Вернуть их на правильные рельсы

Вернуть их на правильные рельсы

Уроки закончились. По виду ребят, толпой направляющихся к выходу, совершенно не заметно, какие с ними случились неприятности и беды. Они весело выбегают из дверей, балуются на ходу, с воплями вылетают на улицу, как будто за ними черти гонятся. Может, они пытаются удрать от своих плохих отметок, оставить их в школе. Если бы они могли просто перевернуть страницу! Оставить все замечания и оценки, пусть спят среди тетрадок на партах, забыть их до послезавтра! Увы, это всего лишь мечты… Какой-нибудь одноклассник во дворе обязательно напомнит о нуле за вчерашнее сочинение. А когда дневник попадает домой, продолжение всем известно. Ужин без десерта, «позор семьи» оставлен без компьютера на выходные, родители перебраниваются «это ты не можешь с ним справиться!» «Ребенок-из-которого-ничего-не выйдет» отправлен думать в комнату.

Еще один загубленный вечер. Все школа виновата.

Конечно, бесцельно растранжиренные школьные годы способны испортить вам жизнь. Провокационное «Ничего страшного, подумаешь!», которое бросает вам в лицо ребенок, по сути дела маскирует серьезное огорчение. Это послание, адресованное родителям, которые не могут удержаться и не раздуть скандал до невероятных размеров. Если бы это был не их ребенок… Вот такое недоразумение. Ни один ребенок не обречен стать неудачником. У некоторых больше шансов, у некоторых меньше — это зависит от происхождения, круга общения и так далее. Тут не предскажешь — иногда плохо учиться начинают не те, от кого этого можно было бы ожидать. Независимо от социального аспекта неуспеваемости, мы полагаем, что существуют объективные причины ситуаций «установки блока» на школу, и что возможно освободить детей от такой неприятности. Прежде всего необходимо перестать драматизировать «проблемы роста» и представить неуспеваемость как некое «дорожное происшествие», в котором ученики были ранены и следовательно должны залечить раны и выздороветь. Борис Цирюльник, открывший понятие «жизнеспособность» (resilience), новый оптимистический взгляд на проблемы, доказывающий, что не существует незаживающих ран, утверждает, что долгий процесс заживления возможно осуществить с помощью собственных внутренних ресурсов, необходимо только изменить отношение к своей травме. «Подобное расстройство заставляет гадкого утенка неустанно трудиться над своим непрерывным превращением. Тогда он сможет вести жизнь лебедя, прекрасную жизнь, но он все равно будет уязвим, поскольку никогда не сможет забыть своего прошлого гадкого утенка. Но став лебедем, он сможет его принять».[5]

Так что наша задача — начать этот процесс, доброжелательно сказать «Ничего страшного» ужасным дневникам и принять у себя ребенка со «школьной фобией». Вернуть ему веру в себя, ведь его моральному состоянию нанесен удар. Доказать, что не всегда неудачи происходят по его вине, снабдить его руководством к действию, позволяющим с ними бороться. Наш подход к болезненным школьным проблемам обдуманно позитивен, поскольку мы убеждены, что за каждой плохой оценкой прячется что-то, что можно определить. Необходимо выявить корни зла, чтобы помешать ему разрастись и причинить действительно серьезный ущерб. А если решение найдено, лучшая награда — улыбка ребенка.

«Я знаю, что я ничтожество!»

Скольких детей, а особенно подростков, расстраивает, что взрослые вечно расспрашивают про школу. «Как прошла контрольная? Есть замечания в дневнике? Что-нибудь задали на дом?» Как будто они не существуют сами по себе, отдельно от своих дневников. И если с этим делом не все в порядке, вечером они могут сообщить родителям только плохие новости. Тучи сгущаются, грядет гроза.

Огорчающие родителей отметки захватывают все большее психологическое пространство и постепенно портят жизнь всей семье. Они становятся ярлыком, биркой, приставшей к ребенку. Родные забывают спросить его, как он поживает, и сразу переходят к неприятному: «В школе-то получше дела?» Как будто он болен! А ведь так и есть! Последствия неуспеваемости выходят за рамки школы, они затрагивают социальный статус ребенка. И этот плачевный статус не может не отразиться на его моральном состоянии. Понижает самооценку ребенка, буквально выбивает из колеи. Причем слабость эта может сначала быть вовсе незаметна, она проявится позже. Особенно если ребенок не понимает, почему такая лавина упреков обрушивается на него изо дня в день. Потому что он может и не ощущать ответственности за свою неприспособленность к школе. И в таком случае ничего не поделаешь, наказания бесполезны и безрезультатны, они всего лишь будут усиливать отчаяние ребенка и страх перед перечеркнутыми красной ручкой тетрадными строчками, перед вереницей плохих оценок. Его духовное развитие под угрозой, он теряет веру в себя, друзья отдаляются от него. Он может стать агрессивным или уйти в себя: «Я знаю, что я ничтожество!»

Утратив все иллюзии, родители со своей стороны решаются на крайние меры. Они либо мечутся от кнута к прянику, либо, движимые сочувствием и состраданием, в отчаянии окружают ребенка гиперопекой. Они стараются как могут, но совершенно безрезультатно, и тогда они теряют всякую надежду. Стресс нарастает. И ситуация еще больше усложняется: обстановка в доме становится невыносимой. Двери хлопают, все сидят по своим комнатам, погрузившись в горькие думы. Если семья недружная, никто не хочет взять на себя ответственность, пасует ее партнеру, и стабильность пары оказывается под угрозой: «Во всем виновато твое воспитание!»

Потеряв контроль над ситуацией, многие родители замыкаются в своем несчастье, зацикливаются на нем. Им непросто найти выход из этого тупика. Еще труднее — оправдать и мотивировать своего отпрыска. Наверное, можно что-нибудь сделать, только что? Есть, конечно, доктора, родители уже обежали нескольких, но от этих визитов они скорее сбиты с толку, чем обрели правильное решение. Каждый советует на свой лад, родители ссорятся, все это лишь отдаляет настоящие меры.

Ему просто нужно стараться!

Во Франции вдобавок принято всю ответственность сваливать на ребенка: «Ему просто нужно стараться!» В Финляндии, например, детей на второй год не оставляют. Педагоги вынуждены быть изобретательнее и искать другие подходы к отстающим детям. Слабое место французской системы — то, что достаточно общеизвестные синдромы, такие, как дислексия[6] и дефицит внимания, диагностируются лишь после многолетних блужданий впотьмах. Тем самым реабилитация ребенка запаздывает, годы идут, а «недоразумение», жертвой которого он стал, все никак не разрешается. Ведь школа сокращает персонал и все меньше и меньше дает себе труд предпринимать какие-то действия; в школе наблюдается чудовищная недостача кадров и специалистов, ориентированных на детей с трудностями обучения. Эта тенденция не меняется и на протяжении последних тридцати лет средства и меры, направленные на сокращение неуспеваемости, копятся и громоздятся друг на друга, а результаты при этом совершенно неубедительны. К тому же долгое время не поднимался вопрос о «здоровье» этих детей с проблемами. До последней попытки Франсуа Филлона в 2005 году разработать «индивидуальный контракт учебной успеваемости». Предложив три часа в неделю дополнительных поддерживающих занятий для неуспевающих детей, он натолкнулся на всеобщий скептицизм; ему не удалось убедить ни профсоюзы преподавателей, ни ассоциации родителей. Оттого и поныне 170 000 человек, то есть 20 % всех учащихся, заканчивают школу без диплома. И за последние десять лет эта цифра не стала меньше.

Распахать целину и разгадать шифр

Итак, логично предположить, что школа, не умея идентифицировать и исправлять проблемы детей, отлично умеет их выявлять. Она живо определяет элементы, не вписывающиеся в систему и предупреждает нас — то есть служит своего рода реле. Мы по сути дела взаимно дополняем друг друга со школой. Учителя определяют слабые места, мы объясняем причины отставания. Такова наша цель: понять сложности учеников, не вдаваясь в содержание или в качество учебных программ — за них ответственны другие люди, не мы. Задача нашего вмешательства — поставить учеников на правильные рельсы. Возможно, найти для них специализацию, более подходящую к их характеру. Мы не хотим сделать из всех отличников — нет, просто учеников, способных учиться в школе и получить обязательное образование. От этого зависит моральное и социальное здоровье детей. И их будущее. Школа — социализирующее заведение, она обучает жизни в коллективе и дает представление о двух основных составных частях любой работы: распахать целину и разгадать шифр. Она указывает дорогу к автономии, на основании которой шаг за шагом строится личность. Вычеркнуть ребенка из этой схемы — вычеркнуть его из общества. И изгнание одного из членов этой системы мучительно и для них самих, и для всех остальных.

Ведь возможно, что у малыша один из более или менее неприятных синдромов, который мешает ему заниматься в школе — в этом случае он ничего не может поделать. Это как болезнь. Такой «медицинский» взгляд на неуспеваемость появился сравнительно недавно. Он основан на принципе, что любые сложности можно объяснить, и следовательно, вылечить. Для этого надо рассмотреть ребенка как единое целое, со всех сторон — социальной, психической и физической. Знать, где и как он живет, познакомиться с его родителями и оценить их мотивацию. Совершить клиническое обследование, оценить его сильные и слабые стороны с психологической точки зрения. В результате такого исследования редко когда не получается найти причину — или причины — отвращения к школе. Проводить подобное обследование лучше в больнице, которая открыта для всех. Я имею в виду — для всех ребят, которых проводят до наших дверей. Это может сделать учитель, школьный или обычный врач, логопед или же небезразличные к его судьбе родители.

Дело в том, что мы не верим в неудержимую лень, которая всецело владеет малышом и отвращает его от школы. Невозможно представить себе, чтобы ребенок осознанно отказывался учиться читать! В этом не может быть дурного умысла. Достаточно увидеть, с каким энтузиазмом дети идут в первый класс! Для них это приключение, в которое они бросаются безоглядно, очертя голову. Но увы, сколькие к концу первого месяца разочаровываются, столкнувшись с трудностями, о которых даже не подозревали! Их давит масса несделанной работы, но возможно, они к тому же не понимают, что происходит. Наша задача подтолкнуть их, научить ориентироваться в школьном мире.

Когда «выздоровление» зависит от учительницы.

«Что ты будешь делать, когда вырастешь?» Орельен (шесть с половиной лет) отвечает: «спасать мир, защищать слабых». Этого живого и бойкого мальчика привели мне в связи с плохим поведением. Учителя от него стонут, он заводит весь класс, совершенно неуправляем. У него ужасный почерк и к тому же он нахал, грубит учителям, буянит, встревает во взрослые разговоры, перебивает. Единственное его достоинство — он хорошо читает, научился сам в пять лет. «Если бы у меня была волшебная палочка, какое бы желание ты загадал?» Блондинчик с ясными светлыми глазами отвечает: «Чтоб получалось делать домашние задания… Я их ненавижу». Чтобы проверить его способности, я предлагаю ему мини-тест, поиск аналогий — ничего подобного в школе не проходят.

— Есть ли связь между минутами и секундами?

— Да, и те и другие никогда не останавливаются!

Я оставляю его на два дня в стационаре; подтверждается, что он развит не по годам, но гиперактивен. Случай непростой. Но есть и плюс — Орельен может компенсировать недостаток внимания за счет способностей. Я срочно объясняю это учителям Орельена. Что касается родителей, я даю им нечто вроде руководства к действию, позволяющего справляться с этим мальчиком, которого они уже опасаются брать с собой в магазины и в гости. Я особенно настаиваю на строгом режиме: его энергию нужно направлять в мирное русло. Главное — не уступать, стоять на своем, не воспринимать его как дитя! Переговоры возможны, но до определенного предела. Нужно еще записать его в секцию какой-нибудь коллективной игры, чтобы он учился соблюдать правила. И сразу появятся друзья.

Спустя год Орельен учится в той же школе, но в специальном классе, сочетавшем черты первого и второго. Его учительница все поняла, она научилась мягко переводить его с уровня на уровень и использовать его сильные стороны. Она как бы «подпитывала» этого малыша, а ему только того и надо было, чтобы успокоится. И к тому же у него родился маленький братик…

Не бывает детей, неприспособленных к школе, чаще всего случается наоборот. Нам случается уговорить нашего маленького пациента перевестись в интернат. Когда неуспеваемость объясняется проблемами дома, это оказывается шагом к самостоятельности, хотя мы и рискуем усилить чувство вины у родителей. Но зато в пространстве, предназначенном лично для него, ребенок научится брать на себя ответственность, он избавится от семейного кошмара, по крайней мере на большую часть недели, и мозг его открылся для учебы. Результаты появляются незамедлительно. Конечно же, такое решение не принимается с кондачка, оно должно быть обдуманным. Необходимо целиком представлять себе личность маленького пациента, детально разобраться во всех тонкостях, во всех особенностях его душевной организации. И решение о расставании должно исходить именно от ребенка. Если родители болезненно переживают идею интерната, ребенку принять ее будет гораздо труднее.

Расставание — путь к выздоровлению

Когда четырнадцатилетний Тибо пришел ко мне с родителями, мама его плакала на протяжении всей консультации; отец говорил мало, а если открывал рот, то лишь чтобы сказать, что у Тибо нет проблем и ему надо только взяться за работу. Тибо, крепкий решительный парень, по два года сидел в каждом классе; и сейчас его результаты просто катастрофичны. Особенно плохи дела с английским и с математикой. В классе он коллекционирует желтые карточки: незнание материала, небрежная работа, вызывающее поведение. А теперь он еще и подвергается опасности: ему случалось убегать из дома и прогуливать школу.

Я оставляю Тибо в стационаре на четыре дня. Итоги обследования оказываются вполне удовлетворительными. Его способности вполне достаточны, чтобы справиться с трудностями в учебе, тем более при таком упорном характере. Зато у него обнаружена глубоко запрятанная депрессия[7] — таким образом, его поведение было лишь своеобразным способом с ней бороться. Когда я говорю с ним наедине, я ощущаю, что он на пределе, он прямо говорит, что его «все достало». Школа, родители, все. Что он хочет уйти из дома. А если в интернат? Он долго думает. Я пока стараюсь убедить родителей, всячески расписывая при этом отцу, какой у него замечательный сын. Я также прописал курс психотерапии и антидепрессант, чтобы помочь Тибо выкарабкаться из депрессии. Я постоянно был с ним на связи, он начал привыкать и отлично себя чувствовал в роли пансионера.

Тем не менее в подавляющем большинстве случаев мы все-таки стараемся, чтобы ребенок остался в местной школе. Это не всегда просто, если проблемы его достаточно серьезны. Необходимы глубокое понимание и взаимодействие всех преподавателей, готовых к тому, что проблемный ребенок требует дополнительного внимания — а его не так просто уделить, если классы переполнены. Тут в дело включаемся мы и делаем все возможное, чтобы помочь детям преодолеть свою «неприспособленность» к школе и найти свое место в системе образования, принадлежащее им по праву.

Когда трудно подобрать слова

Девятилетняя Корали заговорила фразами только к четырем годам. И даже сейчас ей трудно порой подобрать нужные слова. Они вертятся на языке, но не даются. Когда я спросил, что за зверь живет в пустыне и никогда не хочет пить, она не смогла ответить, зато смогла его нарисовать. В школе ей невероятно сложно, таблица умножения для нее неодолимая преграда. Зато у нее нет никаких трудностей с письмом, она получает хорошие отметки за письменные задания. Упорная работа логопедов и занятия с психологами, положившими много сил, чтобы вернуть ей уверенность в себе и свести к минимуму ее «непохожесть» на других детей, сделали свое дело — проблема Корали стала решаемой. Дело за преподавателями, которые поймут специфические особенности Корали и найдут к ней подход, принимая во внимание ее сбивчивую и медленную речь.

Бывают также необъяснимые внезапные сбои. Хорошие ученики, которые не выдерживают и «срываются». Психиатр Пьер Уэрр утверждает, что круглые отличники в погоне за аттестатом — как «воздушные шарики, которые могут однажды лопнуть» под двойным давлением семейного гнета и груза ответственности. Они увеличивают нагрузки, как профессиональные атлеты, они не имеют права ошибиться. Если такого «чемпиона» хоть раз «занесет» на трассе, он перестает сопротивляться и застывает, парализованный тоской. «Ведь ничего же вроде не случилось особенного», удивляются родители. Тем не менее такое происходит часто, и сбои эти отнюдь не случайны. Их корни уходят глубоко в сознание ребенка, и эти проявления ни в коем случае нельзя недооценивать. Часто тут замешан внешний фактор или еще какая-нибудь причина тревожного состояния, которая ускользнула от внимания родителей, а сам подросток не в состоянии ее осознать.

Когда аттестат мешает семейному благополучию

Семнадцатилетняя Наташа пришла ко мне с матерью. Девочка всегда хорошо училась, но в выпускном классе ее успеваемость внезапно ухудшилась. Почему — она сама понять не может. Наташа — единственная дочь. Я некоторое время наблюдаю ее, но не могу найти никаких симптомов, кроме этого ухудшения успеваемости. Через некоторое время звонит мама и говорит, что девочка завалила все экзамены. Я потом несколько раз встречаюсь с Наташей: ни она, ни я не можем отыскать причину провала. Никаких других признаков расстройства. Пока речь не заходит о ее родителях и она не заявляет, что уверена: как только она закончит школу, они разведутся. Потому что Наташа — «цемент, скрепляющий их брак!» Причины ее поведения проясняются, она сама их внезапно понимает. Неосознанно она придумала собственный метод борьбы за сохранение семьи. «Нечто вроде внутреннего саботажа?!» — задумчиво говорит она. Выявление подсознательной причины провала производит магический эффект. Она сдает экзамены. С легкостью.

Найти причины неприятия школы

По различным причинам у них не складываются отношения со школой: они не умеют читать в конце первого класса; они остаются на второй год, а толку никакого; своей разболтанностью они мешают заниматься всему классу; их выгоняли уже из нескольких школ; они прогуливают уроки и т. д. Чтобы определить происхождение подобных явлений, мы проводим тщательное и подробное исследование. Исследование проводится с привлечением специалистов по всем правилам медицинской стратегии. Структурированный подход изучает триединство медико-биологических, психологических и образовательных элементов. Самая сложная задача — максимально объективно и точно определить причины «неприспособленности» к школе. И выяснить, страдает ли ребенок каким-нибудь серьезным расстройством (и каким), которое могло бы сделать обычный процесс обучения невозможным.

Основной вопрос — идет ли речь о «инструментальном» дефиците — то есть дефиците средств обучения, или затруднения имеют психо-аффективное происхождение, то есть существует некий психологический тормоз, безотчетно поставленный себе ребенком, способности которого при этом вполне удовлетворительны. Иначе говоря, органической или психологической природы данная проблема? Или обеих одновременно?

Медицинские причины

На первом этапе определяется работа органов чувств и когнитивные способности. Слух и зрение проверяются на основании простых тестов — таблицы для проверки остроты зрения и аудиограммы. Этот контроль базовых возможностей необходим. Нам часто удавалось выявить снижение слуха у детишек, которые плохо говорят или не в меру возбудимы. Они всегда пытались в школе отвечать наугад, а их потенциальная тугоухость не принималась во внимание. Их жизнь в школе была сплошным кошмаром. Если им мешает малейший шум, они слышат лишь гудение и не могут вычленить необходимую информацию. Слуховой аппарат сразу решает все их проблемы, связанные исключительно с утолщением барабанной перепонки вследствие постоянных отитов.

Неврологическое обследование состоит из нескольких исследований; обязательным среди них является энцефалограмма. Часто случается, что дети, которых характеризуют как «рассеянных» и «витающих в облаках», страдают одной из форм эпилепсии, сопровождаемой «абсансами». Это своеобразные замирания, или провалы, когда внимание рассеивается.

Нормальное усвоение лингвистических законов, то есть овладение навыками устной и письменной речи, необходимых для успешного обучения в подготовительном классе, определяется с помощью логопедического теста; его проводят ежегодно, начиная с трех лет. С помощью картинок проверяется словарный запас малыша — количество слов и правильность их произнесения. Этот первичный тест помогает отделить легкие, часто встречающиеся у детей нарушения, которые исправляются сами собой, от серьезных случаев. Таким, например, является дисфазия[8]. Дислексия определяется позже — к семи годам.

Для проверки психомоторной деятельности ребенка также используется целый ряд тестов. Проверяется его ориентация во времени (дни недели, времена года) и в пространстве (вверху, внизу, впереди, сзади), латеральность (ребенок расценивался как правша, а оказался леворуким), мышечный тонус и вестибулярный аппарат. Нарушение любого из этих факторов может вызвать проблемы с письмом. К тому же у левшей, предпочитающих зеркальное письмо, могут также возникать проблемы с чтением.

После еще некоторых исследований и тестов, постепенно проясняющих диагноз, наступает черед IQ[9], который завершает исследование «инструментария» ребенка. На этом этапе необходимо выявить общие способности и уточнить специфические особенности развития, в частности наличие абстрактного мышления, логики, умения обобщать, оперативной памяти. Тест проводит практикующий психолог или нейропсихолог. Цель — разграничить нарушения, связанные с речью и языком, от проблем, происходящих от недостатка сообразительности. Результат теста на IQ может быть дополнен некоторыми специальными тестами для проверки памяти, внимания, мелкой моторики.

В результате первого этапа исследований становится возможным обнаружить или исключить некоторые патологии, которые могут быть причиной неуспеваемости. Это «инструментальные» нарушения — расстройства зрения, слуха или умственная отсталость.

Анаис вновь стала улыбаться

Закончив первый класс, маленькая Анаис так еще и не научилась читать — однако дислексии у нее не было. Проверили ее IQ. Ни в одной из частей теста она не проявила себя ни сильнее, ни слабее, но общей итог оказался очень низким — ниже предусмотренного для ее возраста. У Анаис нет никаких других проблем, у нее общая задержка умственного развития. Умственная отсталость. Я посоветовал, чтобы ее записали в класс, подходящий ей по уровню, то есть в класс с инклюзивным обучением (во Франции это называется CLIS[10]). Когда я сообщил диагноз, отец заплакал. Но как только первое потрясение прошло, он принял очевидный факт и понял, что его дочь будет счастливее в школьной обстановке, которая ей подходит. Он отказался от мысли заставить ее прыгнуть выше головы, и она была избавлена от непосильных для нее заданий. И тут же кошмар закончился. Анаис стала развиваться — в своем ритме, — поскольку на ее пути не было непреодолимых препятствий. Ее будущее не испорчено, напротив, его повернули в нужное русло. Она не будет больше страдать от непонимания. Теперь наконец она ходит в школу с удовольствием.

В ходе первоначального обследования выявляется также дислексия и, в более широком охвате, любые расстройства когнитивных функций — устной речи, чтения, письменной речи. Эти специфические нарушения называются дисфазия, диспраксия[11] и дискалькулия (неспособность считать).

Каждый диагноз требует своего специфического лечения, занятий с логопедом, со специалистами по психомоторике и графотерапии. Или переориентацию на школу с инклюзивным обучением, если способности не позволяют учиться в обычной школе. Если в ходе обследования выявлены также синдром дефицита внимания или преждевременное развитие, будут назначены свои педагогические рекомендации, а возможно, и медикаментозное лечение.

Аффективные расстройства

Если в результате органических причин неуспеваемости мы не обнаружили никаких аномалий, открываем второй ящичек. Надо рассмотреть возможность психологического происхождения проблем ребенка. Как правило, в ходе предыдущих тестов методисты, воспитатели и медсестры уже замечают признаки таких проблем и сообщают врачам. Подтвердить их интуитивное заключение помогают «личностные тесты»[12]. Среди них важнейшим я считаю знаменитый проективный тест о «Черной лапке»: детям предлагается интерпретировать серию картинок из жизни семьи хрюшек. У главного героя-поросенка на ноге черное пятно. Ответы ребят очень показательны. На одной и той же картинке разные дети видят захватывающее приключение или обычную историю, их объяснения варьируются от самых веселых до самых драматичных. А тем не менее такие непохожие ответы исходят порой от маленьких пациентов с совершенно одинаковыми симптомами! Дети идентифицируют себя с главным героем, и их психическое состояние отчетливо проявляется в тех историях, которые они придумывают. Поэтому для нас этот тест — нечто вроде абсолютного оружия. Анализ детских комментариев, таких спонтанных и таких разных, очень помогает нам в работе.

Потому что «психологическое происхождение» — широкое понятие, охватывающее все, от простейших установок до серьезных нарушений. Разные факторы расстройства действуют во всех направлениях. Они могут незаметно блокировать мыслительные способности и тем самым застопорить процесс обучения.

Случаются самые разные ситуации.

Довольно легко выявить «отсутствие мотивации» — тот вариант, когда ребенок не хочет расти и взрослеть. Допустим, маленький мальчик, которому не хватает внимания со стороны отца, несмотря на совершенно нормальные способности и умения изо всех сил тормозит свой процесс обучения. Часто мы определяли также «излишнее давление». Некоторые дети отказываются учиться в ответ на чрезмерное давление, которое оказывают на них родители. Особенно это характерно для детей преподавателей, которые с трудом переносят завышенные требования родителей. Эти две ситуации можно разрешить несколькими простыми советами, они даже не требуют специальной методики.

Более сложный случай — «излишняя озабоченность», воцарившаяся в душе ребенка. Тревожные, беспокойные мысли удивляют и волнуют ребенка и отвлекают его от учебы. Примерно так же компьютер «зависает» и требует закрыть все приложения. Эти беспокойные мысли могут быть причиной резкого снижения интеллектуального уровня. Такие дети обычно приводят учителей в замешательство. Их результаты — более чем средние, а то и вовсе плохие. Видно, что их не устраивает такая ситуация, но они никогда на нее не жалуются. С точки зрения логопеда все в норме. Тест на IQ явно занижен, опытный психолог в таком случае напишет: «Похоже, что результаты теста не отражают реальных возможностей ребенка».

Но проблема налицо: ребенок плохо учится, невзирая на все усилия. Способности ребенка не могут проявиться, словно заперты где-то. Непонятно и обидно.

А причины таятся в далеком прошлом, в истории ребенка и его семьи. И такие это неприятные причины, что ребенок тратит все свои силы, чтобы забыть их, стереть и окончательно загнать в подсознание. За неустанную война с внутренними врагами приходится расплачиваться ценой низких школьных оценок. Только вытащив на свет Божий причину расстройства мы избавим ребенка от этого груза.

Распространенная причина такого расстройства — семейная тайна, связанная с родственными связями: ребенок, родившийся в результате искусственного осеменения, приемный, появившийся на свет в результате адюльтера… Этот секрет родители скрывают от посторонних. И от ребенка. Но он все равно смутно ощущает ее по странным реакциям и необъяснимым поступкам (плач над альбомом с фотографиями, неловкость при напоминании о сходстве). Он не знает, в чем состоит этот секрет, но чувствует, что тут какая-то постыдная тайна, которую надо любой ценой хранить. И это «нечто, что ни в коем случае не следует знать» преобразуется в «ничего не следует знать». И готово. Секрет сохранен за счет успеваемости. Иногда даже он может принять облик расстройства речи — это весьма символично. Чтобы не произнести того, что нельзя говорить, проще не говорить вообще.

Вообще таких тайн существует множество: дурное обращение, запутанные родственные связи, болезнь одного из родителей, сексуальные домогательства… масса травматичных факторов, которые могут болезненно влиять на развитие личности и в том числе блокировать проявления интеллекта. И сбивать с толку взрослых, которые, не в силах объяснить эту непонятную неспособность учиться, рискуют порой даже усилить негативный эффект неуклюжим вмешательством. Чем больше взрослый старается узнать о таком ребенке, тем тот больше закрывается. Сближение кажется ему опасным.

Однако выздоровление возможно. Терпеливое, продуманное и доброжелательное лечение, проводимое внимательным психоаналитиком, который сможет создать во время консультаций атмосферу доверия и помочь ребенку реконструировать поврежденную личность. И тогда станет возможным убрать преграду, препятствующую познанию.

Еще у нас есть маленькие пациенты, проблемы которых «пограничны», то есть объясняются некой причиной на стыке инструментальных и психологических факторов. Есть и ребята, страдающие от нескольких различных синдромов одновременно. Это — самые сложные случаи, которые, конечно же, требуют госпитализации.

Большинство причин неуспеваемости удается выявить прямо в школе, и тогда с детьми занимаются психологи и дефектологи (в центрах медико-психологической помощи или частным образом), но некоторые дети, к сожалению, остаются «неопознанными», их диагноз не определен, помощь им не оказывается и они страдают.

Конечно, им теперь открыты двери медицинских центров, которые специализируются на таких проблемах. Но увы, дверей, куда можно постучаться, пока очень мало. Необходимо открывать новые центры, оснащенные новейшим оборудованием, с многопрофильными командой специалистов. Потому что только углубленное и подробное обследование поможет разобраться во всех проблемах ребенка, который испытывает трудности в учебе. Только после него можно поставить точный диагноз. А верный диагноз — основа плодотворного лечения, которое позволит ребенку наконец примириться и с самим собой, и со своим окружением. Чтобы вновь вступить на путь познания, несмотря на все препоны.