Глава 2. Роскошная женщина в роскошной обстановке

Глава 2. Роскошная женщина в роскошной обстановке

Зачем мы лезем вверх по служебной лестнице, обламывая ногти и рискуя сломать шею? Многие наверняка ответят: «Да все затем же — чтобы жить роскошной жизнью!» Роскошной, но какой именно? Поговорим на эту чрезвычайно важную тему подробнее – хотя бы для того, чтобы понять, откуда рождается образ богатой, обеспеченной жизни. Тогда станет ясно, что и почему мы любим, следуя примеру наших… прабабушек?

Известно, что представления о роскоши варьируются в зависимости от социального положения, хотя со стороны иногда кажется: представление о роскоши у всех народов одинаковое, и со всех языков переводится приблизительно как: «богатые люди – особые люди». А все–таки очень разная это была «особость» для Запада и для Востока, по крайней мере до ХХ столетия, задачи у нее были противоположные. Ведь существует две различных роскоши – восточная и западная, условно говоря. Европа с помощью роскошных вещей – тканей, оружия, замков, лошадей и собак небывалого экстерьера – всячески подчеркивала статус их обладателя. Демонстрация своего положения в обществе, богатства, успеха – для европейца основное удовольствие, а комфорт, фактически, дело второстепенное. В первом тысячелетии от Рождества Христова европейский вариант роскоши больше от владельца–гедониста требовал самоотречения, чем приносил удовольствий: надо было постоянно доказывать свое могущество наличием замка, конюшен, дворни, балами и приемами.

При этом повседневный быт был весьма скромен, даже у знати. Скажем, французские короли спали под шитыми золотом одеялами, но на рваных простынях. А до появления кроватей – на полу, на соломе, вместе с домочадцами, слугами и собаками. Германский король Фридрих считался неженкой, потому что мылся аж два раза в год – на Пасху и на Рождество, а пахучую «спальную» солому требовал менять раз в две недели. Европейские города возводили небывалой красоты соборы, а улицы утопали в непролазной грязи. Тезка первого короля–чистюли — король Фридрих III пятью веками позже едва не утонул в городе Ройтлингене вместе с лошадью, когда надумал посетить тамошний собор, построенный незадолго до его визита «во славу Господа». В Лувре придворные обитали в крохотных закутках, а все великолепное здание дворца пропахло отнюдь не восточными ароматами, поскольку сортиров на две сотни придворных и полтысячи человек прислуги предусмотрено, само собой, не было.

А вот восточный вариант роскоши позволял блаженствовать и в «домашней обстановке», и в официальной. Поэтому Европа много веков тяготела к восточному комфорту, например, заимствовала у Востока бани, кровати с занавесями, благовония. Европа чувствовала: здесь роскошь обеспечивает не только радости внешние, зависящие от мнения окружающих о твоей персоне, но и внутренние – для тела и души. Ах, эти опахала, ароматные курения, мыльная пена, массаж, освежающие шербеты, а потом сладкий сон под пологом от кровососущих насекомых. Запад вез и вез домой награбленное в крестовых походах, а затем — наторгованное из Индии, Японии, Китая, стран Ближнего Востока. Так на север пришли способы сохранения холодных кушаний в жару, средства гигиены, легкие ткани, удобное, но прочное оружие, особой выделки изделия из кожи – все это очень пригодилось Европе.

Россия – регион, разделяющий, или, если хотите, соединяющий Европу и Азию, содержащий немало противоречащих друг другу черт. Так исторически сложилось, что северная столица – Петербург – была больше европеизирована, чем хранительница древних святынь – Москва. Обе столицы не были изолированы друг от друга и не были разделены огромным, почти непреодолимым пространством, подобно Западу и Востоку. Но Санкт–Петербург больше тяготел к европейскому образу жизни (как и было задумано), а Москва, с ее восточной ленью и склонностью «чудить», вечно демонстрировала свою самобытность. Константин Батюшков писал: «Постоянство дедовских времен и ветреность неимоверная – как враждебные стихии в вечном несогласии – и составляют сие чудное исполинское целое, которое мы знаем под общим названием: Москва».

Подруга и компаньонка княгини Дашковой, мисс Вильмот, побывав в 1806 году в Москве, написала остроумные до язвительности «Записки», где взгляд европейки на «этот ленивый, изнеженный, великолепный азиатский город» постоянно переходит от восхищения к ехидству, и обратно. В чем особенно взыскательна и пристрастна женщина? Конечно, в вопросах моды! Но следом за мисс Вильмот о московских модницах высказывали свое мнение многие мемуаристы, а в их числе и историк М.Н.Загоскин – и все суждения совпадали! Ведь речь шла именно об «азиатском» великолепии и роскоши фасонов XIX столетия: «Современники отмечают некоторую странность в нарядах москвичей», — пишет знаток московской истории С.А.Князьков, — «вечно у них в чем–нибудь или что–нибудь да преувеличено, особенно то, что модно. Относительно дамских нарядов указывают на их роскошь, блеск, модность, но все с прибавлением своего московского отпечатка. Пунцовый берет при зеленом платье, желтая шаль на розовом наряде – это в Москве как–то принято». «Посмотрите», — вторит Загоскин, — «на ее головной убор – какая пестрота, какое смешение ярких цветов, не имеющих между собою никакой гармонии, какое странное сближение старого с новым. Над жемчужной поднизью старинной русской боярыни приколоты цветы из русского магазина, посреди тяжелых ожерелий и монист блестит новомодная севинье; на одной руке парижский браслет, на другой – запястье, осыпанное драгоценными камнями – ну, точно меняльная лавка! И несмотря на эту пестроту и безвкусие, у всех язык не повернется сказать, что этот наряд дурен; может быть, он вам даже и понравится».

Древняя столица славилась именно своими чудаками. Известный богач Дормидонтов выехал однажды в немыслимом экипаже – «все наперекор симметрии и здравому смыслу: на запятках трехаршинный гайдук и карлица, на козлах кучером мальчишка лет десяти и старик с седой бородой, левая коренная с верблюда, правая – с мышь». Иные оригиналы и вовсе ездили зимой на колесах, а летом в возке с полозьями, другие – не иначе, как верхом, с огромными пенковыми трубками в зубах, с целой кавалькадой сопровождающих на заводских лошадях, покрытых персидскими коврами – ни дать ни взять персидские паши на прогулке. Картина «выхода» маменьки декабриста Ивана Анненкова (помните душку Костолевского в этой роли?) в фильме «Звезда пленительного счастья» — толпа дворовых, напомаженный чтец декламирует французский душещипательный роман, впереди несут аквариум с рыбками – вполне реальна. Так же, как и прочие причуды старой барыни: покупать по полторы тысячи аршин ткани на платье, чтоб не было таких платьев ни у кого, не только в Москве, но и во всей России, или обедать всю ночь напролет, а потом целый день отдыхать от ночных трудов. Граф Алексей Орлов–Чесменский орловских рысаков за стол сажал, голубей из серебряной мисы поил, побеленных дворовых на пьедесталы в саду ставил. «Воля, братец! Народ отставной, богатый, что пришло в голову, то и делает…» — замечал в свое время Загоскин.

А как хлебосольничали в былые времена в Москве! В поговорку вошло. Здесь целые состояния проедались: В.П.Оленина большую часть своего имения и около тысячи душ промотала на обеды, на которые к ней вся Москва ездила званая и незваная. Зимой – дыня по шести рублей (около рубля в те годы стоила пара живых гусей весом в семь–восемь кило каждый), французский пирог рублей в тридцать, устрицы на серебре. Знаменитый повар Федосеич, которого переманивали, покупали, выпрашивали друг у друга москвичи, даже в легенду вошел со своими расстегаями.

Совершенно другие цели преследовал европейский «репрезентативный» быт, распространенный в Санкт–Петербурге. Вместо московских чудачеств, доходящих до абсурда, — все ради того, чтобы поразить воображение всех – и никого конкретно, петербургская знать преследовала совершенно определенные цели и решала весьма важные задачи. К сожалению, самое изрядное состоянине не гарантировало ни удобного, ни даже просто спокойного существования: обер–гофмаршал А.Л.Нарышкин, очень богатый и щедрый человек, настолько истощил свои доходы в погоне за «необходимыми» репрезентациями – балами, раутами, выездами – что просителям, которым и хотел бы помочь, да уже и нечем было, вынужден был говорить: «Напомните мне пообещать вам что–нибудь». А в начале 1809 года, по случаю пребывания в Петербурге прусского короля и королевы, когда все знатнейшие государственные и придворные особы давали великолепные балы, он же сказал о своем бале: «Я сделал то, что было моим долгом, но я и сделал это в долг». И сам он, и его сын не вылезали из привычной для столичной знати жизни на грани банкротства. Все ради имиджа! Знакомая ситуация? Она актуальна и для наших дней.

Против укоренения «азиатских привычек» в северной столице срабатывало и то, что некоторые монархи целенаправленно изгоняли роскошь из быта своих подданных — в Европе несколько раньше, чем в России. В европейских странах в средние века королевскими указами определялось, какую одежду могут носить представители разных сословий, какое количество блюд должно подаваться за их столом, какие украшения позволительно надевать, а какие – нет. В Россию этот «водораздел» пришел спустя четыре века. Император Павел тоже назначил число кушаний по сословиям, а у служащих – по чинам. Майорам, например, полагалось иметь за столом 3 кушанья. Яков Петрович Кульнев, впоследствии дослужившийся до генерала, ставший героем войны 1812 года, тогда был майором без всякого состояния. На вопрос императора о том, сколько блюд подают молодому майору на обед, тот без запинки ответил: «Три, Ваше Величество! Курица плашмя, курица ребром и курица боком», — в ответ на что Павел расхохотался. А ведь мог и разгневаться – пути господни неисповедимы!

Нередко у человека появляется мысль, что чем ближе он к «императору» (или падишаху, или генсеку, или президенту), тем комфортабельнее и роскошнее будет жизнь. А ведь самое упоительное удобство и самый безоглядный гедонизм – достояние провинции, подале от бдительного ока властей. Или прекрасных мест, куда, как в Москву в те времена, когда столицей был Петербург, едут «на покой – век доживать припеваючи», — как писал московский старожил XVIII–XIX столетий Н.Г.Левшин. «Москва – удивительное пристанище для всех, кому делать более нечего, как богатство расточать, в карты играть, ходить со двора на двор, всеобщий инвалидный дом для отставных, стариков, мотов, весельчаков и празднолюбцев». Провинциальное житье! Но благодать среди пышности сегодня – уже утопия.

Сегодня роскошь – где ее ни встреть – как правило, исполняет демонстративную функцию. Если человек имеет много денег, но никак не проявляет своего богатства, ведет себя словно пушкинский скупой рыцарь, многие перспективы для него закрыты. Большое состояние должно функционировать: деньги должны делать деньги, имидж должен работать на бизнес, а тусовка – место встречи с нужными людьми. Вот почему мы нередко разочаровываемся, вплотную столкнувшись с изнанкой богатства. Нам кажется, что нас обманули. А причина в том, что мы не всегда понимаем, на чем держится благосостояние обеспеченного человека, чем он платит за всю эту «жизнь в шоколаде».

«Издали» нам видна в роскоши именно эта, «отдохновенная» сторона. И не возникает ни единой мысли о том, какими жестокостями и адскими страстями компенсировалась сказочная пышность, на каком тончайшем волоске висела жизнь восточного царедворца и даже самого шаха, если на то пошло. Приближение к власть имущим означает потерю самого главного свойства, которого человек ищет в роскоши – воли. Потому что плетется паутина интриг и ни на минуту нельзя отпустить бразды, отвести взор, сомкнуть вежды и вообще уйти в отрыв. И для многих напряжение борьбы обесцвечивает радость жизни – и об этом надо помнить, мечтая о восхитительной, притягательной, соблазнительной роскоши.

Но в тот момент, когда возникает желание «благоденствовать и блаженствовать», мы, строго говоря, плохо знаем жизнь. Обычно стремление «шика дать» формируется в юные годы, когда самооценка очень зависит от мнения окружающих. Правда, для некоторых психологических типов – и в первую очередь для Крошки Ру — этот подход остается актуальным и в зрелые годы. В общем, в мозгу строится четкая связь «богатство–имидж–признание». Приезжаешь в дорогущей иномарке, вся в мехах и брильянтах (или в эксклюзивном прикиде от Лагерфельда), рассказываешь о том, как тебе надоели Багамы – и, готово дело, твой личный рейтинг взлетает в небеса. Нудная работа над собой, вроде бы, и не нужна. За тебя всю работу проделали шмотки и машина, стоящие бешеных бабок. Для совсем молодого человека это — надежда на счастье, вернее, сказка о Золушке (неважно какого пола). Ему и в голову не приходит мысль о Золушке, чьи многочисленные, но маленькие заботы теперь превратились в многочисленные и тяжелейшие обязанности королевской особы.

Золушка, конечно же, счастлива – но не потому, что разбогатела, а потому, что избавилась от атмосферы неприязни и злобных выходок со стороны мачехи и сводных сестер. Он любит, она любима – вот в чем главный «фактор» счастья. Но развести по разные стороны жизни финансовое и материальное благополучие – задача сложная, и решается она постепенно, в ходе накопления жизненного опыта. А в юности, когда возникает непреодолимый соблазн поставить между ними знак равенства, большинство из нас так и делает. И тогда мы начинаем искать того, что должно, по всем параметрам, превратить нашу жизнь в сказку. Кажется: вот разбогатеем, окружим себя роскошью – и тогда у нас будет все!

Постепенно богатство вводит наше сознание в своеобразный транс – мы видим только эту цель, словно свет в конце тоннеля, словно глаза гипнотизера, словно магический маятник. Мы даже не предполагаем, насколько мы порабощены идеей, изначально ошибочной, и наделяем деньги всеми мыслимыми и немыслимыми достоинствами: деньги – чеканенная свобода, деньги – это праздник, который всегда с собой… А между тем прав американский писатель Ральф Эмерсон: «Деньги стоят слишком дорого». И американский миллиардер, нефтяной магнат Пол Гетти тоже: «Если у вас нет денег, вы все время думаете о деньгах. Если у вас есть деньги, вы думаете уже только о деньгах». И даже после того, как мы познаем эти горькие истины, мы уже не в силах свернуть с дороги, ведущей нас к богатству.

Мы даже отказываемся принимать тот факт, что за деньги всего не купишь. Отделываемся парадоксами в духе Ежи Леца, утверждавшего, что «деньги играют в любви второстепенную роль – всего лишь роль платежного средства». Хотя есть очень важные вещи – помимо материальных, — которые можно купить за деньги. В частности, высокий уровень самооценки. Для разных психологических типов эта возможность раскрывается по–разному. Потому что роскошь представляет для них значимой и важной в разной степени.

Для Винни–Пуха богатство – средство сделать свою жизнь полнее и увлекательнее: попутешествовать, посетить новые места, посмотреть новые виды, узнать новые обычаи. Он любопытен и склонен к авантюрам, хотя и не настолько, чтобы все время ввязываться в аферы и сомнительные предприятия. Если он и вложит свое состояние во что–нибудь нестандартное, неопробованное, незнакомое – это во имя прогресса. И ради интереса: а вдруг получится? Сама по себе пышность для него не слишком важна. Она лишь инструмент для привлечения сердец, для знакомств, для новых ощущений.

Для Пятачка богатство – средство обезопасить себя: уменьшить «опасность жизни» в целом, укрепить свое благополучие, избавиться от страха перед завтрашним днем. Большое состояние для него нередко становится поводом для новых треволнений. Пятачок начинает беспокоиться о своем имуществе, нервничать из–за кружащих повсюду «подозрительных личностей», которые, как ему кажется, так и вынюхивают, что бы стибрить. С деньгами жизнь безопаснее? Не всегда! Могут похитить и потребовать выкуп! Ужас… К тому же необходимо наилучшим образом вложить эти самые деньги. Надо сделать серьезный выбор, а это так сложно! В общем, не факт, что Пятачку богатство доставит счастье и подарит покой – скорее, наоборот.

Для Кролика богатство – воплощение земного рая, средство получения власти надо всем: над людьми, над обстоятельствами, над сегодняшним и завтрашним днем. Мир становится основательным, надежным, устойчивым. В нем можно навести порядок, пользуясь возможностями, которые дают деньги. Кролик консервативен, он не станет пускаться в авантюры и искать, чем можно поразить воображение окружающих, тем более он не станет сорить деньгами. Но он может их потерять в ходе завоевания другой «любимой игрушки» – власти. Если на это потребуется много–премного денежных средств, и если Кролик окажется, по своей склонности к стереотипному образу мышления, недостаточно мобилен, то увы! Его может постигнуть финансовый крах.

Для Ослика Иа–Иа – скорее всего, одно из неожиданных последствий сделанного Великого Открытия. Или иной удивительный сюрприз жизни. Ему, в принципе, неважно – есть богатство или нет его. Конечно, неплохо, когда есть средство для воплощения в жизнь причудливых идей Иа–Иа. Но Ослику не кажется принципиальным – его средства или спонсора. Важно только то, насколько хорошо идет строительство невиданного доселе Храма Науки, или разведение уникального вида орхидей, или коллекционирование средневековых доспехов – и т.п. Вряд ли Ослик Иа–Иа попадет в зависимость от идеи богатства. Его волнуют несколько другие ценности. Вот почему Ослик – плохой богатей. Если его выдумки окажутся коммерческими (специально он, как ты понимаешь, ничего для этой цели делать не станет) – хорошо. В противном случае придется начинать все сначала. Ну и ладно!

Для Тигры богатство – цель, но мнимая. На самом деле он ищет способа развлечься, а деньги лишь привратник, который открывает дверь в Диснейленд для взрослых. Имея средства, можно затеять столько всего! Проявить свою силу, реализовать свои планы, потешить свои амбиции. Тигра не утихомирится, получив какую–то сумму – он будет продолжать и продолжать бурную деятельность. И только от сферы, которой он вдохновлен зависит, станет Тигра окружать себя роскошью или будет вести довольно аскетический образ жизни и при немалом состоянии. Беда, если добыча денег ограничена рамками закона. Тигра вполне способен преступить эти рамки, если такое «наказуемое деяние» покажется ему оправданным с личной точки зрения. Тигра может потерять свое богатство в один момент, но может его увеличить в несколько раз. Именно Тигры – игроки, азартные и неудержимые.

Для Крошки Ру богатство – такая же мнимая цель. В форме роскоши оно помогает привлечь внимание и любовь окружающих, а Крошка Ру только об этом и мечтает. Удивительные причуды, небывалые капризы, невероятные прихоти воплощаются в жизнь благодаря деньгам. Конечно, Ру не может не хотеть добыть «волшебную палочку»! А получив желаемое, он станет делать все, чтобы потратить всю эту благодать на совершеннейшую ерунду, как покажется многим: на распоследние модные коллекции, на бесконечные мотания по престижным курортам, на десять тысяч пар обуви… Бог его знает, что придет в голову Крошке Ру! Впрочем, он может серьезно вложиться в собственную раскрутку – а это, согласись, серьезное мероприятие. Но главное достоинство денег с точки зрения Ру – это уважение и восхищение, которое в людях вызывает обладатель большого состояния. Вот истинная цель Крошки Ру – получить одобрение максимального количества народа.

Действительно, роскошь может быть не только «агентом» богатства. Она может – хоть и не всегда — работать и на успех, и на любовь – на любовь к себе, разумеется. Что же касается любви, которую ты вызываешь… Об этом – в следующей главе. Скажем лишь, что многие психологические типы жаждут денег оттого, что очень нуждаются в остальных компонентах «триады счастья» — в успехе и в любви — и надеются оплатить приобретение указанных благ звонкой монетой. То есть складывается забавная головоломка: человек, самом деле, нуждается не в деньгах, как таковых, а исключительно в средствах для воплощения своих амбиций. Система приоритетов у всех различна. Так что для всех и для каждого слово «богатство» имеет совершенно индивидуально наполнение. Горше всех разочаровываются те, кто путает богатство с любовью.

Вот успех, действительно, можно купить, хотя лишь в форме пиара: о тебе узнают тысячи, сотни тысяч, миллионы людей. Узнают, поговорят и забудут. Наступит время еще чьей–нибудь рекламной акции. За время, пока про тебя будут активно сплетничать, ты раскрутишь свое предприятие и наваришь некоторое количество приятно шуршащих бумажечек. Ура! Ах, тебе не этого хотелось? А чего? Любви–и–и? И еще уважения? Но любовь и уважение – такая штука, которую можно вызвать, или заслужить, или заработать, или плюнуть на это все и не трепыхаться по ерундовому поводу. Почему ерундовому? Да потому, что взамен указанных благородных чувств–с всего можно прикупить зависть и подхалимаж – тоже вещица отличнейшая! Ну, во всяком случае, они удобнее в обращении, чем любовь и уважение.

И что особенно смешно: мы чаще всего хотим вызывать в публике именно волны угодливости, перемежаемые шепотком в кулуарах: вы слыхали? Да я, да я… Да я такое про него (нее) знаю! А «положительные» любовно–уважительные отношения могут оказаться такими утомительными: еще критиковать начнут, беспокоиться и тебя дергать – да где ты задержался, да что с тобой происходит, почему утром не покушал, а вечером кофе пил, тебе вредно столько кофеина! И чем дальше, тем глубже всякие «уважатели» станут соваться в твою душу, в твои мозги, в твою жизнь. А сколько душевного покоя и умственных усилий уходит на любовь? Как подсчитать эти расходы?