2. РЕАЛЬНОСТЬ ПСИХОТЕРАПИИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. РЕАЛЬНОСТЬ ПСИХОТЕРАПИИ

Психотерапия — не просто совокупность техники, теории и философии. В ней объединены чувства терапевта к себе и окружающим. Что он чувствует и как использует эти чувства в своей работе — это и определяет, кто он есть и как относится к жизни. Его верования, убеждения и чувства по сути и есть та почва, из которой вырастают все приемы и техники.

Мировоззрение терапевта и его отношения дают ясное представление о том, как он взаимодействует с людьми. Его чувственные проявления, в свою очередь, откликаются в людях, с которыми он работает, и, соответственно, в их последующих взаимоотношениях. Мы должны спросить себя: “Каким мы хотим видеть мир?” и “Как мы проявляем свое мировоззрение на практике?”

Без осознания своих меняющихся чувств терапевт может подавлять другого человека или действовать с позиции превосходства. Он может привязаться к одной особой чувственной модели и впоследствии жаловаться на «сгорание». Например, терапевт может поступать как «мудрец», когда чувствует себя совершеннейшим «глупцом». Он может отрешенно бездельничать, когда что-то внутри него рвется к действию. Как может он надеяться на раскрепощенность клиента, если сам несвободен?

Эта книга посвящена чувственному основанию терапевтической работы, которое явно или неявно влияет на качество, тон и атмосферу человеческих отношений. В ней вы найдете ссылки на предшествующие попытки описать основные чувства, определяющие терапевтическую работу. Наконец, нужно сказать, что эта работа развивается по трем главным направлениям.

Первое. Она делает акцент на сознательном использовании чувств в практике. Чувства подняты до уровня метанавыков, которые мы можем изучить, исследовать и с любовью принять. Что касается этих навыков, не считаю, что мы должны заострять внимание на идеальных чувствах и переживаниях терапевта, но сосредоточиться и изучать актуальные чувства, время от времени овладевающие терапевтом. Задача состоит в том, чтобы сделать их осознаваемыми и полезными в терапевтической ситуации.

Второе. Эта работа показывает, что способность легко, по мере возникновения, переходить от одной чувственной позиции к другой дает терапевту доступ к основам основ различных школ психотерапии. Строгая классификация форм психотерапии начинает разрушаться, стоит нам понять, каким образом чувственные позиции объединяют или разделяют терапевтов, невзирая на их принадлежность к той или иной школе. Учение о метанавыках предполагает новую организацию поля психотерапии.

Третье. в этой книге мы можем увидеть, как основные чувства и переживания терапевта отражают его отношение к жизни, природе и развитию человека. По мере того как он осознает эти чувства, он проявляет свои духовные убеждения и ценности в реальной жизни. Следовательно, психотерапия становится духовной задачей.

* * *

Перед тем, как приступить к описанию концепции метанавыков, позвольте мне ненадолго отвлечься и рассказать предысторию этой работы и роль метанавыков в современной психотерапии.

В 1989 году я и мой муж Арни жили и работали в Эсаленском институте в Биг Суре, штат Калифорния. В видеотеке института были записи работы многих выдающихся терапевтов. Мы видели “в действии” тех терапевтов, работы которых до этого я могла только читать. С волнением мы следили за их стилем, особыми нюансами и слиянием их уникальных личностей с высоким профессионализмом. Я была поражена тем, как теоретические идеи и приемы воплощаются в жизнь.

Помню, мы смотрели видеопленку с записью работы Фрица Перлза, основателя гештальт-терапии, а затем запись Дика Прайса (Dick Price), гештальт-терапевта и прежнего совладельца Эсалена. Оба считали себя гештальт-терапевтами и использовали схожие приемы. И несмотря на это, способы применения гештальт-терапии на этих сессиях абсолютно не совпадали. Перлз предпочитал конфронтацию и директивный стиль, в то время как Прайс, интересующийся випассана-медитацией, при взаимодействии с клиентом был более пассивным, открытым и мягким.

Это произвело на меня сильное впечатление; и возник закономерный вопрос: если методы работы этих терапевтов с людьми так различны, почему они оба используют гештальт-терапию? Если их теория и приемы были схожи, но отношения столь разнились, почему оба они принадлежат к одной школе? Дело здесь просто в различии персональных стилей или же мы видим нечто существенно отличное в их подходах к жизни и терапии? Я хотела сделать акцент преимущественно на том, как мы используем терапию и как глубочайшие верования, приверженности и чувства открываются в этой живой практике.

Вообразите себе двух людей, работающих молотком. Один из них прилагает массу усилий, забивая гвоздь, в то время как другой спокоен и осторожен. Инструмент тот же, но способы его применения сильно различаются и отражают некие представления человека о работе молотком и о намеченной цели. Хотя оба решают одну и ту же задачу — забить гвоздь в стену, совершенно различны и дух и обстановка. Понимание этого — первый шаг в отделении приемов от стоящих за ними отношений.

В самом деле, приемы никогда не смогут точно описать, что же мы делаем. Они — пустые сосуды, которые могут быть использованы как угодно. Студенты, особенно в середине обучения, иногда очень напоминают какие-то бездушные машины по использованию этих приемов. Это все равно что вырвать из земли цветок, не имея представления ни о его корнях, ни о происхождении.

Психотерапевты

Теория метанавыков предлагает взглянуть на работу психотерапевтов по-иному. Я могу, например, предпочесть одного практикующего терапевта данной школы другому — не потому что их приемы различны, а потому что отношения, пронизывающие эти приемы, отвечают моим представлениям о природе и жизни в целом. Либо не отвечают. Некоторые приписывают это стилю терапевта, но я считаю, что это не совсем так. Слишком мало внимания мы уделяем действительным, сиюминутным состояниям терапевта и тому, что он говорит о терапевтической практике и поле психотерапии в целом.

Посмотрим на другую ситуацию. Многие люди, впервые сталкивающиеся с процессуально-ориентированной психологией (процессуальной работой), говорят: ”О, я делаю то же самое”. Однако они обучались в совершенно различных школах психотерапии за тысячи миль отсюда. После беседы с ними я понимаю: они, не вдаваясь в тонкости процессуальной работы, обратили внимание прежде всего на отношение процессуально-ориентированного терапевта к клиенту — более, чем на специфические техники и умения. Поэтому любой человек с подобными убеждениями и отношением к людям может чувствовать, что “делает то же самое” или иметь прямую чувственную связь с тем, что происходит, даже если его или ее умения совершенно другие.

Один телесный терапевт, для которого главное — открытость природе и уникальному процессу клиента, может ощущать себя близким союзником специалиста по процессуальной работе, даже если его техники совершенно иные. Другой же специалист по работе с телом, принадлежащий к той же школе и использующий те же приемы, может придерживаться совершенно другого подхода. Он чувствует, что тело клиента нуждается в изменении и преобразовании, потому что оно несет старые или негативные паттерны. Его отношение к клиенту отражает его убеждения, верования, ценности. Он наверняка не ощущает союза со специалистом по процессуальной работе или даже с собственными коллегами. Оба подхода важны, но разве они принадлежат к одной школе мышления или у них общие основополагающие убеждения?

«Почва» психотерапии

Рассматривая эти базисные убеждения и чувства терапевта, мы сталкиваемся с основой основ психотерапии — источником, почвой, на которой она произрастает; сосудом, вмещающим и продуцирующим все остальные умения.

Конечно, существует много разных видов почв. Например, очень твердая и тяжелая почва, или скалистая, или сырая и болотистая. Некоторые земли мягкие, в то время как другие сухие. Конечно, невозможно строго отделить один тип почвы от другого; они плавно переходят друг в друга, подобно тому, как одна занимаемая терапевтом позиция перетекает в другие и многие школы психотерапии перекрывают одна другую.

На этой почве — наших основополагающих убеждениях и отношениях — произрастают различные растения (приемы). Можно вырвать цветок (прием) из этой земли и пересадить в другой горшок. Однако первооснова или чувства могут быть при этом утеряны.

Например, убеждение процессуально-ориентированной психологии в том, что “природа являет свою мудрость, когда мы осознанно раскрываем ее содержание”, порождает прием, названный "усилением” (подробнее о нем — в главе 6). Это метод усиливать наши переживания таким образом, чтобы они смогли развиться и раскрыться. Можно пройти мимо, выдернуть это растение “усиления” из почвы и применить без учета его первоначального смысла, но это будет совершенно другой подход. Это и есть та самая первооснова, которая пронизывает наши техники и приемы и, в конечном итоге, озаряет людей, с которыми мы взаимодействуем.

Переопределение поля психотерапии

Пока существуют разные и разделенные школы психотерапии, практикующие терапевты объединены способом работы более, нежели школами, к которым принадлежат. С другой стороны, если два психотерапевта одной школы занимают совершенно различные позиции, но используют схожие приемы, то, возможно, в действительности они принадлежат к совершенно разным школам.

Вот заметка из книги Сиднея Блоха (Sidney Bloch) "Что такое психотерапия". Блох говорит, что каждый терапевт развивает свой особый стиль работы, который “может быть вызывающим или поддерживающим, авторитарным или либеральным, активным или пассивным, неявным или саморазоблачающим, отчужденном или вовлеченным”.[5]

Он говорит, что этот стиль может вовсе не иметь связи с профессиональной школой, из которой вышел терапевт.

"То, что в конечном итоге определяет стиль психотерапевта, может быть лишь отчасти связано с его профессиональной школой, либо совсем не иметь этой взаимосвязи. Например, два сторонника юнгианской психологии могут использовать одинаковые теоретические подходы, но демонстрировать совершенно разные стили работы. Более того, один из них может быть по стилю ближе к терапевту другой школы, чем к своему коллеге".

Я убеждена, что современное пересечение различных школ психотерапии и стремление к эклектизму могут многое сделать для определения школ в зависимости от того, как относится терапевт к жизни, какие чувства он к ней испытывает, и как выражает их на практике. Действительно, если говорить о чувствах, то юнгианец может быть более фрейдистом, чем юнгианцем. А гештальт-терапевт с позиций отношения к людям может быть скорее бихевиористом, чем гештальтистом. Некоторые процессуально-ориентированные терапевты в основе своей более бихевиористы, чем процессуальные терапевты, если мы внимательно посмотрим, как они делают свое дело.

Возможно, наше деление психотерапии на категории нуждается в фундаментальном пересмотре. Делая акцент на чувственной основе терапии, мы можем заметить гораздо большее сходство между одними терапевтами и расхождение между другими, чем предполагали ранее. Если мы обратим заинтересованный взгляд на чувственные особенности терапевтической работы и на то, что делают терапевты на практике, то мы значительно глубже поймем их истинные убеждения. Такое изучение может указать на необходимость нового понимания поля психотерапии и новой его организации.

Что мы в действительности делаем

Акцент на чувственных позициях предполагает дальнейшее изучение того, что же мы действительно делаем в терапии. Одно дело — проповедовать определенные убеждения и совсем другое — подтверждать их на практике и в повседневной жизни. Как говорит Блох:

"Обычно терапевты гораздо более осведомлены о своих теоретических позициях, чем о реальном поведении с клиентами… (Терапевтам) необходимо больше внимания уделять тому, как они в действительности работают со своими пациентами".[6]

Мое исследование предполагает, что недостаточно просто подражать важным характерным особенностям терапевта или другого значимого в нашей жизни человека или вести себя так, “как будто” ты обладаешь этими качествами. Хорошо это или нет, но невозможно запрограммировать себя на обладание особыми чувствами, такими, как сострадание или искренность. Эта работа подчеркивает важность осознания чувств, спонтанно возникающих внутри нас в противовес предписанию иметь то или иное чувство.

Джефри Мэсон (Jeffrey Masson) поднимает эту проблему в своей книге "Против терапии".[7] Обсуждая работу Карла Роджерса, Мэсон спрашивает, почему мы считаем, что терапевт действительно переживает особые чувства и состояния, которые, по мнению Роджерса, важны в атмосфере исцеления. Желание терапевта быть безусловно внимательным к своему клиенту, говорит он, не означает, что терапевт будет всякий раз чувствовать эту расположенность.

Мэсон ставит основной вопрос так: будущие исследования могут касаться конкретных чувств терапевта при работе с клиентом, отмеченных на сессиях или в их видеозаписи. Если мы хотим видеть особые чувственные качества в терапевте, не означает ли это, что он может просто проявлять их в действии? Если терапевт не испытывает желаемых эмоций, что же тогда он чувствует на самом деле? Как может он плодотворно использовать эти чувства в терапевтическом контексте? Чему мы можем научиться?

Важность духовных качеств

Чтобы уловить значение наших чувств и отношений, вспомните своих учителей, друзей, наставников, которые оказали влияние на вашу жизнь. Что вас влекло к ним? Что осталось с вами, если вы теперь больше никак не связаны с ними? Что-то потрясло вас — что это было? Разве это не особое качество чувств, способ, которым они воздействовали на вас и на других людей? Разве это не был их взгляд на жизнь, который пронизывал их дела и отношения с людьми?

Я полагаю, что с вами остаются отнюдь не их навыки и умения, но дорога их жизни, особенно ярко запечатленная в вашей памяти. Не их ли чувственные качества отражены в ваших глубоких верованиях, духовных ценностях и убеждениях?

Задумайтесь на минуту о поразивших ваше воображение художниках, музыкантах или танцорах. Есть ли в них нечто такое, что выходит за рамки их техники? Есть ли такие чувственные проявления, которые напоминают что-то глубоко сокрытое внутри вас?

Год назад я ухаживала за старой индианкой. Она была немногословна и тиха, от нее исходили такая глубина, сострадание и естественность, к которым я стремилась. Ее отношение к жизни задело за живое и осталось со мной до сих пор. Дело не в том, что она делала, но как она вела себя, и это было значимо для меня. Ее присутствие и отношение к жизни послужили для меня истинным источником вдохновения.

Студенты, изучающие психотерапию, могут присоединиться к той или иной школе или предпочесть частную практику, если эта школа или личные убеждения отражают нечто внутри них. Когда я впервые начала говорить моим студентам и коллегам о важности отношений в психотерапии, многие сказали: ”Да, это и есть то, почему я занимаюсь процессуальной работой. Техника важна, но в каждой работе есть еще и привлекающие меня душа и чувства”.

Неявные духовные качества и чувства

Метанавыки — основная составляющая терапевтической работы. Однако чувства и духовные качества и сама основополагающая идеологическая среда, из которой они произрастают, часто только предполагаются в нашей работе.

Явно или нет, наши чувства и отношения к людям не могут быть замаскированы или скрыты; они сильно влияют на атмосферу. То, как мы говорим, встречаем своих клиентов, двигаемся, сидим в кресле, как используем свои приемы — все насквозь пронизано ими.

На деле даже прекрасные идеи и навыки в сочетании с несоответствующими чувствами произведут неверный или даже неблагоприятный психологический эффект. Врач может исцелить или сделать вас больным, в зависимости от личного отношения и тех чувств, которые он или она к вам испытывает. Иногда одно только присутствие некоторых людей вселяет в нас прекрасное настроение, в то время как от иных хочется убежать.

Так как наши чувства и отношения легко просматриваются в поведении, клиент поймет, уважаем ли мы его, считаем ли, что он способен измениться, интересуют ли нас экзистенциальные вопросы или только преходящая реальность. Клиент может чувствовать непонимание, если терапевт не осведомлен о социальных структурах и отношениях, оказывающих влияние на его жизнь. Другими словами, “метод” работы терапевта явно или неявно обнаруживает его глубинные представления о жизни, о социальных и политических вопросах, о развитии личности и взаимоотношении с миром, о природе терапии.

Состояние напряжения, к примеру, может отражать глубокую убежденность в том, что жизнь — серьезная штука. Стремление терапевта подталкивать человека может исходить из уверенности, что люди лучше растут, если их подталкивать снаружи. Тревога может появиться у клиента, когда он чувствует, что вы, следуя своей вере, что люди изначально больны и их следует лечить, хотите проделать это с ним. Привычка терапевта сидеть откинувшись и быть расслабленным могут показывать его веру: уйди с дороги и позволь природе следовать своим курсом. С другой стороны, если это же делается равнодушно, это может свидетельствовать об отсутствии интереса. Юмор в какой-то момент может выражать отстраненное отношение ко всем событиям жизни. Желание терапевта контролировать события может открывать его веру в то, что природа — хаос и ее нужно приручить.

Постоянные теплота и эмпатия со стороны терапевта могут демонстрировать веру в то, что люди гораздо легче развиваются, если есть кто-то, кто действительно понимает их. Проявление безучастности и уход от прямых взаимоотношений с клиентом могут свидетельствовать об убеждении, что людям нужны невмешательство и нейтральность. Если терапевт рассматривает весь опыт в виде внутренних феноменов, то это может быть следствием мировоззрения, согласно которому индивидуальная рефлексия — единственный или решающий путь развития. Отношения, связывающие внутреннюю жизнь с социальными явлениями могут отражать представление о неразделимости жизни индивида, культуры, общества и истории.

Любое из этих отношений может быть полезным в данный момент и в данной ситуации. Каждый терапевт может испытать ряд подобных чувственных проявлений во время любой сессии. Обычно эти чувства остаются неосознаваемыми потоками, которые пронизывают наши взаимоотношения. Поэтому терапевт может выражать любое из них, не осознавая этого, не замечая его влияния или не направляя его на пользу клиенту. Сознательное использование чувств означает, что мы осведомлены о них, а значит свободны дать им волю или отбросить их в зависимости от сложившегося взаимодействия терапевт-клиент. Без этого знания наши чувства просто отражают мировоззрение и убеждение в том, что они не полностью представлены в жизни и не приносят пользы нашей работе. Мы можем фиксироваться на одной чувственной позиции, закрыв доступ к любому другому чувству внутри себя.

Чувственные качества в психотерапии

Важность чувственных позиций и качеств в психотерапии признавалась многими исследователями и терапевтами. В своей книге "Убеждение и излечение" Джером Франк (Jerome D. Frank) говорит:

"Хотя уровень подготовки и социальный статус психотерапевта оказывают влияние на успех психотерапии, может быть более важными оказываются личные качества психотерапевта и его отношения с пациентом".[8]

Многие желательные отношения и качества терапевта предложены исследователями психотерапии: от сердечности и сочувствия до персональной власти, готовности совершать ошибки и честности.[9] Большинство согласилось с тем, что эмпатия и понимание — центральные позиции в психотерапии.

Многие психотерапевтические школы некоторые чувственные позиции считают наиболее важными. Традиционная психоаналитическая школа высоко ставит нейтральность терапевта.[10] Сторонница нео-фрейдизма Карен Хорни (Karen Horney) подчеркивает внимание аналитика, его внутреннюю свободу, изобретательность и способность “чувствовать кончиками пальцев”.[11] Бихевиористы делают акцент на изучении теории и терапевтической связи, в которой терапевт “более директивный и заинтересованный… и выступает источником поддержки человека".[12]

Альфред Адлер (Alfred Adler), пересматривая Фрейда, предложил телеологическую или целеустремленную модель развития человека[13] и говорил о взаимоотношении клиент-терапевт как о “кооперативной образовательной инициативе”, в которой терапевт предстает как “аутентичный, выражающий “непредвзятое мнение” и сочувствующий”. Сочувствие, эмпатия несомненно, высоко ценилось во многих терапевтических школах. Карл Юнг также отошел от традиционного психоанализа. Основываясь на телеологии, Юнг рассматривал аналитика как “партнера в развитии”, который предоставляет клиенту пространство для самопознания. Он также подчеркивает гибкость аналитика в поддержке каждого уникального процесса клиента.[14]

Движение гуманистической психологии в 60-х годах, продолжая работу Адлера и Юнга, признало стремление каждого индивидуума к “самоактуализации” или к позитивному росту и индивидуации.[15] Эти убеждения отражены в отношениях, признанных желательными у гуманистических психотерапевтов. Карл Роджерс (Carl Rogers), один из выдающихся мыслителей этого нового направления психологии, был, возможно, самым ярким сторонником чувственной стороны психотерапии. Он выделял сочувствие, заботу и искренность, конгруэнтность, безусловную поддержку, а также недирективность, которая позволяет клиенту в большей степени, нежели терапевту, быть лидером на пути своего развития.[16] Более того, Роджерс утверждал, что самого по себе воплощения этих качеств достаточно, чтобы привести к позитивным изменениям и росту индивидуума.[17]

Расширяя параметры гуманистического движения, трансперсональная психология обнаружила состояния сознания, выходящие за пределы известных тенденций самоактуализации. Абрахам Маслоу (Abraham Maslow) первый заявил о “трансперсональной” области, которая “сосредоточена скорее в космосе, чем в потребностях и интересах человека”, и исследовал высший уровень сознания.[18] В настоящее время не существует единой унифицированной системы приемов, которую бы использовали все трансперсональные терапевты. Они переняли технику различных восточных и западных дисциплин.

Воан (Vaughan) и Волш (Walsh) отмечают, что трансперсональные терапевты связаны воедино общей системой убеждений, создающей “трансперсональный контекст”, в который и внедрена их работа. Я убеждена, что они имели в виду ту атмосферу, которую терапевт создает посредством своих отношений и поведения. Воан[19] говорит: “Когда… терапевт отождествляется с расширяющимся чувством Я как источником опыта и переживаний, возможности для выздоровления в терапевтическом альянсе увеличиваются”. Другой трансперсональный терапевт, Джеймс Бьюдженталь (James Bugenthal), утверждает: “Большинство зрелых психотерапевтов более художники, нежели техники, они несут в себе огромное разнообразие чувств и навыков, так что их клиенты могут раскрыть свои латентные возможности навстречу богатствам жизни”.[20]

Духовное искусство психотерапии

Психотерапевт обладает широким спектром чувств и отношений, которые то усиливаются, то исчезают во время его работы. Он может чувствовать себя расслабленным, озабоченным, отстраненным, спокойным, тихим, гибким или подвижным. Сознательно мы используем эти чувства или нет, ими пропитана наша работа и взаимодействия. Почему бы не вносить эти чувства в работу сознательно и с пользой? В этом случае мы развиваем способность ценить и принимать собственные чувства, с которыми сталкиваемся на практике.

Концепция метанавыков связана с философией непрерывности процессуальной психологии или даосизма, которые за особую ценность почитают непрерывность течения жизни. Даосские философы убеждены, что все события связаны между собой и исполнены смысла, когда приходит их черед. Поэтому психотерапевт, который рассматривает свою деятельность как духовную задачу, воспримет и последует по течению чувств, возникающих в его работе. Эти чувства будут приняты как часть природы, которая требует узнавания и осознания. Если он сознательно раскроет свои чувства, то позволит своим глубинным убеждениям прочно обосноваться в повседневной практике.

И все-таки почему метанавыки? Их можно назвать также умениями духа. Приставка “мета” подразумевает взгляд со стороны, с помощью которого можно увидеть переживания, чувства, овладевающие нами в данный момент. Поэтому термин “метанавык” относится не столько к чувствам, возникающим во время работы, но к осознанию этих чувств. “Метанавык” предполагает, что мы, кроме осведомленности о чувственных позициях, изучаем их и собираем их энергию, применяя наши чувства и отношения на пользу клиенту.

Другими словами, метанавык не просто относится к чувствам и отношениям терапевта, но делает акцент на сознательном использовании их в практике. Это требует от терапевта тщательного исследования своих чувств, чтобы заметить и научиться управлять различными чувственными качествами, возникающими в процессе работы. Теперь он может с пользой привносить эти чувственные качества в свои терапевтические взаимодействия и отмечать происходящие изменения и обратную связь. В итоге он настраивает себя на эту обратную связь и замечает новые изменения чувств и состояний у клиента. Концепция метанавыков требует от терапевта усиления осознанности своих чувств и, вместе с тем, использования всех других приемов на благо клиента.

Метанавыки и живопись

Представьте себе художницу. Она приближается к своему холсту. Вот она берет кисть, окунает ее в краску и начинает рисовать. Она обучена многим приемам, но что она чувствует сейчас, когда начинает творить? Как она держит кисть? Преобразование ее чувства в духовный метанавык в этот момент означало бы следующее: отметить интенсивность ее чувств и затем использовать эту энергию чувств как способ изображения. Энергия ее состояния наполняет используемые ею приемы. Если ее настроение изменится, она подберет другие чувства и сознательно последует за ними. Метанавык определяет качество ее работы.

Если эта художница слегка прикасается кистью к краскам, то, следуя выбранному стилю, она будет изображать линии и формы, навеянные этим деликатным чувством. Если она возбуждена, то скорее всего будет рисовать быстро и неистово, короткими, точными и отрывистыми мазками. Эти чувственно-ориентированные состояния смешиваются со всевозможными формальными приемами, которыми она владеет, что создает ее особый, неповторимый стиль.

Конечно, во время создания любой своей картины она может обнаружить, что ее переполняет масса различных чувств. Если она осознает эти меняющиеся чувства и позволит им выразиться на холсте, то в результате получится причудливое переплетение разнообразных красок, стилей и форм. Эти искусные вариации, самовыражение при помощи приемов и есть ее "метанавык".

Точно так же и терапевт может обратить внимание на различные чувства и состояния, возникающие у него во время работы. Если он способен сознательно уловить эти «голоса» и может озвучить их в своей работе, то становится гибким практиком, который превращает свои чувства в пользу. Потом он замечает обратную связь клиента и может настроиться на нее. Он следует за процессом клиента и своим собственным, используя свои чувства, состояния и техники в работе.

Пример

Мне кажется, что небольшой пример из процессуальной работы будет не лишним. Я помню, какой глубокий след оставила в моей душе женщина, пожелавшая работать со своей болезнью — раком груди — во время одного из наших семинаров в Лава-Рок (Lava Rock Dream Body Clinic) на побережье Орегона.[21]

Эта женщина говорила о своей сильной боли и о том, что почти никому не рассказывала об этом. Она начала работать с Арни, остальные участники семинара просто наблюдали. В какой-то момент она начала двигаться и вдруг как-то скомкав жесты, остановилась. Она сказала, что испугалась, так как эти движения напоминают ей о смерти, и что ей не знакомы такие переживания. Арни, следуя своим чувствам, отметил, что сам взволнован, и ненадолго замолчал. Потом сказал, что понимает, насколько жутким может быть это переживание.

Затем, отметив изменение своих чувств, Арни пояснил, что его заинтересовали ее чувства. Он знал, что природа часто предстает перед нами совершенно непредсказуемым образом, и хотел помочь ей раскрыть этот загадочный процесс. Он также осознавал, что она остановится на своем барьере, границе своего представления о мире (см. главу 5).

Он спросил, не хочет ли она узнать о своем переживании немного больше. Женщина колебалась. Заметив это, Арни сделал паузу. Через некоторое время женщина сказала, что на самом деле хотела бы понять свои телодвижения.

Она размахивала руками, выгибалась назад и начала издавать звуки, все громче и громче. Арни, желая поддержать, стал повторять ее движения. Наконец в ней что-то переменилось и она закричала: “Р-рау! Я чувствую это! Я хочу пожаловаться! Очень больно! Так прекрасно ощущать саму себя и жаловаться, вместо того, чтобы держать все в себе! Оу-у-у! А-а-а-а!” Арни присоединился к ней и тоже начал издавать немыслимые звуки и жаловаться сам себе.

Теперь женщина повернулась ко всей группе и сказала, что ей хочется, чтобы каждый смог высказать свою боль и почувствовать, что их беспокоит, вместо того, чтобы носить все это в себе. И добавила, что ее агония ослабла, когда остальные выразили свои страдания. В то время как остальные участники начали жаловаться, Арни повернулся к ним и выражал свои чувства криком и песнями. Женщина выглядела счастливой и обессиленной.

Эта женщина поняла: то, что с ней произошло, не было только ее процессом, но принадлежало всей группе.[23] Ее индивидуальный процесс имел большую коллективную значимость — это было желание многих людей выразить свои глубокие страдания и боль.

Обратим внимание на то, как Арни следовал своим внутренним чувственным позициям. Сначала он сделал паузу, взволнованный ощущением страха перед смертью, которое передалось ему от клиентки. Затем он последовал за своим любопытством, которое родилось из веры в мудрость ее процесса и загадочного проявления природы. (См. главу 4 о процессуально-ориентированной психологии). Он прислушался к ее обратной связи и окончательно присоединился к ней, когда она кричала и жаловалась, чувствуя значимость ее процесса для всей группы. Использование им метанавыков позволило следовать за процессом этой женщины.

Психотерапевтическая практика

В психотерапии техники и метанавыки нуждаются одно в другом. С одной стороны, сами по себе эти навыки предполагают нечто духовное. Мы вспоминаем религиозных проповедников, гуру или просто сочувствующих людей, которые открыто утверждают свои метанавыки и отождествляются с ними. Духовное умение — метанавык — направляет их деятельность. С другой стороны, люди, более сосредоточенные на своих приемах, похожи на ученых.

Психотерапевтическая практика, в отличии от религии или науки, — это уникальная для каждого практикующего терапевта или терапевтической школы комбинация приемов и метанавыков. И чувства и приемы приближают психотерапию к жизни.

В примере, который я привела, Арни, чтобы раскрыть процесс женщины, использует свои чувства в сочетании с такими приемами, как усиливание (амплификация), работа с движением и голосом. В последующих главах представлено много примеров подобного взаимодействия.

Луна на воде

Различные чувства и состояния, возникающие в любой терапевтической работе, происходят из общего источника — из основополагающих ценностей, убеждений и верований самого терапевта или терапевтической системы представлений о жизни, природе человека и терапии. Метанавыки подобны граням одного кристалла, каждая по-своему отражает свет, но все лучи сходятся в одной точке. Как говорил К.Г. Юнг: ”… философия жизни человека… направляет жизнь терапевта и формирует дух его терапии”.[24] Эта философия или убеждения проявляются в практике через метанавыки. Терапия становится духовной задачей в равной степени для терапевта и его клиента.

Я опять вспоминаю прекрасный образ, навеянный Дзэном: лунное отражение в воде. Если мы представим, что наши фундаментальные убеждения — это сама луна, то метанавык — это отражение лунного света в воде. Они отражают наши глубинные верования и несут их на землю, где, ударяясь о водную гладь, сливаются с непрерывным течением жизни. Наши убеждения, верования обретают жизненную форму при помощи метанавыков.