5. Почему психоанализ превратился из радикальной теории в адаптационную?

5. Почему психоанализ превратился из радикальной теории в адаптационную?

Хотя Фрейда нельзя считать «радикалом» в широком политическом смысле — он был типичным либералом с сильными консервативными чертами — его учение, несомненно, было радикальным. Ни его теория сексуальности, ни его метапсихологические спекуляции не были радикальными, но подчеркивание Фрейдом ведущей роли подавления (репрессии) и фундаментальной важности бессознательного в нашей психической жизни можно назвать подлинно радикальным. Его учение было радикальным, потому что оно нападало на последний рубеж обороны человеческой веры в собственное всемогущество и всеведение — веры Человека в рациональное мышление как вершину человеческого опыта. Галилей избавил человека от иллюзии, что земля — центр мира, Дарвин — от иллюзии, что человек сотворен Богом, но никто до Фрейда даже не задавался вопросом, почему рациональное мышление человека — это сфера, на реальность которой человек может всецело полагаться. Фрейд избавил человека от гордости за свою рациональность. Он докопался до корней — именно поэтому слово «радикальный» здесь уместно в самом своем буквальном значении[19] — и обнаружил, что большая часть содержания нашего рационального мышления лишь маскирует наши реальные мысли и чувства, т. е., служит сокрытию истины. Наше рациональное мышление оказалось по преимуществу ширмой, простой рационализацией побуждений и желаний, о которых мы предпочитаем не знать.

Открытие Фрейда было потенциально революционным, потому что оно могло открыть людям глаза на реальную структуру общества, в котором они живут, к побудить их изменить его в соответствии с интересами и желаниями большинства людей. Но несмотря на то что учение Фрейда обладало столь мощным революционным потенциалом, его повсеместное признание отнюдь не привело к реализации заложенного в нем потенциала. Хотя основные нападки коллег и широкой публики на Фрейда были направлены против его теории сексуальности, разрушившей некоторые табу среднего класса Европы XIX в., открытие Фрейдом бессознательного в целом не имело революционных последствий. В этом нет ничего удивительного. Требование, прямое или косвенное, большей терпимости в вопросах секса лежало по своей сути в пределах прочих либеральных требований, таких как большая терпимость по отношению к преступникам, более свободное воспитание детей и т. п. Однако концентрация на проблемах секса в действительности уводила от критики общества и, таким образом, носила отчасти реакционный политический характер. Если в основе всех психических расстройств лежит неспособность человека решить свои сексуальные проблемы, то отпадает всякая необходимость критического анализа экономических, социальных и политических факторов, стоящих на пути развивающейся индивидуальности. С другой стороны, политический радикализм стали рассматривать как своеобразный признак невроза, тем более что Фрейд и его последователи образцом психически здорового человека считали либерального буржуа. Левый или правый радикализм стали объяснять последствиями невротических процессов вроде Эдипова комплекса, и в первую очередь невротическими объявлялись политические убеждения, отличные от взглядов либерального среднего класса.

Большинство психоаналитиков происходили из того же самого среднего класса городских интеллектуалов, что и подавляющая масса их пациентов. Радикализмом среди психоаналитиков выделялись немногие. Наиболее известным из них был Вильгельм Райх, считавший, что подавление сексуального начала создает антиреволюционные характеры и что революционные характеры способна сформировать только сексуальная свобода. Он сформулировал теорию, что свобода сексуальных отношений ведет к революционной ориентации. Как показала история, Райх ошибался. Сексуальное освобождение стало главным образом частью постепенно распространявшегося потребительского отношения к жизни. Если людей XX в., в отличие от обывателей XIX в., стали учить приятно проводить время вместо того, чтобы спасать себя и ближних, если их превратили в «потребителей», то и потребление секса в таких условиях стало не просто дозволяться — оно поощрялось. Кроме того, потребление секса — это самое простое и доступное из всех видов потребления. Райх пришел к неправильным выводам, потому что в его время консерваторов отличала строгая мораль в вопросах секса, и он решил, что сексуальная свобода будет способствовать антиконсервативному, революционному движению. Историческое развитие показало, что свобода сексуальных отношений способствует лишь росту потребительского спроса и снижению политического радикализма. К сожалению, Райх мало знал Маркса и еще меньше его понимал. Его вполне можно было бы назвать «сексуальным анархистом».

Фрейд был сыном своего времени и в другом аспекте. Он принадлежал классовому обществу, где меньшинство сконцентрировало в своих руках основные богатства и защищало свое господство с помощью политической власти и контроля над умами тех, кем оно управляло. По образцу этой модели общества Фрейд создал свою модель человеческого сознания. «Ид», символизирующее «темные» массы, требует контроля со стороны «Эго», то есть, рационально мыслящей элиты. Если бы Фрейд мог только представить бесклассовое свободное общество, то «Эго» и «Ид», эти его универсальные категории человеческого сознания, рассеялись бы словно туман.

По моему мнению, опасность реакционной стороны психоанализа можно преодолеть лишь выведя на дневной свет бессознательные элементы политических и религиозных идеологий³⁵. Трактовка Марксом буржуазной идеологии по своей сути имела для общества такое же значение, как теория Фрейда для каждого отдельного человека. Но часто упускают из виду, что Маркс отводил психологии самостоятельное значение, не подменяя ее социальными конструкциями. Такой подход помогает избежать ошибок Фрейда и лежит в основе социально ориентированного психоанализа. Он делает различие между врожденными инстинктами, такими как секс и голод, и приобретенными страстями, такими как честолюбие, ненависть, скупость, подавление других людей и т. п., которые возникают у человека в процессе жизни и, более конкретно, обусловлены системой отношений, сложившейся в определенном обществе в определенное время, и поэтому они могут изменяться в ходе исторического процесса.

Попыток приручить психоанализ и превратить его из радикального учения в либеральную теорию социального регулирования избежать нелегко, потому что из буржуазного среднего слоя происходят не только психоаналитики, но и их пациенты. Большинство пациентов вовсе не стремятся стать более человечными, свободными и независимыми — т. е., более критически настроенными и революционно мыслящими. Они хотят всего лишь страдать не более чем среднестатистический представитель их класса. Они хотят быть не свободными людьми, но преуспевающими буржуа. Они не хотят оплачивать собственное благополучие ценой радикализма, считая ее слишком высокой и следуя принципу минимальной достаточности. К чему стремятся эти люди? Им неведомо настоящее счастье, за исключением того, что немногие из них относительно довольны своей судьбой, особенно если они удачливы в жизни и ими восхищаются другие. Такова модель жизни этих людей. Психоаналитик подыгрывает этим представлениям и становится олицетворением данной модели, считая, что если пациент побеседует с ним продолжительное время, то у него появится желание подражать психоаналитику, и он избавится от своих проблем. Действительно, некоторым людям после общения с располагающим к себе и приятным психоаналитиком становилось лучше, не считая того, что обычный человек после многих лет жизни просто примиряется со своей судьбой, кроме, конечно, тех, кого жизнь ничему не учит.

Некоторые политически наивные люди могут подумать, что поскольку психоанализ представляет собой радикальную теорию, он должен быть популярен среди коммунистов и особенно в так называемых социалистических странах. Действительно, в самом начале революций психоанализ пользовался определенной популярностью, например, психоанализом интересовался Троцкий, и особенно его привлекала теория Адлера. Но интерес к психоанализу существовал до тех пор, пока Советский Союз сохранял элементы революционной системы. С утверждением сталинизма и превращением СССР из революционной в консервативную и даже реакционную систему популярность психоанализа полностью сошла на нет. Советские критики говорят о том, что психоанализ — это идеалистическое буржуазное учение, игнорирующее экономические и социальные факторы; высказываются и другие критические замечания, некоторые из которых не лишены основания. Но все эти слова в устах советских идеологов — не более чем пустое притворство. Они не признают психоанализ не из-за его недостатков, но из-за его главного достоинства — свободного критического мышления и развенчания идеологий.

К сожалению, психоанализ во многом уже утратил свою критическую направленность. Сосредоточив все свое внимание на проблемах отдельного человека, особенно на развитии ребенка, он перестал обращать внимание на социально-экономические факторы.

Психоаналитики полностью вписались в систему буржуазной мысли. Они приняли философию своего класса и из чисто практических соображений сделались сторонниками общества потребления. Учение Фрейда они свели к тому, что невроз — это следствие сенсуальной неудовлетворенности, вызванной подавлением (хотя Фрейд ничего подобного не говорил!), и что полное сексуальное удовлетворение является необходимым условием психического здоровья. Победа потребительства на всех фронтах!

Теории Фрейда свойственно и другое, более серьезное упущение — именно двойственность понятия реальность. Фрейд, подобно большинству представителей своего класса, считал современное капиталистическое общество наивысшей, наиболее развитой формой социальной организации.

Это общество он считал «реальностью», тогда как все иные формы социальной организации он рассматривал или как примитивные, или как утопические. Теперь в это верят или делают вид, что верят, лишь пропагандисты и политики, являющиеся заложниками собственных лозунгов. Все большее число простых людей начинает понимать, что капиталистическое общество — это лишь одна из бесчисленных возможных разновидностей социальной организации и что оно не более, или не менее, «реально», чем общественные структуры племен Центральной Африки.

Фрейд считал, что все формы извращений («перверзий»), т. е. негенитальной сексуальной активности, несовместимы с высокоцивилизованным образом жизни. А поскольку сексуальная практика буржуазного брака действительно не допускает никаких извращений, расцениваемых как оскорбление достоинства буржуазной жены и насилие над ней, постольку Фрейд пришел к неутешительному выводу, что счастье и цивилизация исключают друг друга.

Фрейд был гением конструкций, и поэтому ему как никому другому подходит девиз: «Конструкции творят реальность». В этом прослеживается странная близость Фрейда к двум другим учениям, с которыми он, как ни странно, даже не был толком знаком, — я имею в виду Талмуд и философию Гегеля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.