Почему мы теряем себя в отражении

Почему мы теряем себя в отражении

Почему человек не помнит, как был младенцем? Почему мы не можем помнить свое младенческое Я? Каково ваше самое раннее воспоминание? Если вы похожи на большинство людей, то это будет событие в районе ваших 3–4 лет, причем совсем отрывочное. Всегда существует несколько необычных людей (и они действительно необычны), которые говорят, что помнят свое рождение: прохождение через родовые пути и шлепки акушерки по попке. У остальных нет никаких воспоминаний о себе до двухлетнего возраста, и даже потом воспоминания ближайшего времени являются фрагментарными и несвязанными[176]. Дело не в том, что вы забыли, как быть младенцем – вы просто не были нынешним «собой» в том возрасте, поскольку у вас не было сложившегося Я, поэтому вы не можете осознать ранние переживания как личность, с которой эти переживания случились. Когда вы смотрите детские фотографии, вы узнаете себя, но вы не вольны вернуться обратно в сознание малыша, которым вы когда-то были. Почему так?

С течением времени следы стерлись в вашей памяти подобно поблекшим фотографиям? Не похоже на то. Двенадцатилетний подросток настолько же мало помнит свои (относительно недавние) младенческие впечатления, как и сорокалетний взрослый. Однако последний прекрасно помнит события 30-летней давности, когда ему было 12 лет[177].

Значит, отсутствие воспоминаний нельзя объяснить тем, что прошло слишком много времени. Возможно, младенцы вообще не способны формировать воспоминания? Без способности запечатлевать в памяти ощущение своей идентичности невозможно. Такая потеря случилась с Клайвом Уэрингом, выдающимся музыковедом из Кембриджского университета, который был поражен герпетическим энцефалитом в 1985 году. Это был простой герпес, который вызывает болячки-простуды на губах, но у Клайва он проник через защитные ткани, которые предохраняют мозг, что привело к раздуванию и разрушению тонкой структуры гиппокампа – структуры, где нейронные цепи кодируют воспоминания. И хотя Клайв выжил, перенеся энцефалит, у него осталась тяжелая форма амнезии, и теперь он не может вспомнить, что случилось мгновение назад. В своих мемуарах 2005 года, названных «Forever Today»[178] Дебора Уэринг описывает мучительное существование своего мужа. «Это выглядит так, будто каждый момент пробуждения – момент первого пробуждения». Клайву постоянно кажется, что он только что очнулся от бессознательного состояния, поскольку в его сознании нет свидетельств, что он пробуждался и прежде… «Я ничего прежде не слышал, ничего не видел, ничего не касался, ничего не нюхал, – говорит он, – как будто прежде меня не было»[179].

Вероятно, наиболее драматичный аспект состояния Клайва: он хорошо помнит фрагменты своей прошлой жизни и точно знает, кто такая Дебора. Всякий раз, когда он ее видит, он со слезами бросается к ней в объятия, как будто это встреча надолго разлучавшихся влюбленных, даже если она покинула комнату всего лишь несколько минут назад. Не будучи способным сохранять в памяти новые впечатления, Клайв навсегда попал в ловушку момента здесь и сейчас. Он ведет дневник, пытаясь отследить свое существование, но это приводит к болезненному чтению: «2.00 пополудни – Я пришел в себя в самый первый раз. 2.14 пополудни – Теперь я в сознании. 2.19 пополудни – Только что впервые очнулся». Причем каждая предыдущая запись вычеркивается, поскольку он уверен, что только теперь пришел в сознание. Дебора описывает, как однажды она застала Клайва держащим в одной руке плитку шоколада, а другой он повторно закрывал и открывал ее, как будто практиковался в хитром фокусе[180]. И каждый раз он заново с радостью обнаруживал шоколад. Без способности запечатлевать в памяти из сознания Клайва Уэринга исчезает все, что исчезает из поля его зрения.

Великий психолог Жан Пиаже был уверен, что младенцы начинают жизнь так же, как Клайв, – неспособными помнить что бы то ни было, если это не воспринимается сейчас. Он считал, что младенцы не могут формировать устойчивые воспоминания об окружающем мире[181]. Однако сегодня мы знаем, что это не совсем так, поскольку младенцы способны запечатлевать в памяти. Они учатся уже в утробе, и это требует сохранения информации. За последние 30 лет были проведены сотни экспериментов с младенцами, которые требовали от них обладания памятью, и она показала себя на редкость устойчивой. Например, трехмесячные груднички, которых научили дергать ножками, чтобы привести в движение мобиль, привязанный к их ножке ленточкой, помнили об этом жизненном опыте месяц спустя[182]. Когда их приносили в лабораторию, они начинали дергать ножками намного быстрее, чем младенцы, не проходившие начальной подготовки.

Таким образом, младенцы прекрасно сохраняют опыт в памяти. Однако содержимое их памяти не становится частью той личной истории, которую мы обычно пересказываем, став гораздо старше и предаваясь воспоминаниям.

Скорее, проблема заключается в том, какого типа запечатления формируют младенцы? Возможно, они воспроизводят из памяти события только тогда, когда вы возвращаете их в ту же самую ситуацию, именно поэтому они узнают обстоятельства, с которыми уже сталкивались. Так, в 1999 году специалисты, изучающие память, проводили эксперимент с десятком студентов. Раньше им показывали фрагмент картинки всего в течение 1–3 секунд. Но несмотря на то что прежде они видели фрагмент совсем недолго, теперь студенты смогли узнать картинку… Ничего удивительного, скажете вы. Однако самое интересное я приберег на сладкое: узнавание картинок в 1999 году происходило спустя 17 лет после их первого показа! Прежние малыши к этому времени стали студентами, и некоторые из них даже не могли вспомнить, что участвовали в исходном исследовании в 1982 году в Университете Миннесоты. Тем не менее где-то в паутине сетей их памяти сохранились следы старых впечатлений, поскольку они узнавали картинки, даже будучи не в силах припомнить, что когда-то их уже видели[183].

Даже Клайв Уэринг, кажется, способен был учиться, правда, не мог запомнить то, чему научился. Это подобно неосознанному знанию. Как Клайв, так и младенцы, возможно, не обладают способностью осознанно припоминать или размышлять над своим предыдущим опытом. В противоположность этому, большинство из нас могут вспомнить, что мы ели вчера на завтрак, путем активного реконструирования события в своем сознании. Это требует особого вида памяти, которую психологи называют «эпизодической». Она отражает актуальный опыт припоминания эпизодов, составляющих нашу жизнь[184]. Воспоминания о таких эпизодах критически важны для создания истории своего Я. И наиболее личные из них и есть автобиографические воспоминания – те события, где мы выступаем главным действующим лицом[185].

Может возникнуть соблазн считать, что наша автобиографическая память содержит абсолютно точные воспоминания, но, как и любая память, она не сводится к документальной фотографии или записи. Показано, что человеческие воспоминания реформируемы и деформируемы. У нас в голове нет подобных видеоархиву записей наших собственных переживаний. В нашем банке памяти нет микрофильмов.

Воспоминания постоянно активны – как история, которую рассказывают снова и снова. Более того, когда мы сталкиваемся с новым опытом, имеющим отношение к прежним воспоминаниям, мы интерпретируем его с их учетом, а они, в свою очередь, трансформируются этим новым опытом. Мы постоянно интегрируем «здесь и сейчас» в свое прошлое. Вот пример. Прочтите следующий список из 15 слов и постарайтесь запомнить их как можно лучше. Уделите пару секунд каждому слову, чтобы хорошо запечатлеть его в памяти.

Дойдя до конца главы, ответьте на вопросы, чтобы проверить, насколько хорошо вы запомнили слова. Многие люди терпят неудачу в этом тесте[186], и при этом они практически уверены, что дают правильный ответ, что делает данные эксперимента еще более эффектными. Как может большинство людей ошибаться и при этом быть такими убежденными в своей правоте?

Системы нейронных цепей, о которых мы говорили раньше, демонстрируют, что вся информация сохраняется в виде паттернов активации. Вы ошибочно вспоминаете о присутствии в списке слова, которого там никогда не было, поскольку оно по своему смыслу связано с другими словами списка. Скорее всего, дело обстоит так. В нейронных цепях, работающих с речью и значениями слов, паттерн, представляющий слово, которое вы, по вашему мнению, встретили, был включен в качестве части побочной активности других обработанных и закодированных слов. Если учесть, что воспоминания есть продукт постоянного нейронного обновления, то удивительно, что мы вообще помним что-то с достаточной ясностью.

В 1932 году британский психолог сэр Фредерик Бартлетт – один из немногих психологов, которые когда-либо были произведены в рыцари, – продемонстрировал, что воспоминания не являются точной копией прошлых событий, они, скорее, представляют собой их реконструкцию – вроде истории[187]. Подобно игре в «Испорченный телефон», всякий раз, когда история рассказывается и пересказывается, она изменяется. Фактически путем наводящих вопросов могут быть сконструированы абсолютно ложные воспоминания. В своей знаменательной работе Элизабет Лофтус продемонстрировала: если показать взрослому человеку эпизод с дорожной аварией, а потом задавать ему наводящие вопросы типа «Белая машина тронулась на красный свет?», испытуемый будет справедливо отрицать это (поскольку среди машин, стоявших на светофоре, вообще не было белой)[188]. Однако по прошествии нескольких недель, если вы попросите его вспомнить видеосюжет, он с большей вероятностью расскажет, что видел, как белая машина тронулась на красный свет. Упоминание белой машины при первичном опросе запечатлевается в памяти и накладывается на первичную информацию. Нейронные цепи, где закодировано воспоминание, оказываются «загрязненными» нейронной активацией цепей при последующем опросе. Аналогично, если ребенку рассказать, что он когда-то потерялся в торговом центре, он может выдать красочные воспоминания об этом событии, хотя оно с ним никогда не случалось[189].

Вымышленные воспоминания не ограничиваются молодостью и наивностью. Пиаже не раз описывал попытку своего похищения, произошедшего, когда он был маленьким ребенком[190]. Много лет спустя он живо вспоминал, как его няня отбилась от неудачливых похитителей. Однако в конце концов под давлением чувства вины няня призналась, что выдумала всю историю с похищением, чтобы родители Пиаже чувствовали себя в долгу перед ней. Половина взрослых, которым показывают фотомонтаж, где они в детском возрасте летят на воздушном шаре, вспоминают фиктивное событие и подробно описывают его[191]. Даже Элизабет Лофтус, величайший в мире эксперт по ложным воспоминаниям, не имеет иммунитета против них[192]. Когда ей было всего 14 лет, ее мать утонула в плавательном бассейне. Тридцать лет спустя, на праздновании дня рождения, дядя Лофтус напомнил ей, что она нашла тело своей матери. В течение следующей пары дней отчетливые воспоминания об этом ужасном моменте возвращались и преследовали Лофтус, несмотря на то что были иллюзорными. Ее дядя ошибся. Не Лофтус обнаружила тело своей матери, а ее тетя. Позднее Лофтус сказала: «Больше всего потрясает мысль о том, что то, во что мы верим всем сердцем, вовсе не обязательно правда».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.