04.04.2009

04.04.2009

У Тани, как и у многих аутичных детей, не сформирован навык сопротивляемости, и это неосознанно поддерживается родителями, которые, видя, что у ребенка не получается что-то сделать, тут же начинают ему помогать, не дав времени или возможности научиться самому. Таким образом, ребенок не успевает получить никакого опыта, его все время как бы переносят на руках от одних действий к другим, не требуя его участия в них. Ребенок не получает ни положительного: «я сделал сам», ни отрицательного: «у меня не получилось», «я упал». И тот и другой опыт является мотивацией для продолжения развития навыков, но в одном случае это развитие следующего навыка, а в другом случае — поиск иных способов достижения необходимого результата.

Она пробует залезть на горку не по лесенке, а по скату, а я внимательно наблюдаю за ней, стоя рядом, чтобы в случае чего успеть подхватить ее. В этот момент папа, который увидел, что Таня хочет залезть на горку и испытывает трудности, ринулся ей помогать, а мне пришлось его останавливать.

— Как она научится, если не будет пробовать, не будет прикладывать усилий для достижения цели даже тогда, когда готова это делать? Получается, что она знакома только с началом (целью) и концом (результатом), а середины (процесса достижения результата) нет, так как помочь успевают раньше, чем она справится сама, и даже раньше, чем она попробует справиться.

— Но она же может упасть.

— А как она об этом узнает, если не давать ей возможности упасть и узнать, что это такое? Ей нужен свой опыт, а не наш. С какой стати она должна нам верить?

* * *

— Вот что в нем было всегда, — рассказывает Сережин папа, — так это любознательность.

— Аутичные дети в большинстве своем и есть любознательные, даже слишком. От чего и страдают, так как, не справившись с потоком информации, выстраивают защиты.

* * *

Учу Рому говорить, вернее, учу его разрешать себе говорить «не хочу», «не могу», «не знаю», «не помню», «надоело». Именно учу, потому что сам он, как и многие аутичные дети, сказать этого не может. Слишком важна для него оценка, и она должна быть идеальной. То, что иногда проще сказать «не знаю», чем говорить все подряд, он не понимает пока. Ему страшно признать себя незнающим, так как он боится возможной реакции. Знает, что знать — это хорошо и правильно. При этом часто психологическая невозможность сказать, например, слово «надоело» и придуманная им необходимость продолжать деятельность вне зависимости от желания приводят к срыву. Поэтому каждый раз, когда вижу, что момент настал, буквально заставляю говорить его эти слова. Убеждая его в том, что он имеет право как хотеть, так и не хотеть, как мочь, так и не мочь.

* * *

Одна из ключевых проблем аутичного ребенка, из которой потом и вырастает множество других, — изначально повышенный уровень доверия. Именно поэтому такие дети легко ломаются на том, чего другие бы и не заметили. И ломаются настолько сильно, что вынуждены выстраивать глобальную защиту, внутри которой находится их стопроцентное доверие к миру.

* * *

О том, что не нравится, надо говорить, не рассчитывая на то, что все всё поймут без слов и к тому же правильно отреагируют.

* * *

Для того чтобы была мотивация к излечению, необходимо видеть выгоду от этого. Для аутичного ребенка это также имеет значение: для того чтобы он хотел выйти из этого состояния, ему нужно ощущать выгоду. Выгода от аутизма заключается в том, что можно не видеть, не слышать и не чувствовать очень много чего. И в первую очередь это касается именно самого близкого ребенку круга. Если это «много чего», от которого ребенок аутизируется, исчезнет, то аутизм не будет выполнять своей роли и окажется не нужен.

Для того чтобы появилось желание выйти из аутизма, нужно идти от аутизма, а не к аутизму, как это происходит в большинстве семей.