Взгляды Эриксона на бессознательное и отрицание им терапии, ориентированной на инсайт

Взгляды Эриксона на бессознательное и отрицание им терапии, ориентированной на инсайт

В европейской психотерапии до сегодняшнего дня царит миф о том, что сознательный инсайт в причины проблемы, это существенный фактор терапевтического изменения. Такой взгляд опирается, как мы уже вспоминали, на фрейдовской концепции бессознательного. Фрейд был убежден, что бессознательное это склад вытесненных, инфантильных фантазий, определенный тип отложений, опасных "отходов" души[314].

Если проанализировать метафоры, с помощью которых он описывал бессознательное, станет ясно, какой была внутренняя позиция Фрейда по отношению к бессознательным процессам. В контексте сопротивления, вызванного у пациентов при интерпретации снов, он писал:

"Мы встречаем регулярное сопротивление, если желаем пройти от символического элемента сна к скрытому бессознательному. Относительно этого, мы можем сделать вывод, что за этой "заменой" кроется нечто важное. Ибо какую иную цель могут преследовать такие трудности, удерживающие эту тайну? Если ребенок не хочет разжать свой кулачок, что бы показать, что он прячет, то наверняка это что-то запрещенное, то что ему нельзя иметь."[315]

Эриксон противопоставил этим негативным взглядам на бессознательное исключительно позитивный образ. По его мнению, если вообще можно говорить о бессознательных процессах в такой конкретной форме, бессознательное далеко превышает человеческое сознание с точки зрения ориентации и мудрости. Это огромный склад, содержащий также весь опыт, обучение, воспоминания и ресурсы, дающие возможность человеку ощутить и сохранить свою интегральность, не важно на каком уровне. Хейли так описывает тезисы Эриксона:

"Взгляды Эриксона на бессознательное были противоположностью психодинамических точек зрения. Терапия, ориентированная на инсайт, опиралась на убеждении, что бессознательное это центр негативных сил и идей, принятие которых оказалось настолько невозможным, что их пришлось вытеснить. Согласно такому взгляду, пациенту необходимо защищаться перед своими бессознательными мыслями, не доверяя враждебным и агрессивным импульсам, готовым через них проявиться. Эриксон представлял противоположную точку зрения, поддерживая идею того, что бессознательное это позитивная сила, имеющая больше знания нежели сознание. Если человек позволит просто работать своему бессознательному, то оно будет позитивным образом заботится обо всем. Эриксон подчеркивал, что необходимо ему доверится и ожидать от него множество пользы. Он говорил например, что когда ему случается положить что-то и забыть, то он не нервничает и не пытается это найти. Он убежден, что всё зарегистрировало его бессознательное и в соответствующий момент это проявится"[316].

Такой взгляд Эриксона нисколько не исходил из абсолютно оптимистической точки зрения. Он не только так считал, он также жил согласно этим убеждениям. Его доверие бессознательным процессам опиралось на собственный жизненный опыт.

Джеффри Зейг описывает способ, с помощью которого Эриксон победил свои сильные боли: он входил в транс и просил свое бессознательное дать ему хорошее настроение. В конце он следовал за услышанными подсказками. При этом он не реализовывал сознательно запланированные цели, поддаваясь импульсам, вытекающим из бессознательного.

Особенно в более поздние годы когда боли усилились, Эриксон разработал для себя точную и разнообразную идеомоторную систему сигналов. Эта система показывала ему, насколько ночью ему удалось удержать под контролем боль. Когда он просыпался утром, то обращал внимание на положение своего большого пальца. Если он находился между мизинцем и безымянным пальцем, то Эриксон знал, что его бессознательное нивелировало во время сна множество боли. Если же его большой палец лежал между безымянным и средним, это говорило о том, что бессознательное добилось- меньшего успеха. Еще хуже было если он пробуждался с большим пальцем, размещенным между средним и указательным. Это означало, что в этот день у Эриксона будет мало сил для работы[317].

Однако контроль над болью не был единственным поводом сотрудничества Эриксона со своим бессознательным. В разговоре с Хейли, он говорил, что во время работы с пациентами, чаще всего сам пребывает в трансе. Благодаря этому, он приобрел впечатление что понимает их лучше. Когда он их отсылал, то пробуждался от транса. Обычно не помня разговоров, в таких случаях. В конце встреч, он обычно брался за перо, чтобы, не зная о чём будет писать, сделать записи. Когда он начинал писать, постепенно воссоздавался весь разговор. Эриксон рассказывал, что профессор психиатрии, был единственным, кто заметил, что во время разговора Эриксон находится в трансе. Когда мужчина заметил это, то разразился криком, чтобы Эриксону немедленно пробудился. Поскольку его невозможно было успокоить никакими объяснениями, Эриксону пришлось в конце концов прервать свой транс.

В том же интервью, Эриксон также признался, как он обычно применял свои сны для решения определенных проблем. Несмотря на то, что он был человеком, твердо стоящим на земле и не занимался проблемами метафизического и духовного плана, казалось в этом случае, он применял метод, практикуемый также в эзотерических кругах. Когда он ложился спать, то намеревался увидеть сон, целью какого была разработка данной проблемы. Эриксон говорил, что никогда не знал, чем конкретно занимается его бессознательное. Зачастую лишь через неделю или месяц он вспоминал о чем был сон. Однако всегда, в некий момент появлялась мысль, которую он мог сознательно использовать[318].

Восхитительно то, что такие решения и связанные с ними сны, он осознавал часто лишь когда внешние условия допускали успешное решение данной задачи. Многие его статьи, как говорил Эриксон, возникли именно так[319].

На этих примерах ясно видно, что взгляд Эриксона на бессознательное сильно отличались от объясняющей концепции Фрейда. Представления Эриксона ближе принципам идеомоторного движения, например движению маятника или работе с неосознанными движениями пальцев. Согласно этому, бессознательное человека, это главным образом психофизические процессы, протекающие вне сознательного внимания личности[320].

Эти процессы явно проступают в мимовольных, управляемых бессознательным движениях, а также, как постоянно подчеркивали Бэндлер и Гриндер, в подборе слов и фраз, в определенных ситуациях. Согласно этим взглядам, вербальные и невербальные средства выражения не случайны, а являются результатом принятия бессознательных решений. Таким образом, они становятся целым, из наиболее существенных источников информации о клиенте, которые имеет терапевт. Поэтому не случайно, что точное распознание и оценка вербальных и невербальных паттернов коммуникации это наиважнейшее умение, каким должен владеть терапевт.

Взгляды Эриксона на существо бессознательных процессов, объясняют также почему он отрицал методы терапии, основанные на сознательном инсайте. Бессознательные процессы демонстрируют постоянно возвращающиеся паттерны и поэтому очевидно, что они подвержены правилам. Внимательный наблюдатель не может не заметить их. Поэтому лишь результатом знания искусства и ловкости терапевта, будет вызов такого изменения этих процессов, чтобы без сознательного усилия клиента они привели к желаемым результатам[321].

Эриксона, таким образом, не удовлетворяло лишь не нарушение бессознательных паттернов пациента и изменение их позднейшей оценки и ценностей. У него был свой собственный стиль, при помощи которого он делал из этих паттернов непосредственный предмет интервенции. Хейли пишет:

"Эриксон не считал, что инсайт в бессознательное и подавленные мысли имели непосредственное значение для изменения. Здесь находится причина, по который его практика казалась странной для терапевта, ориентированного на инсайт. Каким образом мог бы такой терапевт понять, что страдающая депрессией женщина, каждую неделю выделяет для неё определенное время? Или как мог бы инсайт-терапевт понять, что человек может парадоксально усиливать симптом?

Эриксон практиковал противоположность инсайта, укрепляя амнезию и изменял людей без их согласия. Он хотел так изменять людей, чтобы они по иному видели сны и фантазировали, а не помогать им в понимании скрытых в снах и фантазиях значений. Интерпретации он считал абсурдной редукцией принципов коммуникации. [...] В прошлом, клиницисты для получения информации об аналогиях, проявляющихся у клиентов, спрашивали их, например о фантазиях и снах. Они считали, что приведут к изменению, если дадут осознать пациенту метафорическое значение этих аналогий, описывая подобия, между содержанием его фантазий и реальной жизненной ситуацией.

Эриксон видел это иначе - дать осознать человеку его метафорические описания, не только не вызывает изменения, а наоборот тормозит. Сознание понижает сложность проблемы, которую необходимо решить. [...] Когда мы видим человека с проблемой, повторяющейся последовательности поведения, то согласно традиционным принципам необходимо дать ему осознать этот цикл, принимая что он будет в состоянии, таким образом, перестать копировать этот тип поведения. Эриксон вообще не давал осознать клиенту цикл поведения, сразу пытаясь его изменить. При этом он мог вызвать даже амнезию, так что человек после гипноза делал что-то, забывая об этом. Он также не понимал почему делает это снова. Повторение заставляет людей изменять реакцию в цикле, таким образом изменяется установленный паттерн"[322].

Терапия Эриксона, была таким образом сконцентрирована на реальной жизни его клиентов. Прежде всего он искал решения, которые можно было бы применить. Сознательный просмотр причин неудач, он принципиально считал вредным. В анализе прошлого он не видел никакой практической пользы для настоящей и будущей жизни своих клиентов. Он считал, что занятие негативными личными переживаниями прошлого, скорее мешает людям в концентрации на их актуальных проблемах[323].

Он также обращал внимание на то, что нас редко интересует, почему кто-то чувствует себя хорошо[324].

Для Эриксона было важно довести клиента до того, чтобы он активно сделал что-то, для решения своих трудностей. Поэтому целью его интересов, было непосредственное изменение симптоматического поведения и переживания. Взгляд о том, что работа сконцентрированная на симптомах ведет к их перемещению, он считал просто бессмысленным. Согласно ему, такое убеждение не было результатом практической эффективной работы над изменениями. Он утверждал, что оно возникло на основе теоретической модели, опирающейся на убеждении в том, что симптомы не важны, поскольку их настоящие корни можно найти в таких абстракциях, как структура характера или личность человека[325]. Хейли пишет об этом:

"Из этого следует, что клиницисты не только не знали как изменять симптомы, но также аргументировали взгляд о том, что их изменять нельзя. [...] Эриксон занял абсолютно противоположную точку зрения, построив свою терапию как раз на симптомах. Он доказал, что структура характера изменяется, посредством концентрации терапии на специфической проблеме. По его словам, симптом как ухват для горшка -если его удобно держать в ладони, то можно легко управлять горшком. Он учил, что не стоит игнорировать симптом, а нужно замечать все его аспекты. Во время анализа частоты проявления, интенсивности и т.д. Симптом превращается в нечто, что мы можем видеть, как это имеет место, в случае всех аспектов жизни человека. Терапевты, игнорирующие симптомы, утверждающие что этим не нужно заниматься, не смогли научиться ценить сложность симптоматических поведения. И не научились также изменять то, что хотел изменить пациент"[326].