Синдром «дерева и стекла»
Синдром «дерева и стекла»
На протяжении нескольких лет эмоциональной и практической вовлеченности в группу сверстников мальчики-подростки обнаруживают невнимание и холодность по отношению к членам собственной семьи. Конечно же, у разных подростков эта эмоциональная холодность, отсутствие реакции на проблемы и трудности семьи выражена по-разному, но у многих достигает – во всяком случае, в определенный период отрочества – высокой степени. «Бабушка, которая его вынянчила, и он ее очень любил – месяц пролежала в больнице. Ни разу ее не проведал, хотя обещал. Изредка спрашивал у нас: «Ну как там бабуля?», но в больницу не съездил. И дел у него никаких особых не было, ну пара контрольных. И класс ведь не выпускной, а только 10-й. Бабушка у нас моложавая и умная, после этого ему не звонит, на пирожки не приглашает, подарков не делает, о его делах нас даже не спрашивает. Обиделась. Но сын этого не замечает…» – такие рассказы я часто слышу на приеме от расстроенных и сбитых с толку родителей. Вместе с тем мальчик может крайне эмоционально реагировать на несправедливости, допущенные взрослыми по отношению к нему, либо к его друзьям, возмущаться такими событиями несколько дней подряд, требовать наказания «виновных». Такое же эмоциональное возмущение вызывают у него определенные события в мире, в далеких странах, о которых ему мало что известно.
Из практики
Я наблюдал Диму по поводу массивного немотивированного негативизма с 13 лет. Именно «наблюдал», поскольку от какой-либо терапии он наотрез отказывался, а до уровня принудительного лечения его симптоматика, слава богу, не доходила. Учась на скромные тройки, он категорически отказывался делать что-либо по дому – даже посуду со стола не убирал, не говоря уже о том, чтобы ее вымыть. В ответ на вопросы, по каким причинам он так решительно избегает любых видов домашнего труда, даже самых легких, не произносил ни слова. Жил он вдвоем с матерью, которая много и напряженно работала, и Дима никогда не интересовался ни ее здоровьем, ни работой; когда она болела, в аптеку, находящуюся в 100 метрах от подъезда, ходил неохотно, откладывая это действие до вечера. С отцом, живущим на Северном Урале, никогда не общался. Один день занятий – четверг, на который приходились физика и геометрия, он упорно пропускал. В дворовую группу ребят, учившихся с ним в одной школе, входил медленно, окончательно подружился только в 10 классе. Однажды, весной 10 класса, учительница послала его за цветными фломастерами для стенгазеты – Дима жил ближе всех. По правилам, с территории школы нельзя было выходить до окончания занятий – до 14 часов, разве что по записке учительницы. Охранник не выпустил Диму из школы, тот стал громко кричать, что он взрослый, может приходить и выходить из школы без какой-либо записки, что охранник обязан верить ему на слово. На охранника это воздействия не возымело, и Дима вернулся в класс. Весь день он возмущался поведением охранника, вечером подробно и эмоционально рассказал о происшествии пришедшей с работы, усталой матери. Наутро Дима отправился в мировой суд, куда принес четко написанное заявление об оскорблении охранником его достоинства. (Надо сказать, что писать Дима не любил, делал это со множеством ошибок, но свое заявление тщательно проверил по словарю.) В суде заявление принять отказались, так как никаких оскорбительных слов либо действий в эпизоде с охранником не усмотрели. Тогда Дима написал новое заявление, на имя директора школы, с требованием уволить охранника «за нарушение прав человека» и отправился с ним прямо в кабинет руководителя. Тот вызвал охранника, Дима весь пылал «благородным» гневом, но и директор школы, и охранник упрямо повторяли: «До 14 часов школа несет полную ответственность за учеников, поэтому никто не может покинуть территорию школы до этого времени». «Я взрослый человек, мне 16 с половиной, у меня есть паспорт, и я имею право выходить из школы, когда мне это нужно!» – настаивал Дима Директор напомнил ему, что на протяжении нескольких лет он пропускает уроки физики и геометрии, не предоставляя никаких оправдательных документов, но Дима это замечание проигнорировал и на следующее утро отправился в РОНО, потом – в охранное предприятие, потом – в какую-то правозащитную организацию. Я беседовал с Димой недели через три после случившегося; он по-прежнему пылал гневом и обидой, совершенно отказывался смотреть на этот случай как на мелкий и не заслуживающий внимания.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.