, так как испытуемый мог запоминать неограниченное число цифр! В конце концов Лурия был вынужден отказаться от продолжения эксперимента, так как объем памяти Соломона казался бесконечным.

Лурия договорился с Соломоном о днях посещения университета для проведения дальнейших проверок его памяти. Во время этих сессий Соломон безошибочно вспоминал все те элементы, которые назывались ему во время предшествующих экспериментов. Эти результаты смутили Лурию еще больше, поскольку Соломон, по-видимому, имел неограниченный объем памяти и мог неограниченно долго хранить в ней информацию. Лурия писал:

«Вскоре я начал испытывать чувство, переходящее в растерянность. Увеличение ряда не создавало для Ш. никаких дополнительных трудностей, и мне пришлось признать, что объем его памяти не имеет отчетливых границ».[17]

Лурия не мог измерить ни объем, ни прочность памяти Соломона (оба этих параметра обычно можно довольно просто протестировать в лабораторных условиях). К еще большему своему удивлению Лурия обнаружил, что шестнадцать лет спустя Соломон по-прежнему мог вспомнить элементы, выученные им во время первых экспериментов. Лурия приводил следующие слова своего подопечного:

«Да, да... это было у вас на той квартире... вы сидели за столом, а я в кресле-качалке... вы были в сером костюме и смотрели на меня так... вот... я вижу, что вы мне говорили».[18]

Эти слова помогали понять, как работает память Соломона: образы были ключом к его замечательной памяти.

Лурия столкнулся с проблемой. Он понимал, что не существует способа измерить объем памяти Соломона. Количественный анализ его памяти был невозможен. Поэтому в последующие тридцать лет Лурия решил сконцентрироваться на описании памяти Соломона, чтобы составить качественный отчет о ее структуре.

Соломон использовал один особый механизм, помогавший его памяти. Независимо от типа информации и формы ее представления (слова, числа, звуки, вкусовые качества и т. д.) Соломон всегда преобразовывал эти элементы в зрительные образы. При условии, что Соломону давалось время для преобразования этих элементов в образы, объем и прочность его памяти оказывались практически безграничными. Обычно ему требовалось около трех минут на то, чтобы запомнить таблицу из пятидесяти случайных чисел. Как же это происходило? Соломон утверждал, что если числа представлялись ему в письменном виде, то когда его просили вспомнить их через какое-то время, он вызывал в своем сознании образ, виденный им на листе бумаги, и затем читал числа так, как будто этот лист находился у него перед глазами. Другими словами, он фактически видел те числа, которые ему нужно было вспомнить. Действительно, он признавал, что воспроизведение чисел было для него не более трудным, чем оно оказалось бы для нас, если бы мы просто смотрели на тот же лист бумаги и называли все, что могли на нем видеть.

Во многих заданиях на запоминание особое внимание уделяется ошибкам, сделанным при воспроизведении информации. Такие эксперименты по изучению памяти получили название «исследования ошибок замещения». Ошибки, сделанные при воспроизведении запомненной информации, часто дают подсказки к лучшему пониманию того, как работает память. Однако было бы неправильно считать, что Соломон никогда не делал ошибок; хотя они случались очень редко, обычно все они были однотипными и, таким образом, давали дополнительную подсказку для понимания работы его памяти. Например, иногда Соломон называл одно число вместо другого, особенно если числа имели похожее начертание (т. е. 3 и 8, 2 и 7). Такие ошибки подкрепляли вывод о том, что его память практически полностью зависела от визуальной, или так называемой орфографической, обработки информации.

Когда «нормальным» людям дают список слов или цифр для запоминания и последующего воспроизведения, то обычно они вспоминают первые и последние элементы такого списка. Воспроизведение первых элементов носит название «эффекта первичности», а воспроизведение последних — «эффекта новизны». Такая схема воспроизведения соответствует так называемому «позиционному эффекту». Она предполагает, что первые слова заносятся в долговременную память посредством повторения, а последние слова по-прежнему остаются в кратковременной памяти. И вновь, как и в случае с объемом и прочностью памяти Соломона, Лурия не зафиксировал этот феномен, так как, ко всеобщему удивлению, Соломон мог вспомнить все элементы, независимо от их места в списке.

Очевидно, что Соломон обладал уникальной памятью. Он хранил воспоминания из очень далекого детства — воспоминания, которые сохраняются лишь у очень немногих из нас. Считается, что картины первых лет нашей жизни мы не можем вспомнить потому, что в то далекое время мы еще не умели кодировать информацию по причине слабого развития нашей памяти и/или речи. Однако Соломон кодировал свои воспоминания другим способом, а поскольку эта способность была врожденной, то он мог использовать ее в очень раннем возрасте. Он вспоминал, как, будучи младенцем, лежал в своей детской кроватке и как мать брала его на руки:

«Я был тогда очень маленьким... возможно, мне еще не было и года... Что вспоминается мне отчетливее всего, так это мебель в комнате... Я помню, что обои в комнате были коричневыми, а кровать — белой... Я могу видеть мою мать, берущую меня на руки».[19]

Он даже помнил, как ему делали прививку против оспы: «Я помню плотный туман, потом какие-то цветовые оттенки. Я знаю, что это означает шум, вероятнее всего беседу. Но я не чувствую никакой боли».[20] Разумеется, невозможно проверить точность этих воспоминаний, но их яркость, безусловно, свидетельствует об их вероятной правдивости.

Обладая такой удивительной памятью, Соломон легко замечал противоречия в литературных произведениях, часто указывая на те моменты, на которые не обращали внимания сами писатели. Он заметил, что один из персонажей рассказа А. П. Чехова «Толстый и тонкий» при прощании приподнимает шляпу, хотя раньше отмечалось, что на нем не было головного убора. Нетрудно представить, что Соломон, обладавший такой способностью к точному запоминанию фактов, вполне мог стать блестящим сыщиком или адвокатом. Он был способен «видеть» каждую деталь и замечать любые противоречия.

Синестезия

Лурия сообщает, что Соломон часто испытывал трудности с кодированием или обработкой информации, если в процессе кодирования на него действовал отвлекающий фактор. Этим фактором мог быть экспериментатор, просто говорящий «да» или «нет» для подтверждения или неподтверждения правильности услышанного Соломоном элемента ряда. Сам Соломон отмечал, что эти краткие слова «размывали» образ в его сознании и создавали «облака пара» или «брызги», которые мешали ему «видеть» элементы, предназначенные для запоминания. Позднее, во время его публичных выступлений, подобный отвлекающий эффект оказывал на него кашель в зале. По-видимому, вся информация превращалась в мозгу Соломона в некий образ независимо от того, хотел он этого или нет.

Лурия пришел к выводу, что Соломон обладал явно выраженной синестезией. Термин «синестезия» образован из греческих слов syn, означающего «вместе», и aesthesis, означающего «восприятие». Таким образом, синестезия является формой совместного восприятия с помощью двух или более взаимодействующих друг с другом органов чувств. Это означает, что стимулирование одного органа чувств автоматически активизирует работу другого, который начинает действовать непроизвольно. Например, дни недели могут ассоциироваться с конкретными цветами, и один из моих студентов вполне серьезно утверждает, что вторник — это «синий» день. На вопрос о том, почему происходит такое «сплетение» органов чувств, большинство людей, обладающих синестезией, говорят, что оно возникает самопроизвольно. Этому нельзя дать какое-то объяснение. Другие люди, обладающие синестезией, могут «чувствовать вкус» формы или «видеть» звуки, причем одни и те же стимулы устойчиво вызывают у них одни и те же реакции. Это происходит потому, что они не вырабатываются посредством научения, они просто возникают естественным образом. Синестезия обычно носит однонаправленный характер, т. е. один орган чувств может заставить работать какой-то другой, но не наоборот. Так как синестезия является результатом скрещивания эффектов двух или более органов чувств, то существуют более трех десятков возможных комбинаций зрения, обоняния, осязания, вкуса и слуха. Наиболее распространенной комбинацией является сочетание цвета и звука (известное как хромастезия). У большинства людей, обладающих синестезией, наблюдается совместная работа двух органов чувств, но у Соломона, по-видимому, число совместно работающих органов чувств достигало четырех. Лишь его обоняние никак не взаимодействовало с остальными органами чувств.

Способность Соломона создавать зрительные образы слов имела ключевое значение для его замечательного умения извлекать информацию из памяти. Всякий раз, когда он слышал слово, имевшее для него смысл или нет, он немедленно создавал его зрительный образ. Например, когда он слышал слово «зеленый», то видел зеленый цветочный горшок; когда слышал слово «красный», то видел приближающегося мужчину в красной рубашке; слово «синий» порождало образ человека, размахивающего синим флагом в окне. Даже бессмысленные слова немедленно порождали зрительные впечатления, которые он мог продолжать ясно «видеть» спустя несколько лет.

Когда Соломона просили прослушать звуки или голоса, он видел образы. Однажды его попросили прослушать тон высотой 30 герц с силой звука в 100 децибел. Он рассказывал об этом случае следующим образом: «Я видел полоску шириной двенадцать-пятнадцать сантиметров серебра. Постепенно полоска сужается и как бы удаляется от меня, а затем превращается в какой-то предмет, блестящий как сталь».[21] Такие примеры ясно показывают, как работала его синестезия. Повторение тонов через несколько месяцев вызывало те же образы. Каждый услышанный звук порождал запоминаемый зрительный образ, имеющий особую форму, цвет и вкус.

Запоминание чисел происходило сходным образом. Сам Соломон описывал форму цифры 1 как «остроконечную, прочную и завершенную», цифру 2 — как «приятное, прямоугольное, белесое, иногда почти серое». Кроме того, числа порождали конкретные образы: цифра 1 была «гордым, хорошо сложенным мужчиной»; цифра 2 — «веселой женщиной» и т. д. Для Соломона зрение, вкус, осязание и слух были слиты воедино. Позднее, когда он стал профессиональным мнемонистом, аудитория проверяла его, используя бессмысленные слова или речь на иностранных языках, но даже эти незнакомые ему слова порождали вкусовые, тактильные или зрительные ощущения. Эти биты дополнительной информации помогали ему инициировать вспоминание. Соломон даже рассказывал об ассоциациях с «весом» слова. Для него эти ощущения были настолько живыми, что он сообщал: «Я не прикладывал усилий для того, чтобы вспомнить его — слово, по-видимому, вспоминалось само собой».[22]

Метод геометрических мест

Метод геометрических мест (method of loci) — это мнемонический метод, который использовал Соломон для запоминания элементов конкретного ряда. Этот метод применяют к объектам, которые нужно запомнить и которые представляются в известных местах; возник в Древней Греции, где он использовался ораторами для запоминания длинных речей.

История применения этого метода связана с именем древнегреческого поэта и оратора Симонида Кеосского, который должен был произнести речь на пиру в V веке до н. э. Симонид вышел из дома, чтобы получить доставленное ему послание, и в это время потолок в главном зале обрушился. Все гости погибли, и их тела невозможно было идентифицировать. Используя метод геометрических мест, Симонид смог определить место нахождения тела каждого гостя на основе зрительно запомненной им информации о расположении гостей за столом. Таким образом, родственники получили возможность идентифицировать останки погибших. Эта история показывает не только то, как полезен может быть этот метод, но и то, как важно не пренебрегать направляемыми вам сообщениями!

Для того чтобы использовать метод геометрических мест, вам необходимо представить себе знакомый маршрут или знакомое место. Соломон часто использовал для этого улицу в своем родном городе в Латвии или хорошо известную в Москве улицу Горького. Мысленные образы, которые необходимо запомнить, следует размещать в определенных точках маршрута. Таким образом, подлежащие запоминанию элементы размещаются в разных местах: в домах, на воротах, на деревьях, в витринах магазинов («места»). Чтобы вспомнить весь список, вам следует заново пройти маршрут и «увидеть» размещенные на нем элементы последовательности.

Наличие у Соломона замечательной зрительной памяти означало, что он не имел проблем с мысленным воспроизведением таких «прогулок». Для него все выглядело так, как будто он действительно шел по привычному маршруту. Изредка допускаемые им ошибки он объяснял тем, что помещал элементы в такие места, в которых их было трудно увидеть при воспроизведении прогулки. Иногда он помещал какой-то элемент в плохо освещенном месте, например в тени дерева, и поэтому не мог его заметить. Для Соломона такие ошибки были скорее следствием дефектов перцепции (неспособностью увидеть элемент на маршруте), чем дефектами памяти. В качестве одного из примеров можно назвать слово «яйцо» — обозначаемый им предмет он разместил на белой стене и затем не мог увидеть его во время повторной прогулки. Когда позднее Соломон стал мнемонистом, он старался помещать предметы в подходящие для них места, и ошибки такого рода стали допускаться им реже.

Paбoтa памяти

Когда Соломону стало ясно, что люди могут проявлять интерес к его способности к запоминанию, он ушел из газеты и стал профессиональным мнемонистом, демонстрирующим возможности своей памяти на сцене.

Аудитория часто пыталась подловить его, подбрасывая ему для запоминания бессмысленные или искусственно составленные слова. Хотя Соломон обнаружил, что он может справляться с такими заданиями, все визуальные образы, которые он должен был размешать для воспроизведения этих «слов», требовали от него довольно больших затрат времени на обработку информации. Он вспоминал, что столкнулся с одним из наиболее трудных заданий, когда его попросили воспроизвести последовательность повторяющихся слогов (свыше пятидесяти), таких как МА, ВА, НА, СА, НА, СА, ВА, МА и т. д.

«Едва услышав первое слово, я обнаружил себя на лесной дороге вблизи маленькой деревушки под названием Мальта, где моя семья снимала летом дачу, когда я был ребенком... Третье слово. Проклятие! Снова те же согласные... Я знал, что попал в трудное положение... Я был готов к тому, что мне придется менять тропинки в лесу для каждого слова... но это потребовало бы больше времени. А когда вы стоите на сцене, счет идет на секунды. Я увидел какого-то улыбающегося зрителя в зале, и это также было немедленно трансформировано в образ острого шпиля, причем я почувствовал себя так, как будто он вонзается мне в сердце».[23]

Несмотря на эти трудности, Соломону все же удалось правильно воспроизвести эту последовательность. Через восемь лет безо всякого предупреждения Лурия попросил Соломона повторить этот монотонный перечень слогов, и тот сделал это без видимых усилий.

Мнемонист Соломон старался упростить свои методы вспоминания для ускорения выполнения заданий на сцене. Как отмечалось выше, он добивался того, чтобы используемые им мысленные образы могли быть «видны» максимально отчетливо. Он также разработал «стенографическую» систему для своих визуализаций: пытался создавать образы, которые были менее подробными, чем те, которые он использовал прежде в заданиях на воспроизведение элементов ряда. Соломон установил, что менее детальные образы требуют меньше времени для кодирования, но по-прежнему позволяют ему вспоминать ассоциируемые с ними слова. Для работы с бессмысленными слогами, которые часто предлагала ему для запоминания публика, он учился связывать свои образные ассоциации с множеством самых разных слогов. Он уделял этой проблеме по несколько часов в день и, в конце концов, научился без труда создавать образы для бессмысленных буквосочетаний. Используя такие методы, он мог вспоминать слова на иностранных языках, бессмысленные слоги и ничего не значащие математические формулы.

Лурия твердо верил, что невероятная способность Соломона к запоминанию была врожденной. Мнемонические методы, используемые во время выступлений перед публикой, были всего-навсего средствами улучшения его естественной способности, позволяющими лучше удовлетворять все более требовательную аудиторию.

Другие родственные способности

Наличие у Соломона экстраординарной зрительной памяти означало, что он мог совершать невероятные физические действия, используя силу своей мысли. Как признавался он сам, «если я хотел, чтобы что-нибудь случилось, я просто рисовал это в своем сознании».[24] И это не было пустым бахвальством: он действительно мог регулировать частоту сердцебиений и даже изменять свое восприятие боли с помощью собственного воображения.

Для изменения частоты сердцебиений он просто должен был представить себе, что бежит за поездом или спокойно лежит на кровати. Эти образы были для него настолько реальными, что его тело изменяло свои физиологические реакции. Кроме того, он мог изменять температуру своих рук, воображая, что одну руку он кладет на печку, а в другую берет лед. Замеры температуры кожи каждой руки показывали, что она изменялась на пару градусов.

Помимо этого, Соломон мог изменять свое восприятие боли. Сидя в кресле у зубного врача, он мог мысленно представить себе другого человека, которому сверлят зуб бормашиной. Это означало, что боль испытывал именно этот «другой человек». Он умел также приспосабливать глаза к темноте, представляя себя в комнате с зашторенными окнами, и вызывать реакцию зрачка на звуковой стимул, представляя, как он «слышит» пронзительный звук. Несмотря на то, что Соломона обследовали в специализированной неврологической клинике, ученые выдвинули мало объяснений этим способностям.

Проблемы памяти

Теперь совершенно ясно, что Соломон обладал уникальной памятью. Однако у его способностей были и отрицательные аспекты. Из-за обилия образов, которые ассоциировались с каждым услышанным им словом, он вынужден был требовать достаточно медленного представления информации, чтобы успевать преобразовывать слово в образ.

Многие люди, видевшие Соломона в первый раз, рассказывали, что он казался им довольно неорганизованным, унылым или туповатым. Это было действительно так, если ему читали рассказ в быстром темпе и он обнаруживал, что множество образов, порождаемых каждым словом, сталкивались с образами, порождаемыми голосом чтеца и любыми другими внешними звуками. В результате возникала мешанина образов. Поэтому повторение простого отрывка текста иногда становилось для него соизмеримым по трудности с подвигами Геракла. Задача воспроизведения или простого изложения сути бегло прочитанного отрывка, казалось, была для него непосильным делом, так как каждое слово порождало в его мозгу множество образов. Соломон демонстрировал неспособность выбирать самые важные или ключевые идеи из текста. Любая подробность порождала дополнительные образы, что часто уводило его все дальше и дальше от главной мысли услышанного отрывка.

Соломон также плохо справлялся с воспроизведением абстрактных идей. Любую информацию он перерабатывал визуально. По его собственным словам, «другие люди думают, когда они читают, а я все это вижу».[25] Он часто обнаруживал, что одно слово в отрывке внезапно порождало образ, а затем от этого образа он переходил к родственному образу, не связанному с исходным текстом. В результате, возникновением связанных между собой образов управляло его собственное мышление, а не сам текст. Абстрактные слова также представляли реальную проблему, так как их визуализация вызывала большие трудности. Например, он признавался, что не мог увидеть слово «бесконечность». Слово «что-то» виделось ему в виде плотного облака пара, а слово «ничто» — как более тонкое и полностью прозрачное облако. По сути, он не мог понять идею или слово, если не мог их увидеть, а некоторые идеи и слова с трудом поддавались визуализации. Соломон потратил много часов своей жизни на то, чтобы справиться с этой проблемой, хотя большинству из нас она кажется довольно простой.

Он крайне плохо справлялся с синонимами и метафорами из-за переполнявших его образов. Такие слова, как «ребенок», «мальчик», «младенец», «малыш» и им подобные, имели совершенно разные значения, в то время как писатель мог их использовать одно вместо другого, не слишком задумываясь об этом. Но у Соломона они обрабатывались совершенно разными способами. Кроме того, слова со многими альтернативными значениями создавали серьезные проблемы, поскольку возникавшие образы были всегда одинаковыми, несмотря на разный смысл слов. Нередко Соломон настолько увязал в деталях, что был не в состоянии видеть общую картину. Он практически никогда не мог читать стихи. Каждое слово вызывало в его сознании свой образ независимо от того, стремился к этому поэт или нет, и тот образ, который видел Соломон, часто скрывал смысл, ассоциируемый с этим словом.

Другим слабым местом Соломона было распознавание любой формы логической организации материала. Он с трудом распознавал схемы, которые могли бы облегчить вспоминание, и никогда не использовал никаких логических средств, которые могли бы упростить воспроизведение запомненного материала. Однажды ему предложили для запоминания список названий птиц, но он не смог разглядеть очевидную связь между словами в списке и стал обрабатывать их как не связанные между собой термины, а не как слова, принадлежащие к одной и той же категории «птицы». Используемый им метод означал, что каждое слово порождало один или несколько независимых образов, и эти образы не были связаны со следующим словом в списке. То же самое происходило и с числами, размещенными в определенной логической последовательности. Распознать эту логику ему обычно никогда не удавалось. Сам Соломон признавался: «Если бы мне показали буквы, размещенные в алфавитном порядке, я бы этого не заметил... я просто стал бы запоминать их одну за одной».[26]

Возможно, покажется удивительным, что Соломон имел довольно плохую память на лица и голоса, слышанные им по телефону. Он жаловался, что они казались ему переменчивыми и зависящими от настроения людей, которым они принадлежали. Соломон видел лица постоянно изменяющимися. Он сравнивал узнавание лица с наблюдением за волной, изменяющей свою форму. Он утверждал, что голос человека может изменяться за день до тридцати раз. Каждое изменение голоса вызывало у Соломона разные наборы образов, и поэтому узнавание какого-то одного голоса представляло большую трудность. Он становился настолько обеспокоенным звучанием голоса человека, что переставал фиксировать то, что этим голосом произносилось.

Синестезия Соломона позволила ему иметь феноменальную память, но отсутствие разделительной линии между его ощущениями иногда приводило к странным последствиям. Так, по его словам, он мог нормально есть в ресторане, если в зале звучала определенная музыка, в противном случае звуки музыки изменяли для него вкус еды. Соломон утверждал, что «если вы выбираете правильную музыку, то все имеет правильный вкус. Разумеется, люди, работавшие в ресторане, это знали...»[27] Известен случай, когда он при выборе мороженого спросил, какие сорта имеются в продаже, продавщица произнесла слова «фруктовое мороженое» таким тоном, что «целые горы каменного угля и черного шлака посыпались из ее рта, и я не мог заставить себя купить у нее никакого мороженого после подобного ответа...»[28] Другой пример связан со словом «свинья», которое у Соломона вызывало изящные и нежные образы, плохо гармонировавшие с качествами, обычно приписываемыми этому животному. Для него звучание слова, голос произносящего и смысл кодировались совместно; все эти параметры должны были соответствовать друг другу.

Попытки забывания

В отличие от большинства людей, тратящих время на выработку стратегий запоминания, Соломон стремился к стратегиям забывания. Со временем ему становилось все яснее, что он должен научиться забывать информацию. Став профессиональным мнемонистом, которому иногда приходилось давать по несколько сеансов в день, Соломон обнаружил, что ему трудно организовывать весь материал для запоминания. В результате он разработал несколько стратегий, чтобы попытаться справиться с этой проблемой.

Прежде всего он старался ограничить количество используемых для облегчения вспоминания образов. Соломон пытался фокусировать свое внимание и сводить образы к нескольким важнейшим деталям, которые могли бы потребоваться для воспроизведения запомненного элемента. По сути, он начал делать стенографическую версию образов. Он по-прежнему превосходно запоминал весь материал, но ему больше не требовалось кодировать все те многочисленные детали, которые обычно вызывал в памяти каждый элемент. Хотя это помогало, все же ему был нужен способ полного забывания материала, а не просто кодирования образов в упрощенной форме.

Один из использовавшихся им методов заключался в том, чтобы мысленно «записывать» на бумаге тот материал, который он запомнил во время предыдущих выступлений. Затем он представлял себе, как комкает эту бумагу и выбрасывает в мусорное ведро. Однако он по-прежнему продолжал испытывать трудности с забыванием. Соломон обнаружил, что интерференция возникала тогда, когда материал последующего сеанса был подобен материалу, представленному во время предыдущего сеанса. В этом случае наблюдалась так называемая проактивная интерференция — более старые воспоминания оказывали воздействие на более новые. Кроме того, чем выше было сходство материала, тем сильнее была интерференция. Казалось, теперь память Соломона работала так же, как память других людей, поскольку интерференция является одним из общепризнанных объяснений забывания. Но необходимо подчеркнуть, что Соломон в действительности не забывал информацию, он просто более сложно ее усваивал и воспроизводил.

Однако Соломон по-прежнему нуждался в методе забывания. Он понимал, что многие люди делают записи на бумаге для облегчения своего вспоминания, это для него казалось смешным. Тем не менее он хотел узнать, мог ли он действительно, т. е. физически, записывать информацию, чтобы ее забыть (вместо того, чтобы просто мысленно представлять себя делающим это). Он полагал, что если информация записывается на бумаге, то отпадает необходимость ее помнить. Соломон опробовал этот метод, выбрасывая исписанные листы бумаги, а иногда и сжигая их. К сожалению, он обнаружил, что по-прежнему мог видеть числа на обуглившихся остатках своих записей!

Соломону казалось, что он никогда не сможет избавиться от своей неспособности забывать, и эта мысль беспокоила его все сильнее. Но совершенно неожиданно ему удалось найти метод забывания, который до конца не мог понять ни он сам, ни занимавшиеся им психологи. Он рассказывал, что после того, как дал три сеанса за один вечер, его начала беспокоить мысль о проявлениях эффектов интерференции во время четвертого сеанса: «Я просто хотел увидеть, осталась ли первая таблица цифр. Я боялся, что она не появится. Одновременно хотел и не хотел, чтобы она появилась... и тогда я подумал: "Таблица не появляется, и теперь мне ясно, почему — просто потому, что я этого не хочу! Ага! Это значит, что если я хочу, чтобы таблица не появилась, то она не появится". И все, что было нужно, — это осознать данный факт... В тот момент я почувствовал себя свободным... Я знал, что если я захочу, чтобы это изображение не появилось, то оно не появится».[29]

Как ни странно, но этот метод сознательной попытки забывания, по-видимому, работал, хотя до сих пор никто не знает, как.

Постскриптум

Какие же выводы можно сделать из истории о Соломоне Шерашевском? Его жизнь была парадоксом. Его самая выдающаяся способность стала для него и самым тяжелым бременем. Наличие удивительной памяти означало, что ему было трудно забывать информацию, но, несмотря на это, другим людям он мог казаться забывчивым и заторможенным. Его память создавала ему проблемы в повседневной жизни. Он женился и стал отцом, но продолжал испытывать трудности, когда ему нужно было отличить реальность от образов, созданных у него в голове. Каждый день он на несколько часов отключался от окружающего мира и погружался в глубины своей удивительной памяти. Хотя его публичные выступления в качестве мнемониста были популярны, он занимался и другими видами деятельности и никогда не находил настоящего удовлетворения в работе, основанной на использовании его поразительных способностей. В конце концов он стал работать таксистом в Москве, — этот шаг удивительного человека трудно объяснить! Он всегда стремился сделать в своей жизни что-то выдающееся, но, возможно, почувствовал, что это ему не удалось. Однако его наследие для психологической науки говорит о том, что все-таки он добился своей цели.