КРИМИНАЛЬНАЯ РИФМА

КРИМИНАЛЬНАЯ РИФМА

Мир срифмован задолго до поэтов: день — ночь, небо — земля, жизнь — смерть, мужчина — женщина, любовь — кровь. На совести последней парочки, этих Бони и Клайда, много преступлений. Они наводнили реки, озера и приусадебные пруды мстительными русалками, тихие сельские погосты — глумливыми «виллисами», разрушили Трою и закачали на волнах лишь щепки того челнока.

А сколько светлых голов задурманили суицидальные нашептывания злодейского дуэта! Кстати, интересный парадокс: согласно статистике, мужчины значительно опережают женщин по числу завершенных самоубийств, тогда как в покушениях приоритет принадлежит нам. Почему такая несостыковка? А потому что они сводят счеты с серьезным оппонентом — целым миром, который оказался не на высоте, не оценил, не воздал должных почестей. Мы же хватаемся за косу смерти как за соломинку: «…оглянись, вернись. иначе…» Оттого сильный пол предпочитает пулю и петлю, а слабый — воду и яд.

Мир не разжалобить — ив пустой квартире затягивается узел. Человека можно напугать — ив ванной заглатывается горсть веронала в надежде, что вышибут дверь, вызовут неотложку, а он — осознает и раскается. Летальный исход там — закономерность, здесь — роковая случайность. Или у несчастной были мотивы, выходящие за рамки формулы «бросишь — пожалеешь». Эту истину я усвоила, когда сама ангажировала койку токсикологического отделения.

Поначалу в палате нас было четверо, и у каждой под левой грудью обломок отравленной стрелы:

· В техникуме — завал, с родителями — ругань, а главное, Васька в кино с лучшей подругой, — клала прозрачную ладонь на обожженное горло Танюша. — Оглянулась я вокруг — сплошной мрак. И уксус на столе.

· Магазин закрыли на переучет, вот я пришла на свидание пораньше, — судорожно вздыхала бюстом номер пять Ирка. — А он! На нашей скамейке! В обнимку! …И целует ее, целует, целует!

· Чуть гараж вместе с ними не спалила, — натягивала до подмышек вечно сползавшие с тощих бедер гамаши Серафима Сергеевна, — вроде не калека, не бревно. Неужели ему меня мало было?

· От таблеток все плывет, а он — давай переспим, раз я из-за тебя, истерички, дома торчу, — это уже всхлипываю я. — Давай, отвечаю. Наклонился, а на шее засос.

Самой большой ценностью, не сравнимой ни с одним валютным курсом, обладали двухкопеечные монеты. Их стреляли у посетителей, у медперсонала, у мужской части отделения, сплошь покусанной зеленым змием. А потом опускали их в щель автомата, словно это карман Харона.

Но плыл мрачный перевозчик не к арктическому берегу теней, а обратно, на тленную и прекрасную землю. Телефонные переговоры подробно обсуждались и коллективно оттачивались фразы, призванные сразить абонента при следующем звонке наповал.

Когда же отделение запиралось на ночь, наступала пора исповедей. Каждое слово падало крупной солью в воронку собственной раны. Вскоре атмосфера сгущалась, головы никли, в воздухе пахло грозой, и наконец первая крупная капля падала на чье-то одеяло. А еще через полчаса эхо дружного четырехголосья выкатывалось в коридор.

И тогда раздавалось шарканье тапочек санитарки. Она садилась в изножье кровати, пригорюнивалась и начинала с традиционного запева:

· Эх, девки, девки, и что ж над собой творите! Молодые, здоровые, посовестились бы. Вон бабулю привезли — крысиного яду натрескалась. Так там дети измывались, пенсия двадцать четыре рубля — и то грех великий. А тут из-за х… поганых! Ладно, ладно, загомонили… Видела я вашего брата, перевидела. Лежала тут одна…

И мы затихали, жадно впитывая историю неизвестной нам несчастной любви. И засыпали, убаюканные ее благополучным концом. А во сне поскрипывали на железных цепях четыре хрустальных гроба, и возле каждого клонил колени безутешный витязь, моля о воскрешении и прощении. Воскресали, прощали, подхватывались на руки, прижимались к могучей груди, я несли нас через реки и горы, через моря и долины, чтобы разомкнуть объятия и бережно опустить только на цветущий луг за райскими вратами…

Но однажды в рассветных сумерках на пустую койку сгрузили с каталки новенькую. Ее намерения расквитаться с жизнью не походили на шутку: по донесению разведки в лице той же Арины Родионовны — сто таблеток люминала плюс вены на руках и горле.

· Допек же какой-то подлец, — сочувственно шушукалась палата, но расспрашивать, несмотря на жгучий интерес, не решалась.

А она лежала, восковая, не открывая глаз, не шевелясь, сутки, другие, третьи. И как-то сами собой прекратились ночные концерты. Было неловко, точно горевать о сгоревшем пироге при погорельце. Ситуация не изменилась и после того как убрали капельницу и перестали намокать бинты.

Но накануне своей выписки, прикурив в больничном сортире от ее «Беломора», я не выдержала и выдохнула вместе с дымом вопрос «из-за чего?». Она мастерским щелчком выбила из патрона в унитаз зашипевший табак, сдернула слив, а когда стихло урчание воды, сказала:

· А надоело… так. Без любви.

Но о суициде просто пришлось к слову. Тематически нам ближе сектор муже — и женоубийств.

Клитемнестра, Гертруда, леди Макбет, Мария Стюарт, Катерина Измайлова — какая мрачная и великолепная галерея! Где-то там, в параллельном измерении, мчит на победной колеснице, прицыкнув на стенающую Кассандру, бронзовый эллин; дремлет в саду под мирный стрекот кузнечиков благородный датчанин; мерзнет в шотландском замке хилый мальчик; прикидывает грядущие барыши мценский купец.

Но отточен короткий меч, выварен яд из белладонны, просушен порох, удавом заполз под стеганое одеяло широкий кушак. Не корысти ради, а по императорскому велению страсти. Чтобы гордо и законно ввести предмет любви в супружескую опочивальню, сложить к его ногам все совместно нажитое в браке с покойником имущество и самой покорно примоститься там же: — Бери, изумруд яхонтовый, владей! А у изумруда яхонтового мурашки по коже с кулак, но ослушаться остерегается: берет и владеет. А она счастлива, как дитя, и ничего ей более не надобно.

Ну-ка припомни хоть одну литературно-историческую личность женоубийцы, сходную с этими и по масштабу, и по мотиву преступления. Иван Грозный? Да, конечно, хлопал своих цариц, как надоевших мух. Но любовь здесь ни при чем. Не мешала постылая супруга средневековому русскому царю тешиться с новой зазнобой: косу остригут, клобук натянут — и катись, милая, в дальний монастырь в почетное заточение. Просто нрав у Ивана Васильевича был зело крут. В гневе себя не помнили…

В общем, нетипично для мужей нарушать заповедь «не убий» ради «не прелюбодействуй». Не то чтобы никто не спроваживал своих благоверных в царствие небесное до срока. Еще как спроваживали! Но рифмы у пролитой крови были пожиже: деньги, карьера, свобода ужинать и завтракать вне дома, ревность, которая есть лишь модификация частнособственнического инстинкта.

Питерское метро — самое глубокое в мире. За время подъема и спуска можно зачать и выносить ребенка, продекламировать с выражением «Медного всадника», снять эпизод в духе Тарковского.

Было шесть часов утра. Черная бесконечная лента едва тащила наверх меня, единственную по обе стороны эскалатора пассажирку. Под мышкой я держала красного пластмассового коня, купленного в столичном Доме игрушки по просьбе питерской подруги для ее трехлетнего племянника. Я чувствовала себя совершенно разбитой. Причиной тому был Кубрик с его «Сиянием», первым фильмом ужасов, увиденным мной как раз накануне отъезда. Индустрия кошмаров — не для впечатлительных натур вроде моей. Я даже детективы никогда не оставляю на ночь раскрытыми из суеверного страха, что незапертые персонажи могут взять и материализоваться.

На внутреннем экране зрачков со вчерашнего вечера крутился один и тот же кадр: пальцы Джека Николса погружаются в трупные пятна на спине у старухи, в которую трансформировалась красотка из ванны.

· Почему эта лошадь красная? вдруг раздался глухой голос сзади. — Красных лошадей не бывает.

Ступенькой ниже вплотную ко мне стоял невесть откуда взявшийся мужчина в длинном прорезиненном дождевике с капюшоном, словно взятом напрокат из костюмерной «Мертвой зоны».

· Других не было, — ответила я с ледяной вежливостью.

· Но я не хочу покупать красную лошадь. Пуст! сначала выкрасят в нормальный цвет. Спор был неуместен.

· Конечно, конечно, куда спешить, — согласилась я, с тоской отмечая слишком далекий свет в конце тоннеля.

Мой собеседник обнажил длинные желтые конские зубы. Наверное, это означало улыбку. Но его глаза hi смаргивали и не улыбались. Стало зябко.

· Девушка, скажите, только честно, — я похож на убийцу?

Вот вам и Кубрик. В живом эфире, так сказать Дубль первый, и последний, — маньяк берет интервью у жертвы.

· Молчите… Значит, похож.

Еще как! — и руки засунуты в карманы плаща. Скажу «нет» — выхватит нож и захохочет: «A boi и не угадала». Вариант с «да» ничуть не лучше тот же нож, тот же хохот и удар «правильно!». Но с «нет» все-таки есть шанс.

· Что вы, конечно же, нет. Ничуть не похожи Совсем даже наоборот.

«Совсем даже наоборот» — это кто? Милиционер что ли? Боже! Какую чушь я несу. Зарежет, наверняка зарежет.

· Спасибо, спасибо, спасибо. Душу облегчили Век не забуду. Молиться стану.

Вот и отлично, вот и славненько. Вместе помолимся.

Да. Товарищ — когда пожелает, а я — как только доберусь до поверхности. Что он там еще бормочет?

· Не хотел я ее убивать, не хотел! Сама виновата. Предупреждал: не делай этого, Катерина, не делай. На коленях просил — не делай этого. Сделала. Зачем сделала?

Очнулась я на лестничной площадке с пальцем, намертво приклеенным к звонку, и с апокалиптическим зверем под мышкой. Заспанная подруга открыла дверь, и я приветствовала ее фразой из анекдота:

· А пошла ты на фиг со своим конем!

Женщина разбиралась с хозяином, чье доброе здравие мешало ее слиянию с возлюбленным: в одни тапочки две пары ног не всунешь. Мужчина же не портил без нужды личную вещь: выходные туфли шлепкам не помеха.

Сексуальная революция умерила прыть криминальной пары. Но есть у меня не проверенная гипотеза: в среде отечественной буржуазии кривая разводов резко поползет вниз, а катастроф с женами — вверх.

Наша юная коммерция — семейная, доморощенная (речь не о мимикрии партаппаратчиков и выходе из подполий корейко, а о целом социальном слое). Супруга нередко вдохновительница и активная участница мужниных начинаний. Она секретарь, бухгалтер, администратор. После жалких грошей, которые опускал в копилку семейного бюджета затюканный итээровец, толстые пачки купюр, носимые до первого свидания с рэкетом в нагрудном кармане тонкой рубашки, — его реванш, доказательство своей, подвергаемой многолетним сомнениям значимости. И прежде всего в глазах законной половины.

Но у монеты, кроме решки, есть орел. А эта античная птица — большая охотница до мужской печени. Так и караулит, зараза, когда золотое кольцо превратится в железную цепь, чтобы беспрепятственно погрузить свой отточенный клюв в распухшую от «Абсолюта» внутренность. И однажды ее час пробьет. Потому что мужчина с деньгами гораздо привлекательнее, чем мужчина без денег, и тот, по ком вчера девичий взор скользил без задержки, сегодня вполне конвертируем. Велики соблазны — слаб человек.

Большевистская империя была яростным борцом за крепость семейного очага. Теперь гуляй — не хочу: не лишат, не понизят, не исключат. Но российский коммерсант крепко призадумается над калькулятором, прежде чем запросить вольную. Это жены иноземных финансистов семь раз отмерят, прежде чем учинить скандал, натравить на мужа налоговую инспекцию или следователя из шестого отдела. Их интересы, равно как интересы противоположной стороны, охраняет брачный контракт и гражданский кодекс, в котором есть дорогой, а главное, действующий пункт о материальной компенсации за моральный ущерб. Но чтобы сумма была достаточной для заживления сердечной раны, фирма мужа должна процветать.

Наш суд поднаторел лишь на дележе кастрюль и хрущевок. А о брачных контрактах имеет самое смутное представление. Поэтому покинутая жена получит лишь то, что вырвет сама в смертельной схватке.

Но как бы ни была велика контрибуция, победные торжества отравит мысль: не гол сокол, ох, не гол! Где ты золотое времечко, когда такие пернатые бесстыдники вылупливались на волю с фанерным чемоданом, внутри которого громыхала лишь пара носков? А теперь фирма (его фирма!) работает, приносит прибыль, а от прибыли алименты не отчисляют.

Будет катить его мере по городу, будет носить его шлюха серые гетры и жрать шоколад «Миньон», кутаться в песцы и посверкивать брюликами, тогда как ты успела раскрутить лишь на ондатру, — и взыграет ретивое: эх, гори все синим пламенем!

Да, совместный бизнес цементирует семью, а цемент — любимый строительный материал мафиози.

Но это не означает, конечно, что всякий бизнесмен, накрененный влево, примется катать супругу в дырявой лодке по каналам городской канализации или замуровывать ее в качестве привета потомкам в фундамент сиротского приюта, заложенный на его пожертвования. Просто не строй слишком серьезных планов, когда твой друг — окольцованный коробейник. И не огорчайся: не все мужья — коммерсанты, и не все коммерсанты — мужья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.