Куда могут завести наши словечки

Куда могут завести наши словечки

Мужчина идет по зоопарку и замечает, что маленькая девочка подошла слишком близко к клетке африканского льва. Внезапно лев хватает ее за жакет и пытается затащить внутрь клетки. Родители девочки начинают отчаянно кричать.

Мужчина подбегает к клетке и бьет льва по носу зонтиком. Взвыв от боли, лев отступает и отпускает маленькую девочку. Мужчина подводит ее к испуганным родителям, которые горячо благодарят его за спасение жизни их дочери.

За происходящим наблюдает журналист.

Когда все кончилось, он подошел к мужчине. «Сэр, – говорит он, – это был самый смелый поступок, какой я когда-либо видел в жизни».

Мужчина пожимает плечами.

«Ничего особенного, – говорит он. – Лев был в клетке, и я знал, что Бог защитит меня, как Он защищал Даниила в логове льва. Когда я увидел, что маленькая девочка в опасности, я просто сделал то, что, по-моему, было правильно».

Репортер впечатлен.

«Книга, которую я вижу в вашем кармане, это Библия?» – спрашивает он.

«Да, – говорит мужчина. – Я – христианин. И сейчас как раз иду на занятия по изучению Библии».

«Я – журналист, – отвечает репортер. – И знаете что? Я собираюсь поместить очерк о вашем поступке на первой полосе завтрашнего выпуска. Я хочу, чтобы ваш самоотверженный акт героизма гарантированно не остался незамеченным».

На следующее утро мужчина покупает газету, желая посмотреть, сдержал ли журналист свое слово.

Он покупает газету, и вот как выглядит заголовок: «Правый христианский фундаменталист нападает на африканского иммигранта и крадет его обед».

Слова, как это уже должно быть понятно к настоящему времени, воздействуют на психику. За долю секунды произнесенные или прочитанные, попав в сознание, они могут изменить наш образ мышления и способ оценки ситуации так же быстро, как мы можем зайти за угол дома на улице.

В СМИ, например, правильный вид слова может захватить наше внимание, может вызвать эмоции так же легко, как самый большой рекламный щит. Показательный пример – появление понятия политкорректности. В 2005 г. служба глобального языкового мониторинга – некоммерческая организация, которая занимается именно тем, что предполагает ее название, – выпустила иронический список самых политкорректных слов и фраз года. Список возглавлял термин «заблудшие преступники» – изящный эвфемизм, использованный комментатором Би-би-си при описании взрывов в лондонским автобусе и метро. При взрыве погибли больше 50 невинных граждан. Но «террористов», видимо, сочли всего лишь слишком эмоциональными.

Также в списке были выражения «мыслительный душ», которым из уважения к эпилептикам один раз заменили термин «электрический шторм в мозге»[27]. И «отсроченный успех», которым в другой раз заменили слово «неудача». Ну и, конечно же, там было и слово «womyn»[28].

Трудно допустить, что ко всему этому бреду можно относиться серьезно. Тем не менее это так. Например, в судах очень хорошо знают, каким опасным препятствием для правосудия может оказываться гипнотический потенциал языка. Именно поэтому при перекрестном допросе так рьяно отклоняют вопросы, которые сочтут «наводящими».

Классическое исследование, проведенное в 1974 г. Элизабет Лофтус из Вашингтонского университета и ее коллегой Джоном Палмером, представляет убедительное доказательство, почему это будет правомерным и в будущем. Основная часть исследования включала видеозапись незначительного дорожно-транспортного происшествия – движущийся автомобиль столкнулся с неподвижным, – которую Лофтус и Палмер показали двум группам людей. После этого исследователи задали каждой группе один и тот же вопрос. На какой скорости движущийся автомобиль столкнулся со стоящим? Удивительно, но, несмотря на то что обе группы смотрели одну и ту же запись, они дали совершенно разные ответы. Одна группа назвала среднюю цифру 31,8 мили в час, тогда как другая – 40,5 мили в час[29]. Как это могло произойти?

Причина, конечно, была проста. Задавая вопрос, Лофтус и Палмер формулировали его чуть-чуть по-разному. У одной группы они спросили: «На какой скорости автомобиль № 1 столкнулся с автомобилем № 2?» А у другой группы они спросили: «На какой скорости автомобиль № 1 ударил автомобиль № 2?»

Свою роль сыграло то самое коварное различие в одном слове. Но не только оно, а также и тот факт, что свидетели, которых спрашивали именно об ударе, сказали, что заметили битое стекло на месте несчастного случая, – даже притом, что в видеозаписи битого стекла видно не было. Неудивительно, что «подталкивание свидетеля к ответу» в суде сразу же вызывает такие резкие возражения.

Но мы должны быть настороже не только в зале суда. Эффекты, подобные отмеченным учеными Лофтус и Палмер, также встречаются в сфере политики. Сейчас, когда я пишу эти строки, «медовый месяц» Барака Обамы как любителя раздавать обещания направо и налево действительно закончился. Он не поехал в Берлин на празднование 20-й годовщины разрушения Берлинской стены. Он слишком озабочен реформой здравоохранения – и слишком равнодушен к проблемам безработицы. Он слишком низко кланялся японскому императору и разрешил китайскому президенту отклонять некоторые вопросы на их совместной пресс-конференции. У демократов традиционно трудным у власти действительно является первый год. В политике худший вид дьявола – тот, который скрывается в деталях.

Из предыдущих семи президентов оба Буша в первый год правления находились на пике популярности, а вот Клинтон и Обама в такой же период пребывали в самом низу. Кроме того, спросите вы, какому американскому президенту когда-либо удавалось чего-то добиться от китайцев? И все же Обама, даже до того, как он пришел в Белый дом, не был склонен к эксцентричным политическим курбетам. Отчеты показывают, что во время избирательной кампании 2008 г., несмотря на единодушную, судя по опросам, поддержку афроамериканцев, Обама стойко сопротивлялся всем усилиям наклеить на себя ярлык «темнокожего кандидата».

«Я отвергаю политику, которая основана исключительно на расовой принадлежности, половой принадлежности, сексуальной ориентации или жертвенности вообще», – утверждает Обама в своей книге «Смелость надежды» («The Audacity of Hope»). Этой политической линии он стал придерживаться с самого начала своей избирательной кампании.

Но почему? Ведь когда вас полностью поддерживает значительная часть населения, почему бы не использовать в своих интересах вашу этническую принадлежность? Не обратиться к исторической памяти, которая дремлет во всех нас?

Дело в том, что, как справедливо указывает обозреватель «Times» Дэвид фон Дрел, «чернокожий» – это только одно из тех слов. Одна из тех «показательных» черт, как «приветливый» и «неприветливый», с которыми начал экспериментировать Соломон Аш еще в сороковых годах.

«Как только начинают навешивать “расовые ярлыки”, – пишет фон Дрел, – одна часть электората отстраняется, другая теряет интерес, а третья делает выводы о вас и вашем образе мыслей. Обама написал, что расовая принадлежность была его “навязчивой идеей” в юности, но он давно уже избавился от того бремени. Теперь он идентифицирует себя целой фразой: “Сын темнокожего мужчины из Кении и белой женщины из Канзаса с братьями, сестрами, племянницами, племянниками, дядьями и кузенами всех рас и всех оттенков кожи, разбросанными по трем континентам”».

Возможно, в этом есть истина. Но есть и выгода.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.