Глава III Детские фобии и формирование характера

Глава III

Детские фобии и формирование характера

1. «Аристократический» характер

Теперь на конкретном примере мы хотим показать, как характерная манера держать себя выводится из инфантильных переживаний. При изложении мы последуем тем же путем, который привел от анализа сопротивления характера к его возникновению в определенных инфантильных ситуациях.

33-летний мужчина обращается к аналитику в связи с проблемами в браке и нарушениями в работе. Он страдает от крайней нерешительности, которая препятствует как рациональному решению супружеских проблем, так и энергичной и успешной профессиональной карьере. Пациент сразу же с особым пониманием и умением приступает к аналитической работе, так что уже через короткое время выявление обычных патогенных конфликтов эдиповых отношений позволяет дать теоретическое объяснение его проблем в браке. Мы оставим здесь в стороне содержательные связи между его женой и матерью, начальниками и отцом; интересные сами по себе, они не принесли бы нам ничего нового. В своем изложении мы сосредоточимся на его манерах, на отношении этих манер к инфантильному конфликту и к сопротивлению характера в процессе лечения.

Пациент имеет приятную внешность, среднего роста, выражение его лица сдержанно-аристократичное, серьезное, несколько высокомерное. Обращает на себя внимание его размеренная, неторопливая, аристократическая походка. Проходит немало времени, прежде чем он войдет в дверь, пройдет по комнате и подойдет к дивану; отчетливо видно, что он избегает – или скрывает – всякой поспешности или волнения. Его речь степенна и упорядоченна, спокойна и аристократична; иногда он прерывает ее акцентированным, словно удар произнесенным «да!», при этом он вытягивает вперед обе руки, а затем одной рукой поглаживает свой лоб. Скрестив ноги, он невозмутимо лежит на диване. В этой невозмутимости и изысканности манер ничего или почти ничего не меняется даже при обсуждении весьма щекотливых и нарциссически легко уязвляющих тем. Когда по прошествии нескольких дней анализа он обсуждал свое отношение к необычайно любимой матери, можно было отчетливо видеть, что он стал еще больше подчеркивать свои аристократические манеры, чтобы справиться с охватившим его волнением. Несмотря на настойчивые увещевания с моей стороны не стесняться и дать волю чувствам, он сохранял свою осанку и непринужденную манеру говорить. Более того, когда однажды на глаза у него навернулись слезы и говорил он явно не своим голосом, движение, которым он поднес носовой платок к глазам, оставалось все таким же аристократически непринужденным.

Теперь уже было ясно: его поведение, какое происхождение оно бы ни имело, защищало его от слишком бурных потрясений в анализе, оберегало его от прорыва эмоций. Его характер препятствовал свободному проявлению аналитического переживания, он уже превратился в сопротивление.

Однажды, заметив явное волнение моего пациента, я спросил его, какое же впечатление произвела на него эта аналитическая ситуация. Он непринужденно ответил, что все это очень интересно, но глубоко его не затронуло, разве что у него «навернулись» слезы, и это ему было весьма неприятно. Объяснение необходимости и плодотворности таких переживаний ничего не дало. Его сопротивление явно усилилось, сообщения стали поверхностными, а его манера держать себя проявилась в полной мере – он стал еще более аристократичным, непринужденным, спокойным.

Возможно, это было лишь чистой случайностью, но однажды мне пришло в голову назвать его поведением «лордством». Я сказал ему, что он изображает английского лорда и что это должно иметь свою предысторию в детстве и юности. Также ему была разъяснена актуальная защитная функция «лордства». В ответ он рассказал о наиболее важной части своего семейного романа: ребенком он никогда не верил, что мог быть сыном мелкого еврейского лавочника, каким был его отец; по происхождению, как он считал, он должен был быть англичанином. В детстве он слышал, что у его бабушки была любовная связь с настоящим английским лордом, а свою мать он представлял в фантазии наполовину англичанкой. В его грезах о будущем первостепенную роль играла фантазия, как однажды он приедет послом в Англию.

Таким образом, в его манере поведения были объединены:

1) идея о том, что он не родной сын презираемого им отца (ненависть к отцу),

2) идея о том, что он настоящий сын своей матери, имеющей английскую кровь, и

3) его Я-идеал – выйти за пределы ограничивающих условий жизни мелкобуржуазной семьи.

С раскрытием этих конституирующих элементов манера его поведения была существенно поколеблена. Но по-прежнему было неясно, от каких влечений он этим защищался.

Когда мы все более последовательно разбирали его «лордское» поведение, выяснилось, что с лордством была тесно связана другая особенность его характера, создававшая немалые трудности в анализе: склонность насмехаться над людьми и злорадство. Насмешки и подтрунивание в аристократической манере низвергались с высокого трона лордства, но вместе с тем служили удовлетворению его особенно интенсивных садистских побуждений. Впрочем, он уже и раньше рассказывал, что в пубертате в изобилии продуцировал садистские фантазии. Но до сих пор он только рассказывал. Переживать их он начал лишь после того, как мы стали их прослеживать в актуальном закреплении, в склонности насмехаться. Сдержанность в лордстве была защитой от высмеивания как садистского поведения. Садистские фантазии не были вытеснены, а удовлетворялись в глумлении и отражались в лордстве. Следовательно, его высокомерие целиком было построено как симптом: оно служило защите и одновременно удовлетворению влечения. Несомненно, благодаря этой форме защиты, благодаря характерной переработке садизма в высокомерие он частично избегал вытеснения садизма. При других обстоятельствах из имевшегося у него незначительного страха перед взломщиками, вероятно, развилась бы сильнейшая фобия.

Фантазия о лорде возникла примерно на четвертом году жизни; требование владеть собой он реализовал несколько позже из страха перед отцом. К этому из противоположной идентификации с отцом добавилась очень важная тенденция к управлению своей агрессией. Когда тот постоянно ругался и скандалил с матерью, у юноши сформировался идеал: «Не быть таким, как отец, быть его противоположностью»[29], что соответствовало фантазии: «Будь я мужем моей матери, я вел бы себя с ней совсем иначе, я был бы добрым и сдерживал свой гнев, возникавший из-за ее недостатков». Т. е. эта противоположная идентификация полностью находилась под влиянием его эдипова комплекса, любви к матери и ненависти к отцу.

Мечтательность и самообладание при активных садистских фантазиях составили характер юноши, который соответствовал фантазии о лорде. В пубертате он осуществил интенсивный гомосексуальный выбор объекта в учителе, перешедший в идентификацию. Этот учитель, однако, был вылитый лорд, благороден, непринужден, сдержан, безупречно одет. С подражания одежде началась идентификация, затем последовало остальное, и примерно в четырнадцать лет характер, каким он предстал перед нами в анализе, был сформирован. Уже не просто фантазия о лорде, а лордство в реальных манерах.

Также и то, что реализация фантазии в манерах поведения произошла именно в этом возрасте, имело свою особую причину. В пубертате пациент сознательно никогда не онанировал. Страх кастрации, выражавшийся в разнообразных ипохондрических страхах, был рационализирован. «Благородный человек этого не делает». Т. е. лордство служило также защите от желания онанировать.

Как лорд он чувствовал себя выше всех людей и мог их высмеивать. Однако в анализе ему пришлось вскоре смириться с мыслью, что его насмешки являлись внешней компенсацией чувства неполноценности, да и все лордство покрывало чувство неполноценности выходца из среды обывателей. Более глубокое значение насмешек заключалось, однако, в том, что они служили заменой гомосексуальных отношений: в основном он высмеивал мужчин, которые ему нравились. Другие его не интересовали. Высмеивание – садизм – гомосексуальный флирт; в лордстве объединялись противоречия садизма и гомосексуализма, с одной стороны, аристократическая сдержанность – с другой.

В анализе его лордство усиливалось с каждым новым вторжением в бессознательное, но со временем эти защитные реакции стали более слабыми, так же, как смягчился и его нрав в повседневной жизни. Основной характер, тем не менее, не был утрачен.

Анализ лордства прямым путем привел к раскрытию центральных конфликтов в его детстве и пубертате. Его патогенные позиции подвергались атаке двояким образом: со стороны воспоминаний, сновидений и прочих содержательных сообщений (в данном случае с незначительным аффектом) и со стороны характера, лордства, в котором были связаны аффекты агрессии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.