Вклад самца в потомство (Male Parental Investment, или MPI)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вклад самца в потомство (Male Parental Investment, или MPI)

Как упоминалось ранее, главное во всех этих теориях, как и в эволюционной теории в целом, – это то, что жизнь можно понимать в терминах экономической науки и теории игр. Цель игры – передать генетический код будущим поколениям путём создания максимально возможного числа потомков, которые сумеют выжить и размножиться. Приведёт ли такое разбрасывание семян к счастью – неважно. Роберт Райт в своём популярном обзоре ЭП, «Моральное животное», лаконично формулирует: «Мы устроены так, чтобы быть эффективными животными, а не счастливыми. (Разумеется, мы спланированы так, чтобы искать счастья; достижение дарвинистских целей – секса, статуса и т. д. – зачастую приносит счастье, по крайней мере временное.) И всё же частое отсутствие счастья заставляет нас искать его, и таким образом мы становимся продуктивными»51.

Любопытная трактовка продуктивности – вроде бы явно политическая, но всё же представлена так невинно, как будто у слова «продуктивность» есть единственное значение. В этом взгляде на жизнь – и протестантская этика («продуктивность» – это то, что делает животное «эффективным»), и отголоски Ветхого Завета (жизнь дана, чтобы терпеть, а не наслаждаться). Такой подход прослеживается во всей литературе по эволюционной психологии. Этолог и приматолог Франс де Вааль, один из непредубеждённых философов в области человеческой природы, называет это кальвинистской социобиологией.

Стремление самки к качеству вместо количества полагается важным фактом с двух точек зрения. Во-первых, она естественным образом заинтересована зачать от здорового отца, чтобы увеличить шансы ребёнка на выживание и дальнейшее процветание. «Женские репродуктивные ресурсы конечны и драгоценны, и древние женщины не растрачивали их на каждого встречного мужчину, – пишет эволюционный психолог Дэвид Басс. – Очевидно, женщины не думают специально о том, что сперма ничего не стоит, а яйцеклетки дороги, – продолжает Басс, – но женщины прошлого, не проявившие сообразительности перед тем, как согласиться на секс, превратились в пыль на обочине эволюции; наши прародительницы были достаточно мудры в эмоциональном плане, чтобы отсеять генетических неудачников»52. При этом Басс не объясняет, почему в сегодняшнем генетическом фонде всё ещё так много «неудачников», если их предки так тщательно отсеивались в течение тысяч поколений.

ЖЕНЩИНЫ ДОЛЖНЫ ЭВОЛЮЦИОНИРОВАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ВЫБИРАТЬ ПАРТНЁРА С ДОСТУПОМ К БОЛЬШЕМУ КОЛИЧЕСТВУ РЕСУРСОВ, ЧЬЁ ПОВЕДЕНИЕ ДАЁТ ПОНЯТЬ, ЧТО ОН БУДЕТ ДЕЛИТЬСЯ ТОЛЬКО С НЕЙ И ЕЁ ДЕТЬМИ.

Хотя значительный вклад в воспроизводство делают и самки, что биологически неизбежно для нашего вида, эволюционные теоретики считают, что у Homo sapiens из всех приматов самый высокий Male Parental Investment (MPI) – вклад самца. Они утверждают, что наш высокий уровень MPI формирует основу для, как они предполагают, универсальности моногамного брака. Как пишет Райт, «В любой человеческой культуре, изучавшейся антропологией, моногамный брак… является нормой, а семья – атомом социальной организации. Отцы везде любят детей. Эта любовь побуждает отцов помогать в снабжении и защите своих детей, в обучении их тому, что пригодится в жизни»53.

Биолог Тим Биркхед соглашается: «Вопрос отцовства лежит в основе поведения мужчин – и тому есть эволюционные причины. В нашем доисторическом прошлом мужчины, которые вкладывали в детей, рождённых не от них, в среднем оставили меньше потомков, чем те, кто поддерживал лишь генетически своё потомство. Как следствие – мужчины были и остаются озабочены вопросом отцовства…»54.

Теперь кратко отметим несколько сомнительных предположений, на которых базируется этот тезис:

• Любая культура организована вокруг моногамного брака и нуклеарной семьи.

• В обществе людей отцы, которые снабжали только собственных детей, оставили гораздо больше потомков, чем менее разборчивые в своей материальной щедрости.

• Обратите внимание, как это подводит скрытую генетическую базу под такую неопределённую вещь, как «озабоченность отцовством».

• В древние времена мужчина мог знать, которые из детей биологически его; это предполагает, что:

– он сознавал, что половой акт ведёт к рождению ребёнка, и

– он на 100 % был уверен в верности своей партнёрши.

• Охотник-собиратель мог не делиться добычей с другими голодными людьми, живущими в сплочённой группе собирателей (включая племянников и детей близких друзей) без угрозы того, что его пристыдят, отвергнут и исключат из общества.

Итак, в соответствии с общепринятым взглядом, поскольку отцовский вклад в потомство является преимуществом для его собственных детей (еда, защита, воспитание – всё для своего, а всех остальных к чёрту), женщины должны эволюционировать так, чтобы выбирать партнёра с доступом к большему количеству ресурсов, чьё поведение даёт понять, что он будет делиться только с ней и её детьми (признаки выборочной щедрости, верности и искренности).

Но, согласно этому представлению, две главные задачи самки (хорошие гены и доступ к ресурсам самца) создают противоречивую ситуацию для мужчины и женщины – как в их взаимоотношениях, так и в отношениях к соперникам того же пола. Райт понимает ситуацию так: «Большой вклад отца в потомство заставляет сексуальный отбор работать одновременно в двух направлениях. Не только самцы борются за ценные яйцеклетки самок, но и самки борются за ценный отцовский вклад в детей»55.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.