2. МЕХАНИЗМЫ ЦЕЛЕВОЙ РЕГУЛЯЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В НОРМЕ И ПРИ АНОМАЛЬНОМ РАЗВИТИИ
2. МЕХАНИЗМЫ ЦЕЛЕВОЙ РЕГУЛЯЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В НОРМЕ И ПРИ АНОМАЛЬНОМ РАЗВИТИИ
В предыдущем параграфе речь шла о том, как поражение базового уровня психического здоровья (в данном случае—инертность, тугоподвижность) может приводить к искажениям уровней вышележащих. Это, однако, далеко не единственный путь формирования аномалий. Мы уже говорили о том, что гипотетически возможны различные сочетания степени сохранности уровней психического здоровья, и, в частности, характерологические нарушения могут наблюдаться и вне грубых расстройств психофизиологических процессов. Яркой иллюстрацией в этом плане является обширная область психопатических расстройств, различных аномалий и акцентуаций характера, приводящих к явным нарушениям способов реализации деятельности. Феноменология этих проявлений чрезвычайно пестра, и их описание составляет содержание многих солидных по объему книг. Первая монография, посвященная психопатиям, принадлежит замечательному русскому ученому В. М. Бехтереву и вышла в свет в 1886 г. Однако поворотным пунктом в изучении психопатии стало появление в первой трети нашего века двух основополагающих для изучения этой проблемы работ — немецкого психиатра Курта Шнейдера и классика отечественной психиатрии П. Б. Ганнушкина. В этих работах были впервые достаточно четко названы клинические критерии выделения психопатий, тонко и всесторонне описаны феноменология их развития и течения. Курт Шнейдер определил психопатию как такого рода аномальность, от которой страдают либо ее обладатель, либо окружающие его люди. П. Б. Ганнушкин определил психопатию как такую выраженность аномальных особенностей характера, когда, во-первых, более или менее грубо нарушается адаптация, приспособление к среде; во-вторых, когда эти особенности тотальны, т. е. задают тон всему психическому складу человека; в-третьих, когда они относительно стабильны и малообратимы.
Вместе с тем следовало признать, что при всей образности и клинической достоверности названные критерии оставались все же малопригодными для строго научных классификаций. Это обстоятельство было достаточно понятным и самим психиатрам. В. А. Гиляровский, например, еще в 1938 г. писал: «Один и тот же симптом может иметь различное происхождение и, следовательно, различную сущность с точки зрения генеза картин в целом. Именно поэтому все существующие классификации психопатий неудовлетворительны» 11.. Но положение с клиническими исследованиями психопатий (а если взять шире — вообще пограничных состояний) с тех пор не столь уж сильно изменилось, и спустя сорок лет современный автор пишет по сути о сходном: «...существующие классификации пограничных форм патологии настолько пестры, фрагментарны и разнообразны, что ни одна из них не может служить основой для единой систематики всех форм пограничных состояний» 12.
Думается, что обретение более твердых критериев диагностики и классификации возможно только в том случае, если помимо анализа внешней, феноменологической стороны аномального процесса будут исследованы его более глубинные, внутрипсихологические детерминанты. А до тех пор мы рискуем кита отнести к рыбам, а не к млекопитающим, так как по внешнему наблюдению он имеет вид и образ жизни рыбы. Поиск внутрипсихологических опосредствований процесса психопатического развития — дело будущего, но уже сейчас можно предложить в этом плане некоторые подходы. Одним из них является исследование механизмов целеполагания, уровня притязаний, самооценки и специфики их искажения при психопатиях и других формах, пограничных между нормой и патологией состояний.
Начало экспериментальным исследованиям целеполагания и уровня притязаний было положено в школе К. Левина. Основополагающими здесь являлись работы Ф. Хоппе, Т. Дембо, самого К. Левина и ряда других ученых. В дальнейшем общие экспериментальные приемы, взятые из этих работ, были многократно использованы психологами самых разных ориентаций, так что литература, посвященная одному только уровню притязаний, настолько обширна, что ее систематический обзор представляет специальную задачу 13.. Не ставя таковую в рамках данной книги, сосредоточимся преимущественно на проблеме соотношения «реальных» и «идеальных» целей в планах и притязаниях человека. В этой связи представляется полезным проанализировать некоторые исходные понятия, введенные еще в первом, но до сих пор остающемся, пожалуй, наиболее глубоким исследовании уровня притязаний — исследовании Ф. Хоппе 14..
Начнем с самого понятия уровня притязаний. Человек приступает к работе с некоторыми притязаниями и ожиданиями, которые в течение действия могут меняться. Совокупность этих сдвигающихся то неопределенных, то точных ожиданий, целей или притязаний относительно своих будущих достижений Ф. Хоппе предложил называть уровнем притязаний. В зависимости от обстоятельств уровень притязаний может колебаться между целью «извлечь из действия максимум достижений» и полным отказом от какого-либо достижения.
Уровень притязаний рождается из двух противоположных тенденций: с одной стороны, тенденции поддерживать свое «я», свою самооценку максимально высоко, а с другой — тенденции умерить свои притязания, чтобы избежать неудачи и тем самым не нанести урон самооценке. Образующиеся в результате конфликта двух тенденций колеблющиеся волны уровня притязаний выполняют по крайней мере две важнейшие психологические функции. Во-первых, они являются необходимым инструментом приспособления к постоянно меняющимся условиям среды. Во-вторых, они по возможности охраняют человека от нанесения вреда его самооценке, чувству собственного достоинства. Подробнее мы рассмотрим эти функции ниже, а пока вернемся к описанию внутренних детерминант уровня притязаний.
Обозначенный конфликт между тенденциями поднять притязания на максимальную высоту и опустить их, чтобы избежать неудачи, хотя и является главным для возникновения уровня притязаний, однако еще не прямо задает рисунок, композицию конкретных притязаний. Эта композиция опосредствована по сути всей сложной структурой личности, иерархией мотивов и целей данного человека. Если отвлечься от наиболее общих, «вершинных» личностных устремлений (роли которых мы еще коснемся в конце параграфа) и рассмотреть сами по себе цели, возникающие в ходе выполнения отдельных заданий, в ходе эксперимента или поставленного самой жизнью испытания, то здесь необходимо различать не один, а по крайней мере два вида целей: реальную цель, которую, по мнению человека, он может достичь в данных конкретных условиях и которая непосредственно вытекает из структуры задания, и идеальную цель. Последняя понималась Ф. Хоппе как широкая цель, превышающая временные, реальные цели; это цель, которую в идеале хотел бы достичь испытуемый в предлагаемой работе, которая хотя сию минуту может не являться актуальной, но все же стоит «за» соответствующей отдельной целью.
В дальнейшем уровень притязаний стал в зарубежных исследованиях по преимуществу связываться лишь с одним из видов целей — либо с реальной, либо с идеальной, а в большинстве отечественных работ — рассматриваться часто вне конкретного анализа целевой структуры деятельности. В любом случае представление о реальной динамике притязаний, безусловно, обеднялось, поскольку не учитывало взаимоотношения разноуровневых целей, способы и формы их соотнесения. Следует поэтому вернуться к замечанию Хоппе о том, что «расстояние между реальной и идеальной целями может быть разным и меняться в ходе действия», и исследовать варианты межцелевых расстояний, расхождений, их динамику, возможности коррекции в ходе конкретной деятельности, специфику целевых структур, присущих тем или иным видам аномалий личности, взаимосвязь этой специфики с особенностями поведения и самооценки испытуемых.
Логично предположить, что именно от умения вовремя развести два вида целей во многом зависят уравновешенность и эффективность уровня притязаний. Причем это умение вовсе не обязательно, на наш взгляд, указывает прямо на среднюю (или, как ее часто именуют, «адекватную») самооценку, оно может маскировать порой высокую самооценку и обостренное честолюбие. Поэтому, если человек, следуя экспериментально или жизненно созданной логике успехов и неудач, после неудач плавно снижает свои реальные цели, свои, так сказать, внешние операционно-технические притязанию, а после успехов постепенно их повышает, то это не значит, что в нем нет стремления к высокой самооценке, высоким внутренним притязаниям и что он смирился, удовлетворен тем положением, в которое поставлен данными обстоятельствами [94].
Итак, за временными реальными целями, как правило, стоит более высокая идеальная цель. Динамика, изменение временных реальных целей может вообще появиться только при наличии некоторой идеальной цели, превышающей эти временные. (Если бы это было не так, то человек не стремился бы к выбору новых целей и заданий, а довольствовался только повторением одних и тех же успехов, реализацией уже раз достигнутого.) Все это говорит об определенной взаимосвязи целей, целевой структуре, которая может быть более или менее разветвленной, обладать более или менее жесткой связью между целями, разными межцелевыми расстояниями и т. п.
Исходя из представленных общепсихологических оснований, сформулируем теперь нашу гипотезу об особенностях функционирования механизма целеполагания при психопатиях. Если в норме в ходе жизни обычно вырабатывается умение различать, разводить в текущей деятельности разноуровневые цели, менять, в зависимости от обстоятельств, межцелевые расстояния, появляется способность стать в некоторую как бы отстраненную позицию наблюдателя по отношению к возникшей ситуации, то при психопатическом (патохарактерологическом) развитии это разведение в нужной мере не удается — расстояния между реальными и идеальными целями здесь, как правило, минимальны, целевые структуры «жесткие», негибкие, без выраженной динамики изменений [95].
Нелишне специально оговорить, что подобное строение притязаний наблюдается не только во многих случаях выраженного развития психопатий. Описанное нарушение может встречаться и определять различные стороны стиля жизни и при других аномалиях, в частности при некоторых формах течения алкоголизма, а также известное время (например, в период подросткового кризиса) сопутствовать и относительно благополучному ходу развития. Психологическое изучение аномального развития вообще, на наш взгляд, не должно исключительно стремиться только к «обслуживанию» отдельных нозологий и четко выделенных клинических форм; важнейшая цель такого изучения — усмотрение общих механизмов, могущих обнаружиться в самых разных вариантах личностного развития, т. е. то, что выше было обозначено как клиническая общая психология личности.
Недостаточное различение разноуровневых целей, их «слипание», отсутствие гибкости в целевых структурах приводит в свою очередь к весьма пагубным психологическим последствиям: извращению двух основных функций уровня притязаний, выделенных нами выше,— функции регуляции конкретной тактики целеполагания, ориентации в быстроменяющихся условиях реальной жизни и функции защиты самооценки, своего «я». Остановимся сначала на нарушениях первой функции.
Известно, что процесс решения трудной задачи (не только интеллектуальной, но, что важнее для психологии личности,— жизненной) обычно состоит, из трех этапов. Этапа «лобовых» решений, когда человек пытается сразу найти нужный выход; затем, после ряда неудач, начинается этап более глубокого осознания ситуации, ориентировки в ней, поиска адекватных путей выхода, который наконец может привести к пониманию нужного принципа, к третьему этапу — собственно решению. Здесь же процесс решения встающих перед человеком задач ограничивается первым этапом «лобовых» попыток или же не до конца пройденным вторым этапом, что, естественно, не приводит к нужному выходу и серьезному успеху. Своеобразный вид приобретает и кривая уровня притязаний. Потерпев первые две-три неудачи в решении трудных задач, люди психопатического склада, вместо того чтобы несколько снизить свои притязания, выбрать задачу полегче, нередко впадают в отчаяние, хватаясь за заведомо легкие цели. Это смирение оказывается, однако, на деле «паче гордости», потому что стоит им даже в малом прийти к успеху (например, решить несколько простых задач), как они вновь полны самоуверенности и желания удовлетворить свое тщеславие выбором наиболее престижных целей. Эти скачки притязаний наглядно выявлены во многих экспериментальных исследованиях людей психопатического склада.
В результате подобной тактики все время как бы «проскакивает» мимо та зона, где лежат максимально трудные, требующие напряжения, но все же посильные для данного человека цели. Поэтому, несмотря на внешнюю активность, люди такого типа могут оказываться малопродуктивными в жизни, неспособными показать свои подлинные возможности. В начале своего пути они порой подают блестящие надежды, которые, к удивлению окружающих, по прошествии времени совершенно не оправдываются. Самые благоприятные задатки не реализуются в таланты, ибо талант — это и умение работать,— умение, которое в данном случае явно отсутствует. К каким весьма серьезным жизненным последствиям это может приводить, показывает такое наблюдение.
Юноша К. в 16 лет поступил, приехав из провинциального города, в Московский университет, выдержав при этом труднейший конкурс. Юноша, несомненно, выделялся своим дарованием, живостью, эрудицией среди сокурсников, из которых многие прошли уже службу в армии, несколько лет перед этим работали и поначалу с трудом втягивались в учебу. Студент К. схватывал все буквально на лету, к некоторым занятиям, например по иностранному языку, мог вовсе не готовиться и все же отвечать на «хорошо» и «отлично».
Но шло время, бывшие производственники втягивались в занятия, пошел материал, который нельзя было схватить только на слух, но который требовал усидчивости, регулярного труда. И здесь стало видно, что К. сначала постепенно сравнялся, а затем все заметнее начал отставать от сокурсников. Притязания у К. оставались по-прежнему высокими: ему нравилось (он уже привык) ходить в «выдающихся», слышать одобрения. Но теперь, чтобы соответствовать этим желаниям, явно надо было менять свое поведение: реализация несомненных задатков и способностей требовала усидчивости и серьезных занятий. Но перемены этой не случилось. К. по-прежнему занимался урывками: иногда, например, он вдруг тщательно готовился к какому-нибудь семинару, хорошо выступал на нем, вызывая одобрение преподавателя. Но такие успехи в целом играли даже отрицательную роль, потому что после них К. был полон гордости и надолго забрасывал учебники. К концу третьего курса встал вопрос о его отчислении за академическую неуспеваемость. Но и это не смогло изменить прежнего стиля, хотя никто не сомневался, что серьезными занятиями он сумел бы наверстать упущенное. Но К. стремился утверждать себя, спасать свои высокие притязания другими, более легкими способами. Он, например, пошел на прием к декану факультета — ведущему специалисту в своей области, ученому с мировым именем — и заявил: «Вы напрасно думаете меня отчислять. Знайте, что через малое время я буду сидеть в вашем кресле, я буду деканом...».
Прошло время. Ему уже за тридцать. Он давно не учится, живет случайными заработками, дважды был женат. Последнее время стал много пить. Внешне по-прежнему самоуверен, собирает редкие книги по специальности, говорит, что вскоре будет вновь восстанавливаться на факультет. Но беседа с ним обнаруживает, что К. остался прежним, он ставит нереальные задачи вместо реальных, судорожно спасает свою самооценку довольно легкими и дешевыми приемами, обвиняет во всем не себя, а обстоятельства и т. п. Под конец разговора он спрашивает о своем бывшем сокурснике: «Неужели Р. дали доцента? А ведь на первом-то курсе он меня слушал с открытым ртом».
...Когда думаешь о людях, подобных К., всегда становится грустно и искренне жаль неиспользованных талантов, умелое развитие которых принесло бы и пользу людям, и счастье их обладателям.
Описанное строение уровня притязаний, кроме того, что оно не обеспечивает полноценного приспособления к жизни, ориентации в меняющихся условиях, ведет к искажению и выделенной нами второй функции уровня притязаний, а именно к нарушению необходимой защиты своего «я». Ведь психически уравновешенный человек надежно защищает свою самооценку уже одним тем, что может более или менее легко «разводить» идеальную, общую и актуальную цели. Потерпев поражение, он способен отнести его к неудаче в достижении именно данной актуальной цели, а не к краху своих высоких идеальных притязаний, своего «я». «Всякое поражение неприятно, но это не конечное отступление, в моих силах сделать все, чтобы в будущем, в идеале, я добился успеха» — примерно так начинает восприниматься тогда неудача. Лишь при этих условиях могут не только сохраниться, несмотря на трудности и поражения, прежние притязания и порой высокая самооценка, но они становятся и необходимым, важным двигателем развития личности. Самолюбие и притязание требуют тогда обязательного преодоления неудач, пусть не сегодня, так завтра, когда разовьются и укрепятся соответствующие способности и задатки. Таким образом вырабатывается крайне нужное в жизни умение более или менее объективно оценивать возникшую ситуацию, увидеть ее не только в актуальной сиюминутности, но и в развернутой временной перспективе и найти возможность постановки посильных реальных целей, успешное выполнение которых приблизит в будущем к идеальной.
Найти соответствие «идеального» и «реального» — сложнейшее искусство жизни. Но именно от овладения им во многом зависит зрелость личности. В жизни любого — притязания устремляют ввысь, а неудачи тянут к земле. Извлечь правильные уроки из того и другого, избежать трагедии Икара и не погрязнуть в плоской обывательщине — трудная задача, решать которую приходится всю жизнь. Зрелым можно назвать вовсе не того, кто всегда уверенно приспосабливается по законам житейского разума, не ставя перед собой высоких нравственных целей, равно как не того, кто громко заявляет о своих высоких целях, не будучи, однако, в состоянии приложить себя к реальной жизни. Зрелость, как правило, подразумевает достаточно возвышенные идеальные устремления, но в то же время и осознанную готовность выполнять, если надо, самые скромные, земные задачи ради этих устремлений. Разница между юностью и зрелостью в плане нравственного развития состоит в том, что отрочество и юность вырабатывают, усваивают идеалы по большей части «теоретически», умозрительно, без должной связи с жизнью. На зрелости лежит сложнейшая задача — осуществить, реализовать эти идеалы в своей жизни и, следовательно, принять, преодолеть как неизбежность все издержки, трудности, неудачи, с которыми будет сопряжена эта реализация. Согласно старому афоризму, благая юность — это время, когда человек готов взойти на эшафот ради великой идеи; благая зрелость — когда он готов смиренно трудиться всю жизнь ради этой идеи. Истинная зрелость — как напряженная вольтова дуга, светящаяся между полюсами реального и идеального. Разрыв этой дуги, исчезновение свечения означают, что реальное погрязло, а истина выхолостилась, реальное утеряло свет и высший смысл, а идеальное — почву и свое жизненное оправдание.
Люди же психопатического толка, мало дифференцируя разноуровневые цели, видят в каждой ситуации как бы непосредственное испытание своего «я» и потому так зависят от внешних оценок, так обнаженно реагируют на экспериментально и жизненно вызванные успехи и неуспехи. У них часто отсутствует умение стать в позицию отстранения не только по отношению к своим актуальным потребностям, к своей текущей деятельности, но и по отношению к себе самому, ко всей ситуации в целом. Образно говоря, умение, когда это надо, выйти, выпрыгнуть, хотя бы на мгновение, из данной ситуации и оценить ее и себя самого в ней как бы со стороны, критическим, а если надо, ироническим взглядом.
Случается, правда, что люди этого склада могут весьма трезво и даже не без самобичевания и caмоиронии оценивать себя и свои действия. Но оценки эти (порой убийственно точные) высказываются, как правило, относительно действий уже прошедших, либо как зарок не повторять своих ошибок в будущем. Однако в очередной жизненной (причем вовсе не обязательно экстремальной, стрессовой) ситуации, в очередной поглотившей человека деятельности с удивительным постоянством вновь и вновь появляются характерные нарушения. Отсутствие своевременной коррегирующей позиционности, возможности сторонней, более или менее непредвзятой оценки всей ситуации в целом сплошь и рядом оборачивается многочисленными малыми и крупными жизненными неудачами, промахами, нелепостями, которыми обычно столь богата судьба людей психопатического склада и от которых по формуле Курта Шнейдера страдают либо они сами, либо окружающие.
Таким образом, высказанная гипотеза о недифференцированности в деятельности реальных и идеальных целей как объяснительном принципе многих феноменов психопатоподобного поведения позволяет предположить единый механизм, лежащий в основе целого ряда накопленных клинических и экспериментальных фактов, рассматриваемых обычно обособленно (например, такие часто встречающиеся характеристики людей психопатического склада, как непродуктивность стиля жизни, скачкообразность кривой уровня притязаний, выражение аффективные реакции на успех и неуспех, неспособность раскрыть свои задатки и др.). Наряду с анализом клинических и жизненных данных гипотеза была подвергнута и лабораторной проверке. Последнюю задачу взяла на себя наша аспирантка из Харькова В. Н. Павленко [96]. Остановимся на некоторых данных ее работы.
Прежде всего было решено расширить саму исходную гипотезу. Если рассматривать необходимость разведения реальных и идеальных целей как некий общий механизм осуществления текущей деятельности, относящийся в рамках концепции уровней психического здоровья к индивидуально-исполнительскому уровню, уровню реализации личностно-смысловых устремлений, то логично предположить возможность различных отклонений в функционировании этого механизма. Так, помимо «слипания», недифференцированности реальных и идеальных целей, теоретически возможен, скажем, иной, полярный вариант — гиперразведение этих целей, что также должно определенным образом влиять на стиль и способ осуществления деятельности.
Наиболее адекватной моделью для экспериментального изучения недифференцированности реальных и идеальных целей должны были быть, исходя из всего вышеприведенного анализа, люди, страдающие психопатией [97]. Что касается гиперразведения целей, то соответствующие этому варианту феномены должны были, на наш взгляд, обнаружиться при изучении людей, страдающих неврозами. Наконец, наиболее гибкую и продуктивную динамику целевых структур мы вправе были ожидать у психически нормальных индивидов. Согласно этому, для исследования были подобраны соответствующие три группы испытуемых: 40 человек — страдающие психопатиями, 40 — страдающие неврозами, а в качестве контрольной группы — 30 психически здоровых. Все испытуемые были примерно одного возрастного диапазона (от 18 до 45 лет), существенно не отличались друг от друга по образованию, умственному развитию, основным социально-демографическим показателям.
Прежде чем приступить к описанию результатов исследования, представляется необходимым (прежде всего для читателя-неспециалиста) сказать несколько слов о неврозах, их клинических отличиях от психопатий. Само понятие «невроз» ввел английский ученый У. Куллен в конце XVIII в. Он понимал неврозы весьма широко — как все поражения чувствительной и двигательной сферы, которые зависят не от местного изменения органов, но от более общего поражения нервной системы. Из этого понимания общепринятым до сих пор остается представление о неврозе как о функциональном (обратимом) заболевании, при котором может страдать функционирование того или иного органа без его серьезного соматофизиологического нарушения. Например, говорят о логоневрозе (заикании), которое происходит не из-за того, что нарушен речевой аппарат,— он цел, а из-за того, что произошли более общие нарушения нервной и психической сферы.
Как это часто бывает в истории науки, автор нового понятия применял его излишне широко, и дальнейшее развитие учения шло к сокращению границ неврозов, более четкому и строгому их определению. Этот процесс сужения достиг, пожалуй, своего апогея где-то в 20— 30-х годах нашего века, когда некоторые ведущие психиатры предлагали вообще отказаться от понятия невроза, растворяя неврозы в психопатиях или низводя их до простых реакций. Затем, главным образом в связи с распространением фрейдизма, понятие невроза стало вновь расширяться, тесня на этот раз представления о психопатиях [98].
Уже одна эта история «взаимотеснения» неврозов и психопатий говорит о сложности и неоднозначности границ между этими страданиями, о трудности их дифференциальной диагностики, хотя, разумеется, определенные критерии, главным образом клинические, существуют здесь достаточно давно — например уже упомянутый критерий функциональности (обратимости) невроза. (В этом плане невроз — болезнь, и потому людей, им страдающих, мы вправе называть «больными неврозом», тогда как нельзя «заболеть психопатией», ибо она, по крайней мере с устоявшейся клинической точки зрения, рассматривается как сопутствующее жизни человека состояние.) Далее, невроз — это в отличие от психопатии не рано, а нередко достаточно поздно, в зрелые уже годы, приобретенное страдание, возникающее обычно из-за чрезвычайных, непосильных для данной психической организации человека обстоятельств и требований, которые в какой-то момент предъявляются жизнью. П. Жане писал, что невротические расстройства «обнаруживаются в моменты, когда индивидуальная и социальная эволюция становится наиболее трудной» 16..
Итак, невроз можно рассматривать как срыв личности в ее продвижении к намеченным или привычно устоявшимся целям своего развития. Разумеется, этот срыв не просто «головной», чисто психологический, но всегда связанный с определенными функциональными, обратимыми изменениями физиологии нервной деятельности, которые вносятся в общую экономику организма чрезвычайными обстоятельствами, психической травмой и т. п. 17. Срыв этот, следовательно, почти всегда происходит на фоне определенного изменения исходного уровня психического здоровья — уровня психофизиологических условий осуществления деятельности. В отличие от психопатий, где возможные искажения этого уровня являются постоянным фоном, при неврозах они благоприобретены. Дальнейшее течение невроза определяется прежде всего тем или иным отношением человека 18. к развивающимся невротическим расстройствам, к тому изменению социального статуса, к которому часто ведут эти расстройства. Таким образом, неврозы в отличие от психопатий в гораздо большей степени являются продуктом творчества личности, поставленной волей обстоятельств в особо трудные для нее условия.
Понятно, что подобные различия могут четко выглядеть, как, впрочем, и все клинические критерии, лишь на бумаге, на деле же при реальной дифференциальной диагностике появляется множество труднорешаемых вопросов. Например, всякий ли человек, всякая ли организация нервной системы даст срыв при трудных обстоятельствах или надо иметь уже некий врожденный дефект, слабину этой организации? П. Б. Ганнушкин склонялся ко второму мнению, считая по сути, что вовсе нет «чистых неврозов», что это лишь до поры до времени замаскированные, скрытые «психопатии». Современная же западная психология, как уже говорилось, напротив, чуть ли не все аномалии личности сводит к внутренним конфликтам и возникающим вследствие их неврозам. На наш взгляд, привлечение строгих психологических методов, данных экспериментальных исследований неврозов и психопатий поможет наконец найти более четкие критерии дифференциации этих страданий, что станет существенным дополнением к клиническим и психофизиологическим подходам.
Теперь, после краткого и схематического описания клинической сути соотношения неврозов и психопатий, вернемся к экспериментальному исследованию механизмов целеполагания 19.. В. Н. Павленко была разработана специальная методика, применение которой позволяло судить об особенностях динамики соотношения реальных и идеальных целей. Полученные данные экспериментально подтвердили гипотезу о том, что степень разведения реальных (конкретных) и идеальных (общих) целей у здоровых испытуемых занимает срединное положение, в то время как при психопатиях это разведение обнаруживает тенденцию к сближению разноуровневых целей, а у больных неврозом — тенденцию к их гиперразведению.
Особенно показателен анализ конкретной динамики становления целевых структур. Здоровые испытуемые (контрольная группа) нередко начинают свою деятельность с незначительного разведения разноуровневых целей, однако после первых же неудач они корректируют свои программы, и кто раньше, кто позже, но, как правило, приходят к адекватной целевой структуре. Испытуемые психопатического склада в отличие от здоровых оказывались неспособными в процессе эксперимента скорректировать должным образом целевую структуру деятельности. Навык гибкого соотнесения реальных и идеальных целей у них фактически не формировался и за время эксперимента. При этом нередко наблюдались два варианта целевых структур. Они различались не по способу разведения реальных и идеальных целей, которые и в том и в другом варианте остаются сближенными, а в разной направленности векторов этого сближения: при первом варианте реальная цель подтягивается вверх, к труднодоступной идеальной, а при втором, напротив, идеальная низводится до заведомо облегченной реальной. В дальнейшем при удачном выполнении заданий по целевой программе второго варианта испытуемые психопатического склада могут возвращаться к первому варианту, потом опять ко второму и т. д. Тем самым (что мы видели выше на клиническом, жизненном материале) все время как бы «проскакивается» зона оптимальных тактик решения, поскольку недостает существенного звена, рычага успеха — способности гибкого разведения разноуровневых целей.
Для больных неврозом, как уже отмечено, характерно гиперразведение целей. Это достигается за счет выраженного занижения уровня реальных целей при достаточно высоком уровне идеальных. Характерной чертой этих больных является неуверенность, ожидание неудач, что проявляется в частых высказываниях типа: «я не смогу», «не справлюсь», «не сумею» и т. п. Малейший неуспех легко приводит к отказу от работы, и для ее продолжения нередко требуются уговоры и дополнительная стимуляция со стороны экспериментатора. При этом в качестве оправдания отказа приводятся многочисленные жалобы невротического характера на свое здоровье.
Как влияют выявленные нарушения целевых структур на уровень эффективности, успешности деятельности? Для ответа на этот вопрос было подсчитано соотношение удачно и неудачно решенных заданий. Для контрольной группы испытуемых оно составило 1:3, для больных неврозом — 1:8, для группы психопатий — 1:12. Таким образом, аномальные целевые структуры ведут к снижению продуктивности деятельности, увеличению неудач в ее осуществлении, причем особенно пагубным является недифференцированная целевая структура, свойственная психопатиям.
Выявленные нарушения целевых структур ведут не только к снижению эффективности конечных результатов деятельности, но и к определенным, специфическим изменениям внутри самой деятельности, в характере ее протекания. Прежде всего это затрагивает соотношение ориентировочной и исполнительской частей деятельности. Так, при психопатиях вследствие недифференцированности целевой иерархии обнаруживается выраженное сокращение предварительного, ориентировочного этапа деятельности. В жизни это обычно ведет к появлению импульсивных, необдуманных поступков, совершаемых «сходу», без предварительного планирования и прогнозирования последствий своей деятельности [99].
Иная картина у больных неврозом. Вследствие гиперразведения целей у них в большей степени страдает исполнительская часть деятельности, процесс ее реализации. Больные прекрасно осознают, что необходимо сделать для осуществления намеченного, много об этом думают и рассуждают, но к самой реализации так и не приступают. Если за исходный принцип нормального соотношения между ориентировочной и исполнительской частями деятельности принять пословицу «Сначала семь раз отмерь, потом один раз отрежь», то можно сказать, что при психопатическом складе сразу без отмеривания режут, в то время как страдающие неврозом без конца отмеряют.
Особый интерес представляет проблема взаимоотношений целевых структур деятельности и самооценки. Согласно нашей гипотезе, разные виды целевых структур деятельности должны быть тесно связанными со специфическими особенностями самооценки испытуемых, составляя вместе целостные психологические синдромы, характерные для определенного типа личностных изменений.
Проверка этой гипотезы была осложнена следующим обстоятельством. Если людям психопатического склада приписывается, как правило, завышенная самооценка, то относительно больных неврозом мнения авторов существенно расходятся: одни определяют их самооценку как завышенную, другие — как заниженную. Для объяснения причин этих расхождений надо рассматривать самооценку не как однородное, однозначно определяемое образование, а как образование структурно сложное, порой внутри себя противоречивое. В. Н. Павленко предложила в этой связи различать по крайней мере две основные подструктуры: общую оценку собственной ценности («я» как ценность) и оценку себя с точки зрения удовлетворенности какими-либо конкретными качествами, возможностями, способностями, достижениями. Первую подструктуру можно тогда условно рассматривать как ценностную форму самооценки, вторую — как операционально-техническую.
Исходя из предложенного разделения теоретически возможны следующие четыре варианта соотношения названных подструктур: 1) высокая оценка себя как ценности сочетается с высокой степенью удовлетворенности своими (операционально-техническими) возможностями; 2) низкая оценка себя как ценности сочетается с низкой степенью удовлетворенности своими возможностями; 3) высокая оценка себя как ценности сочетается с низкой степенью удовлетворенности своими возможностями; 4) низкая оценка себя как ценности сочетается с высокой степенью удовлетворенности своими возможностями.
Согласно полученным экспериментальным данным 21., больные неврозом являют собой яркий пример третьего из выделенных вариантов соотношения подструктур самооценки, когда высокий уровень представлений о собственной ценности сочетается с низким уровнем представлений о своих внутренних возможностях. Поэтому об их самооценке можно говорить как о внутренне противоречивой, дисгармоничной, что и приводит к столь разным мнениям специалистов, одни из которых говорят о высокой, а другие — о низкой самооценке при неврозах, поскольку в первом случае имеется в виду ценностная сторона самооценки, а во втором — операционально-техническая.
В отличие от группы больных неврозом самооценка у людей психопатического склада выглядит, как правило, внутренне согласованной, гармоничной: высокое представление о собственной ценности сочетается с высокой же оценкой своих возможностей. Согласованность сохраняется и в периоды декомпенсации больных, когда наблюдается резкое занижение самооценки по параметрам удовлетворенности собственными возможностями, которое сопровождается и падением представлений о собственной ценности и незаурядности (второй из выделенных вариантов соотношения подструктур самооценки). Исключение составляют лишь те особые случаи, когда декомпенсация идет по невротическому типу (на обсуждении данных исследования таких больных мы остановимся ниже).
Показатели группы здоровых испытуемых занимают в целом промежуточное положение по сравнению с результатами других групп. В группе здоровых встречался наиболее широкий разброс данных, здесь были представлены фактически все варианты из рассмотренных нами структур самооценки, что говорит об отсутствии жесткой связи элементов самооценки, ее достаточной вариативности и гибкости.
Рассмотрим теперь, как увязываются полученные данные с нашим предположением о наличии тесной связи особенностей целевых структур деятельности и особенностей самооценки. Характер выдвижения идеальных целей взаимосвязан с ценностной стороной самооценки, представлениями о собственной значимости; реальные цели, их конкретная программа — с оценкой наличных операционально-технических возможностей и ресурсов. Так, высокое представление больных неврозом о своей значимости и ценности совпадает с постановкой ими далеких, часто недостижимых, идеальных целей, в то время как занижение операционально-технической стороны самооценки связано с выдвижением явно заниженных реальных целей. В противовес такой рассогласованной структуре самооценки, прямо коррелирующей с гиперразведением реальных и идеальных целей, у людей психопатического склада наблюдается иная картина: жесткая спаянность внутренних сторон самооценки согласуется с недифференцированностью реальных и идеальных целей. Таким образом, можно было, на наш взгляд, говорить о целостных психологических синдромах, относительно устойчивых специфических взаимосвязях целевых структур и особенностей самооценки, характерных для определенных типов личностных изменений.
Итак, на этом можно было бы, казалось, закончить описание результатов. Они в целом подтвердили в ходе экспериментальной проверки выдвинутые нами ранее гипотезы и дополнили их рядом новых существенных данных и аспектов. Однако реальная научная жизнь (что, впрочем, случается достаточно часто) сложилась так, что едва закончившееся исследование сразу потребовало новых уточняющих экспериментов, новых доказательств исходной гипотезы. Поскольку причина этого требования прямо касалась некоторых принципиальных положений, стоит ее назвать. Когда результаты работы докладывались на авторитетном собрании московских патопсихологов, то было, причем достаточно единодушно, высказано мнение, что нельзя предполагать единый механизм нарушения постановки целей у столь разных по своим феноменологическим проявлениям групп психопатий. В самом деле, говорили выступавшие, разве можно хоть в чем-то сравнивать, скажем, стеснительного психастеника и «работающего на публику» истероида, замкнутого шизоида или представителя взрывчатой, эксплозивной психопатии: они ведь столь различны, что и механизмы, лежащие в основе их нарушений, должны быть разными.
С одной стороны, высказанные замечания следовало признать во многом справедливыми: всякая научная гипотеза требует тщательных доказательств, тем более что разница в феноменологии отдельных видов психопатий налицо. С другой стороны, под сомнение ставилась сама возможность существования единых внутренних механизмов для разных по своим феноменологическим проявлениям страданий,т.е. затрагивался вопрос, принципиальный для концепции данной работы. Вот почему необходимо было сразу, незамедлительно продолжить исследование, дополнив его новым экспериментальным материалом. Суть дополнения состояла в том, что если раньше мы рассматривали группу психопатий в целом, то теперь надо было разбить ее на подгруппы, соответствующие основным, выделенным в клинике формам психопатий. К этим формам, как известно, относят психопатии возбудимого, тормозимого и истероидного круга. То же предстояло сделать и относительно неврозов, разбив их на основные виды: неврастению, невроз навязчивых состояний, истерический невроз. Для этой цели был расширен контингент испытуемых, который теперь составил 60 человек психопатического склада (из них возбудимых — 20, истероидных — 20, тормозимых — 20 человек) и 57 больных неврозом (из них истерическим неврозом — 20, неврастенией — 20, неврозом навязчивых состояний — 17 человек). Это исследование, как и предыдущее, было выполнено под нашим руководством В. Н. Павленко. Процедура опыта была та же, что и в уже описанном исследовании.
Прежде всего, как и следовало ожидать, обнаружились достаточно яркие, броские различия во внешней, феноменологической картине поведения испытуемых названных подгрупп. Так, испытуемые, принадлежащие к возбудимому кругу психопатий, нередко реагировали на неудачу с выраженной аффективной насыщенностью, агрессивностью: могли разбросать материал заданий, нагрубить, обвинить экспериментатора в том, что он «все подстроил», и т. п. Испытуемые истероидного круга реагировали на неудачи иным образом: ощутив свою несостоятельность, они начинали усиленно демонстрировать весь набор жалоб, с которыми поступили в клинику (говорили о внезапном головокружении, нехватке воздуха, просили воды и т. п., не забывая при этом наблюдать за производимым ими впечатлением). Испытуемые тормозимого круга при неудачах нередко совершенно терялись, замыкались в себе, иногда у них наблюдалась общая дезорганизация деятельности. Однако, что для нас принципиально важно, дополнительное исследование в целом подтвердило наличие единого, общего для психопатий механизма целеполагания. Несмотря на выявленные определенные внутренние нюансы и особенности [100], для всех испытуемых психопатического склада независимо от конкретного круга психопатий, к которому они принадлежали, были характерны недифференцированность целевой структуры деятельности, отсутствие навыка разведения разноуровневых целей, должной коррекции, перестройки целевых структур по мере накопления опыта в данной деятельности.
Данные относительно структуры самооценки оказались менее однородными: у возбудимых наблюдалась выраженно недифференцированная структура, у тормозимых — наиболее близкая среди других подгрупп психопатий к нормативным показателям, истероидные занимали как бы промежуточное положение. Но и здесь, несмотря на эти отличия, оказалась прежней общая тенденция к сближению основных подструктур самооценки, уменьшению «дистанции» между ними.
Дополнительное исследование больных неврозом также не изменило общего вывода основного исследования: несмотря на вариации феноменологической картины поведения и определенные, выявляемые с помощью психологического анализа внутренние особенности и различия, для всех больных неврозом независимо от формы протекания была характерна тенденция к гиперразведению реальных и идеальных целей. Если исследование самооценки при психопатиях обнаружило (при сохранении общей тенденции к сближению подструктур) достаточные различия между показателями форм психопатий, то структура самооценки больных неврозом представляла собой почти неизменяемое от формы к форме, инвариантное образование (различия между данными испытуемых, принадлежащих к разным формам неврозов, касались преимущественно степени выраженности отдельных показателей и не достигали статуса статистически значимых) . Основными чертами этой самооценки были уже отмеченные выше, при обсуждении данных основного исследования, дисгармоничность, значительный разрыв между подструктурами, между ценностной и операционально-технической сторонами самооценки.
Однако результаты, полученные в дополнительном исследовании, не только в целом подтвердили существование определенных общих механизмов, во многом обусловливающих рассматриваемые аномалии, но и породили некоторые новые проблемы. Пожалуй, главной из них была следующая. Малая дифференцировка разноуровневых целей выявилась весьма отчетливо при всех формах психопатий, тогда как исследование самооценки обнаружило (при сохранении общей тенденции к сближению подструктур) известные различия. При неврозах картина была как бы обратной: вариации приходились в основном на процессы целеразведения, тогда как структура самооценки оставалась, как было уже отмечено, несмотря на разность форм неврозов, по сути инвариантной. Это ставило по крайней мере два вопроса. Во-первых, о том, какая же из выделенных сторон является главной для каждого из рассматриваемых страданий и, во-вторых, полностью ли подтверждается в свете полученных данных гипотеза о наличии целостных психологических синдромов, составленных из устойчивых связей между целевыми структурами деятельности и особенностями самооценки?
Для ответа на эти вопросы показательными были бы данные эксперимента, в котором сталкиваются между собой разнонаправленные тенденции, представленные в нашем случае психопатиями, с одной стороны, и неврозами — с другой. Богатство клинического материала обнаруживает и такую возможность. Дело в том, что неврозом могут заболеть не только ранее относительно психически здоровые люди, но и люди психопатического склада. Изучение таких случаев и предоставляет возможность установить, что меняется, а что остается неизменным в интересующих нас психологических синдромах при их столкновении, наложении друг на друга. Понятно при этом, что тот признак, который остается неизменным, будет более существенным для психопатии, а тот, который привнесется, видоизменяя наличный, — более существенным для невротической болезни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.