13 глава . Распавшаяся семья

13 глава. Распавшаяся семья

В декабре 1987 года демонстрации лицеистов против проекта закона Деваке удивили Францию силой и мощью движения, развернувшегося вокруг основополагающих слов «равенство возможностей», это было сравнимо разве что с единением в антирасистской солидарности. Равенство, братство — как далеко это зайдет? В чем это выразится, кроме речей и выступлений? Солидарность — в какой мере она проявится в действиях! Здесь все надо делать, создавать заново, даже сами лозунги. Эдгар Фор, председатель комитета по празднованию двухсотлетия Революции, говорил за год до своей смерти, что эта годовщина, независимо от того, что она является фактором всенародного объединения, может стать для французов также стимулом не повторять Революцию, но взять другие бастилии — крепости нетерпимости, расизма. Таким образом, через двести лет после взятия Бастилии, в 1989 году, он призвал французов задуматься над содержанием и воплощением в жизнь слова «братство». Это правда могло мобилизовать молодежь. Участвовали они в движении или нет, но молодые люди, казалось, действительно были захвачены этой идеей, идеей братства, даже больше, чем идеей равенства. Но ограничатся ли они только словами?

Думаю, что наиболее активные движения — израильское, например, или африканское, или мало-азийское женское движение на Ближнем Востоке, которое все более и более набирает силу, — движения действующие, особенно женские движения, и все они, как мне кажется, суть часть общепланетарного процесса, когда женщины начинают играть все более и более важную роль в разрушении мужских стереотипов. Мужское начало в женщине более динамично, чем мужское начало в мужчине. Может быть, это происходит оттого, что детей раньше было очень много, сейчас же важность роли женщины-«наседки» снизилась. Материнские функции ослабели, неожиданно место женщины в обществе стало значительным, роль женщины-гражданки сделалась гораздо важнее, чем женщины — хозяйки дома, мамы, которая полностью посвящала себя детям, произведенным ею на свет. Болезни и высокая смертность, неусыпный присмотр, отсутствие структуры детских учреждений — технология жизненного распорядка требовали некогда постоянного присутствия матери в доме. В «современных» супружеских парах мать, а не отец может принимать решения и выбирать тот или иной путь во всем, что касается жизни детей.

В больнице Неккера во время конференции, посвященной изменению ролей отца и матери в современных семъях, психиатрами было отмечено, что появление большего числа матерей-одиночек, а также увеличение числа разъездов супругов и разводов существенно изменило ситуацию в пользу матери, которая стала иметь большее влияние на ребенка. Традиционная роль отца потеряла свое значение. Не слишком ли поверхностный анализ социальных отношений делают психиатры?

Думаю, раньше превалировала мысль, что без мужчины женщина не сможет содержать семью, что одна она не сможет нести на себе все практические заботы и одновременно зарабатывать на жизнь. Но теперь дети прекрасно видят, что женщина может работать по восемь часов ежедневно и при этом, с помощью общества, может поставить детей на ноги и без мужа, благодаря профессии, которая у нее есть. И наоборот, дети начинают чувствовать себя неуверенно, если родители теряют работу. Если их спросить: «Ваша главная забота, что вас беспокоит больше всего?» — они отвечают: «Что родители потеряют работу». Родители, а не только отец. В прежние времена такого бы никто не сказал, потому что у матери было достаточно работы по дому, это не называли работой, но это была работа! Теперь, когда матери имеют оплачиваемую работу и заботятся о детях, оба родителя могут остаться без денег («Что со мной будет?»), но страх не в том, что «у папы их нет», а в том, что «у мамы больше нет денег». Труд женщины стал источником семейного дохода. Думаю, что отныне женщины после развода могут снова стать незамужними и при этом ничего не потерять в глазах своих детей. Раньше такого не было: разведенные женщины были унижены в глазах общества, они теряли свою общественную ценность и социальный статус, ребенок же разведенных родителей испытывал на себе презрение окружающих. Так что к личной драме, вызванной разрывом между родителями, прибавлялось страдание от того, что мать такого ребенка, с точки зрения других людей, чем-то хуже. Теперь же одинокая мать, которая сама поднимает детей, вызывает скорее уважение, чем осуждение.

Однако во время тех же Неккеровских чтений было замечено, что дети разведенных родителей более ранимы, чем дети в полноценных семьях...

Надо сказать, что им не очень-то помогают понять, что именно произошло... Однако я настаиваю на соображении, которое высказала много лет назад и которое в конце концов проникло в умы: нормальный развод лучше плохого брака.

Еще одна вещь была констатирована во время Неккеровских чтений: когда семья разрушается и у родителей случаются другие браки или смена партнеров, у детей становится больше, чем раньше, сводных братьев, сводных сестер, что меняет направление агрессивности. Кроме прочих отношений, которые могут образоваться, у каждого ребенка появляется шанс разбавить свою агрессивность конфликтами со сводными братьями и сестрами без попыток убийства родственников по крови, как это было у Атридов [Атриды — дети царя Атрея Агамемнон и Менелай. Однако здесь реч) идет об Агамемноне, совершившем убийства ближайших родственников и ставшем одновременно жертвой собственных преступлений.]. Нельзя ли предположить в связи с этим, что распавшаяся семья уничтожает комплекс Атридов?

Да, негативная сторона семейного шовинизма, в результате которого ищут сексуального партнера среди братьев и сестер, не воспроизводится.

Но попытки инцеста чаще регистрируются между сводными братьями и сестрами, чем между родными?

Попытки кровосмешения чаще встречаются среди детей, родившихся от разных матерей; это не то чтобы сводные братья и сестры, они как бы не настоящие сводные братья и сестры. Они живут под одной крышей, не связанные узами крови, потому что это дети от первого брака каждого из родителей. У них нет барьеров, запрещающих кровосмешение, они товарищи по жизни, у которых не существует сексуальных запретов, поскольку матери у них разные. Когда мать одна и та же. дети обычно разного возраста, и это позволяет идентифицировать себя с младшим братом или сестрой, чтобы соперничать с супругом матери. Есть опасность повторения эдипова комплекса, если есть младший ребенок в семье или любимчик, с которым старший соперничает в отношениях к хозяину или хозяйке дома.

Когда супружеская пара распадается, дети больше тянутся к дедушке и бабушке.

Да, но это тоже в прошлом. Дедушка и бабушка были неотлучно дома, тогда как теперь надо куда-то ездить, чтобы повидаться с ними. Для старшего поколения это очень хорошо, так как визиты внуков спасают от изолированности. Двадцать — тридцать лет назад для подростка это было наказанием: «Какая скука!» Теперь, кажется, они не прочь, чтобы дедушка или бабушка предложили им провести у себя каникулы. И подросток доверяет им.

Это благо — иметь возможность доверять кому-то, кто намного старше и кто находится вне сексуальных устремлений ребенка. Кто не испытывает неуверенности из-за денег и кто одновременно совершенно бескорыстен. И потом, бабушки и дедушки просто любят ребенка, не усложняя свое чувство желанием или подозрением в желании, потому что они тоже думают об этом гораздо меньше. Они и проецируют желания гораздо меньше. Чувство, которое они испытывают к ребенку, не фиксируется на собственных сексуальных эмоциях, следовательно, эти эмоции и не могут проявиться. Потому молодым так нужны пожилые родственники или старшие друзья. Дедушки и бабушки помогают молодым открывать для себя постоянные ценности жизни. Если говорить о поколениях, то внуки, посещая в детстве бабушек и дедушек, могут констатировать, что в конце концов фундаментальные вопросы бытия не подвергаются изменениям. Это может дать им в подростковом возрасте ощущение своих корней, точку опоры, чувство, что у них есть люди, с которыми они чувствуют глубокую связь и которые могут их успокоить, потому что именно в стариках подростки находят все то, что в человеке неизменно.

У детей, родители которых вступили в новый брак, есть шанс найти сводных братьев или сестер. А значительное число детей из полных семей после школы находят дом пустым, а холодильник набитым, потому что и отец и мать на работе. Работающая мать говорит ребенку: «Ешь то-то и то-то, не жди меня». Все раньше и раньше мальчики и девочки начинают сами одеваться, сами питаться, сами путешествовать... Перед лицом раннего взросления своих детей родители пускают все на самотек и устраняются от их воспитания.

Но там, где нет детства, нет и зрелости.

Они взрослеют сами по себе и мало-помалу начинают завоевывать себе место в обществе. Думаю, что именно на этом переходе от одинокого взросления к самостоятельному внедрению в общество, когда подростки начинают ощущать свою незащищенность, их нравственное, социальное, гражданское воспитание остается незавершенным. Видя, как легко дети справляются с жизнью в доме, где все автоматизировано, родители, которые редко бывают дома, часто говорят: «Пусть пробиваются сами, мы им не нужны». Они воздерживаются от каких бы то ни было советов ребенку, не обсуждают с ним, как вести себя в том обществе, в котором они живут.

Подросткам же не хватает правил самовоспитания. Как они узнают, как вести себя в обществе, если родители не научили их на собственном примере и не поговорили с ними об этом? Телевизор становится единственным источником общения для одиноких детей в пустом доме без взрослых.

Они воспринимают телевидение как визуальный фон, вереницу сверкающих образов, щекочущих воображение. Их устраивают клипы. Те, кто посильнее, могут воспринимать этот фон, не становясь его рабами и не подвергая себя его гипнозу. Порой они выключают звук и смотрят на немые изображения под звуки радио. Так они сохраняют контакт с обществом. Но очень немногие из них могут в такой обстановке работать с необходимой концентрацией внимания.

Так теряется возможность общения. Когда родители появляются, обмена словами не возникает. Дети не готовы к разговору. Родители дома. Но теперь уже дети уходят и проводят вечера с приятелями, вместе создавая приятную атмосферу; родители и дети сосуществуют без слов.

Дети смотрят телевизор в одиночестве, родителей нет, они или на кухне, или у себя в комнате, если у них нет желания выносить эти бесконечные телепередачи. Стоит телевизор обычно в гостиной, которую родители, если дети там, вынуждены покинуть. Но если родители принимают гостей, дети все равно включают телевизор.

В шестом классе одного из парижских лицеев был проведен опрос учащихся, и после него несколько человек постоянно через определенное время снимались телекамерами. Прошло шесть лет их отрочества. В шестнадцать-семнадцать лет у них при Нормальном развитии наблюдалась доминирующая тенденция к самоизоляции. Один из юношей, который в двенадцать лет подавал надежды в рисовании, перестал брать в руки карандаш. В семнадцать он просто перестал отрываться от компьютера и проводил все свободное время у себя в комнате. Если его спрашивали: «Ты видишься с друзьями?» — он отвечал: «Нет, да мне и не хочется».

Времяпрепровождение в компании не избавляет подростка от одиночества, он отрезан от мира взрослых. Те, кто занимается командными видами спорта, чувствуют себя значительно лучше тех, кто ищет для себя опору в таких видах спорта, как теннис, который весьма эгоистичен, или спортивная ходьба, которая изолирует спортсмена от людей на улицах города, да еще когда у этого спортсмена наушники на голове. Одиночные виды спорта (яхт-спорт, гребля) представляют более здоровый контакт с самим собой. Но и тут не происходит обучения жизни в обществе, как в командных видах спорта. Множество молодых людей находят в спорте прибежище — что-то вроде собственной ниши. По крайней мере, это альтернатива наркотикам или мелкому хулиганству.

Ребенок, который рос в семье один, тяжелее переживает период отрочества, чем те, кто вырос в большой семье. Такие дети-одиночки долго живут в родительском доме, продлевая таким образом подростковый период, или покидают дом, чтобы попасть в зависимость от других взрослых (компании, секты, опекуны).

Они испытывают потребность уйти из дома, однако по собственной слабости попадают в ловушку, расставленную другими взрослыми.

Семья не провоцирует их уход. Они уходят, чтобы найти заменяющую семью, псевдосемью. После путешествий и отлучек они возвращаются домой по малодушию. Отсутствие работы дела не уладит: «Я бы, конечно, ушел, если бы у меня были средства».

Они не могут найти рабочего места не только в восемнадцать лет, но и позже тоже могут остаться без работы.

Все большее число запоздалых подростков существуют в доме своих родителей и живут будто ужи. Каждый раз, когда кто-то пытается упрекнуть их в пассивности, бездеятельности, инертности, безразличии к тому, что происходит вокруг, в равнодушии к домашним делам, не меньшем, чем к поискам работы, образования, к поиску своего места в обществе, они отвечают: «Это не ваше дело».

Этим молодым людям не хватает чего-то, за что они должны нести подлинную ответственность, будь то уборка квартиры, стирка или жизнь в семье за границей. «Ты участвуешь в жизни семьи. Ведь какую-то полезную деятельность ты можешь осуществлять, спустись на землю и ходи по ней вместе с другими людьми. Не убивай время зря, не болтайся без дела».

Их аргумент: «Я ничего плохого не делаю, и это мое дело, как я распоряжаюсь своим временем».

А родители за свое: «Ничего не желаю знать. Интересно, что ты делаешь для нас? Или делай что-нибудь, или уходи. Ты целый день сидишь, задрав ноги на стол, ты рискуешь своим здоровьем. Хватит! По крайней мере, пока ты здоров, делай что-нибудь полезное для всех».

К несчастью, многие родители уже потеряли контакт с детьми. А подростки их провоцируют. Они страдают от отсутствия желаний. Вот еще одна причина, чтобы открыть им новую деятельность, которая заставит подростков встретиться с жизнью лицом к лицу.

Сколько раз во время войны бывало, что у людей не было желания жить — так глубока была депрессия. Но они выходили из психиатрических больниц. В день, когда нужно было получать хлеб и отстоять для этого в очереди с четырех часов утра, они вставали и занимали свое место в очереди. «Одержимый» желанием получить кусок хлеба человек не чувствует себя подавленным, он скорее выздоравливает.

В интересах детей, чтобы родители существовали как пара в лоне семьи, а не разыгрывали из себя жертв. Это лучший способ сохранять равновесие сил в семье и ослаблять напряжение: супружеская пара должна существовать и являть себя перед детьми именно как пара, даже если супруги собираются разойтись. Родители должны сохранять свою свободу, как ребенок свою. Экономически родители вместе, но на время могут расстаться для того, чтобы соединиться позже. Если объяснить ребенку, что родители переделывают свою жизнь именно потому, что не хотят ограничиться только ролью родителей, он прекрасно это воспримет; более того, подростка восхищает молодость мыслей его родителей.

Уменьшение количества детей в семье не обязательно влечет за собой преувеличенную опеку над единственным ребенком — можно найти новые формы семейной жизни, создать новые сообщества...

В Китае каждая семья должна иметь не более одного ребенка в силу экономической необходимости ограничения населения, но в масштабе страны это создает ситуацию, патологические последствия которой на Западе известны.

Я знала одного китайца, который получил право на стипендию, чтобы четыре года учиться в Париже. Его деревенские родители были неграмотными. Он успешно закончил школу, и помогала ему вся деревня. Он сдал очень трудные экзамены. Всего 400 человек во всем Китае смогли их сдать. Этот молодой человек женился на девушке, тоже очень способной. Молодые супруги должны были обещать, что у них будет только один ребенок, причем через пять-шесть лет. А если в назначенный год у них ребенка не будет, они теряют право иметь его в следующем году, если только не получат специального разрешения. Молодой человек делился со мной своими тревогами.

В старом Китае ребенок был королем в семье, особенно мальчик, который становился объектом неусыпного внимания и заботы. Это была эпоха пирамидальных семей, когда прадедушка и прабабушка, дедушка и бабушка, а также родители жили под одной крышей. Теперь семья свелась к супружеской паре, в такой нуклеарной семье возникает избыток опеки, и известно, к каким печальным последствиям привело такое положение дел на Западе. Мы в своей стране пережили это, и, казалось, Китай сможет учесть наш печальный опыт. Но там процесс повторился. Когда думаешь, что в масштабе почти целого континента устанавливается нуклеарная семья с единственным ребенком, то понимаешь, что это не может не повлечь за собой массовых неврозов родителей. Когда граждане этой страны отделаются наконец от неусыпного присутствия государства в жизни каждого, когда забота партии станет не столь подавляющей и хоть немного даст высвободиться глубинному индивидуализму китайцев, которого никогда нельзя было вытравить из них окончательно, обретение самостоятельности для миллионов единственных детей станет весьма проблематичным.

В настоящее время в Китае единственные дети, достигшие подросткового периода, рассеяны по всей стране в силу предписаний и разрешений властей. С раннего детства их включают в коллективную жизнь, в жизнь деревенской общины. Пока еще трудно говорить о том, к каким результатам приведет китайская нуклеарная семья. Надо подождать, пока подрастет поколение.

Социальный конфликт поколений — не потерял ли он свой смысл? В 1988 году пропасть между поколением сорокалетних, которым было двадцать в 1968 году, и их детьми стала исчезать в связи с их общей ностальгией по шестидесятым и потребностью молодежи обрести точки отсчета и уцепиться за те же принципы, которыми руководствовались их родители.

В семидесятые же и в восьмидесятые годы подростки превратились для своих родителей в иностранцев, потому что они говорили на другом языке: новая математика, информатика, рок, новая манера одеваться. Сегодня трещина в отношениях со взрослыми проходит по демаркационной линии «травки» и наркотиков. У тех подростков, кто не курит «травку», конфликт с родителями не очевиден.

Конфликт между поколениями какой есть, такой я есть. Молодые бегут от взрослых, но не противостоят им.

Они не принимают взрослых, критикуют их решительно за все, но очень хорошо относятся к своим родителям или сочувствуют им, считая их несчастными людьми. Открытая враждебность исчезла из семьи.

Когда подростки называют своих молодых родителей «мои старики», это не так уж безобидно...

Это выражение имеет неоднозначный смысл. «Старики», потому что они будто бы немного дедушка и бабушка, которых хотелось бы видеть рядом, а те либо далеко, либо умерли. Но «старики» также и потому, что родительский мир устарел, молодым хочется перемен в обществе, хочется других мотиваций и других целей там, где все уже устоялось и застыло. Возможно, они правы, называя своих родителей, молодых родителей, стариками. Состариться раньше времени — самая распространенная вещь на свете. У них принято что-то вроде соревнования, когда они говорят о родителях, о своих «стариках», в почти негативной манере. Даже если они их очень любят. Как если бы они видели в них жертву, но не врага. Они изображают сочувствие к тому, что делают родители: и начальство У тех не то, и работа; «старики», говорят они, «горят» На работе, позволяют себя эксплуатировать. Они не принимают жизнь такой, какой ее нужно принимать, Не могут постоять за себя, они «ни рыба ни мясо»...

Но говорить: «Родители мешают мне жить, они Мешают мне ходить, куда мне хочется» — они перестали. Время, когда им вменялось в обязанность следовать режиму, кончилось. Даже если это было и не так, все равно они разыгрывали из себя людей, которым родители не дают свободы, и это являлось одной из популярных тем среди подростков: они-де пленники родителей. Большинство родителям подчинялось. Меньшинство сопротивлялось, они ломали преграды и уходили из дома. Нынешние подростки остаются дома и весьма пассивно наблюдают за тем, как их родители, как им кажется, терпят фиаско. Конфликта, в котором есть динамизм, нет, нынешним подросткам не хватает агрессивности, чтобы сказать: «Я противостою тебе, потому что ты мне мешаешь, я не хочу быть таким, как ты. Ты такой, какой ты есть, но я не хочу быть таким же» или «Я не хочу делать то, что делаешь ты, я буду делать по-другому». Сейчас они просто наблюдатели, почти нейтральные, которые ничего не делают. Они наблюдают за угасанием своих родителей. Они не могут идентифицировать себя с родителями, потому что у них нет идеалов. Они только критикуют старших.

Они наблюдают их закат, их безрезультатные усилия, их слабость, их поражение...

Такая позиция характерна для молодых европейцев. Ни в Америке, ни в Японии этого нет — там живут в условиях соревнования, где родители побуждают детей к деятельности и хотят видеть их среди победителей.

Там роли не поменялись, тогда как в Европе родители и дети поменялись ролями. Подростки выискивают слабые места своих родителей, бездействуют, надоедают с замечаниями и наблюдают за своими родителями, подвергая критике их жизнь, их супружество: «Ты ничего не делаешь для того, чтобы нравиться своей жене» или «Ты совершенно не понимаешь отца», «Вы живете дерьмовой жизнью», «Вы не любите свою работу», «Зря вы даете своим хозяевам на вас ездить».

Они говорят то, что родители внушали им на протяжении их детства: «Работай, чтобы получить хорошую специальность». — «А ты любишь свою работу?» — «Нет». Я знала родителей, которые ждали увольнения начиная с тридцати лет и непрестанно повторяли это своим детям. Еще неприятнее, когда у родителей есть призвание, если они отдаются своему делу, если они очень активны. В этом случае подростки тоже находят что сказать: «Вы позволяете себя эксплуатировать», «Работа вас губит, в жизни есть что-то еще, кроме работы, природа например, на свете есть леса, пустыни». Как крайности они жаждут пасторальной жизни, единения с природой. В то же время они охотно пользуются достижениями технического прогресса. Но я не думаю, что дети спортсменов, артистов, ученых могут совсем потерять волю к жизни. Дети Марии Кюри такими не были.

В США и Японии родители до сих пор осуществляют «толкательную» функцию по отношению к своим детям. Нужно, чтобы те стали чемпионами... Подобная система, кроме всего прочего, приводит к впечатляющему количеству несчастных случаев, потерь, несбывшихся надежд. Но в США и позднее даже в Японии наметилась перемена ролей. Тинейджеры больше не устраивают демонстраций на улицах, они устраивают демонстрации родителям, обращаясь к ним так: «В любом случае мы абсолютно не знаем, что нам делать, но ведь это необходимо знать — что делать», «Вы все время говорите о цели, о планах, о развитии, расцвете сил, а что, собственно, все это значит?»

Пассивный нейтралитет еще хуже, чем агрессивный конфликт между поколениями. Противоположность любви — не ненависть. Ненависть — это та же любовь. Противоположность любви — безразличие.

Во Франции еще довольно часто устраиваются соревнования, конкурсы или матчи, и родители продолжают настаивать, чтобы дети принимали в них участие, но только чтобы добиться успеха в школьных конкурсах или спортивных состязаниях. В восьмидесятые годы, на теннисных кортах например, можно было встретить родителей, которые неотлучно дежурили около своих детей, чтобы тех правильно судили. В то же время существует множество людей из наименее привилегированных классов, которым хотелось бы продвинуться по социальной лестнице. Они настраивают на это своих детей, если те одарены, и вселяют в них всепоглощающее стремление к победе. Но если соревновательный дух в человеке развит без меры, это может привести к негативным последствиям. Верно также и то, что если у ребенка нет никакого стимулирующего примера, то это другая крайность, которая ведет к сбоям в социальных отношениях, к отсутствию агрессивного противостояния подростков и взрослых.

Нехватка денег — вот что в первую очередь мешает подросткам обрести самостоятельность. Родители больше не могут содержать своих детей, они могут делать только то, что необходимо, но совсем не то, чего хочется их детям. Те становятся неуправляемыми. Подростки пытаются разрешить эту денежную проблему с помощью правонарушений или наркотиков, того, что вне закона. Существует насилие, существует распад, но в семье никаких изменений, дети не отрываются от родителей — явление в наше время весьма распространенное в буржуазной среде, и, думаю, это верно для большинства обеспеченных семей; там, где больше нет ни этических ценностей, ни идеалов, нет и действующих моральных стимулов. Проблема скорее состоит в том, что все отношения нейтрализовались и исчез взаимообмен. Обе стороны сосуществуют, разговаривают друг с другом, но не понимают друг друга или думают, что не могут понять, и ничего не могут сделать друг для друга. Желания общаться нет. Мне кажется, этот пассивный нейтралитет еще хуже, чем агрессивный конфликт между поколениями. Противоположность любви — не ненависть. Ненависть — это та же любовь, противоположность любви — безразличие. Отсутствие отношений, молчание того, кто никак не реагирует, воспринимается как порядок вещей в этом накренившемся мире. Это не более чем современная тенденция, но, кажется, она распространяется на тех, кто отвечает за социальные процессы, кто разрешает их и приводит их в движение. Социальное стремление, которое раньше было воинственным, все более и более ослабевает.

Мы проследили за опытом кооперативного житья, о котором много говорили, — Ла Сите де Жарди в Медоне. Это история одной компании, которая в семидесятые годы представляла собой воинствующих социалистов. Все были при должностях, у них было на что купить квартиру. Один из них был архитектором. С его помощью они хотели построить маленький городок с общими комнатами для всех, с ванными комнатами, которые сообщались бы друг с другом, чтобы дети могли вместе купаться, и со студио для пожилой женщины, посторонней, где она могла бы жить и добровольно присматривать за детьми, «студио для бабушки». Это продолжалось довольно долго, но потом наступило разочарование в социализме. Борцы сдали свои позиции.

Эйфория длилась шесть — восемь лет. Дети были тогда в латентной фазе. Казалось, они действительно счастливы, что живут этой общей жизнью, где общие радости, общие комнаты. Но когда они стали подростками, ими завладела только одна мысль — снять комнату в городе, причем произошло это гораздо раньше, чем случается с молодежью, живущей в обычных условиях. Можно было подумать, что их передержали в рамках открытой семьи. Результат был обратный ожидаемому.

Наиболее положительным в этом эксперименте мне кажется тот факт, что молодежь в этом фаланстере [Фаланстер (фр. phalanst?re) в учении утопического социалиста Ш. Фурье — огромный дворец, в котором должны жить, а отчасти и работать члены фаланги (трудовой общины). // Словарь иностранных слов. М.: Русский язык, 1982. С. 518. — Примеч. ред.] рано приняла решение не жить вместе с родителями, в границах, ими предложенных, и так, как тех устраивало. В семьях, где взрослые поддерживают устойчивую и упорядоченную структуру, такое явление, как запоздалое отрочество, встречается рейсе, потому что такая модель семейной жизни вызывает противодействие и реакцию отторжения, желание испытать другой опыт, найти свой собственный путь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.