ОТ АВТОРА. НЕМЫСЛИМАЯ ЖЕСТОКОСТЬ

ОТ АВТОРА. НЕМЫСЛИМАЯ ЖЕСТОКОСТЬ

Мой армянский дед был профессиональным военным. Еще мальчишкой, перевалив через Кавказский хребет, он вступил в Первую Конную армию и уже с Буденным вернулся к себе домой устанавливать Советскую власть.

Красный кавалерист…

С самого детства видя дедовы торжественные и грозные фотографии в гимнастерке или шинели с бранденбурами, я отчаянно им гордился. Есть в том ряду и еще одна фотография — семейная, парная. Дед и бабушка.

Он в фуражке со звездочкой — губы тонкие, взгляд пронзительный, усы небольшой щеточкой. Снят он несколько снизу. И над ним — она, большеглазая, с отчаянно грустным и поэтическим взглядом и скорбными губами. На ней круглая, охватывающая голову со всех сторон по моде тех лет шляпка и запахнутый на груди широкий плащ, видимо, кремовый или бежевый.

Они вместе, и в них можно всматриваться долго-предолго. Никого из них я не застал…

Но знаю, как погибла бабушка. Именно погибла.

Моему отцу, старшему сыну, было четыре года, когда родился его брат Владимир. Через несколько дней приехал брат деда. Бабушка лежала в постели ослабевшая, но по законам горского гостеприимства обязана была встать, накрыть на стол и прислуживать мужчинам. Она встала, и вскоре у нее открылось кровотечение, и через несколько дней она умерла.

Папа с братом осиротели навсегда.

Что же это за обычай, в жертву которому надо было принести человека?

Деда я, скажем так, почти не обвиняю. Он наверняка не рассчитывал, что все так обернется. Надеялся, что обойдется, но зверством откуда-то все-таки тянет. Этакое «встань и иди!» — услужи, переступи, перелети через боль, и слышится это не от злобного рабовладельца, а от самого близкого человека. Или не самого близкого? — В иных культурах четко просматривается такое отношение к женщине, которое можно прямо отождествить с примирением с ней, как с необходимым злом.

Проводится разделение — вот мы, «праведные, чистые», а вот они, марающие простыни каждый лунный цикл, зато приносящие потомство. Не нужно пытаться их понять, говорят эти изолирующие культуры.

Но если не понимать, можно ли любить женщину?

Всматриваясь в бабушку, я вижу в ее глазах любовь и жертвенность, и поэтому говорю — она погибла.

Мне кажется, папа был бы куда мягче, если бы она была жива. Не было бы в нем этой обиды на жизнь, тем более горестной, что обижаться, вроде бы, не на кого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.