8.1. Теория без регионов

8.1. Теория без регионов

На протяжении второй половины ХХ столетия во многих регионах Земли наблюдались феномены, необъяснимые с позиций демографических теорий, претендующих на универсальность (табл. 8.1).

Таблица 8.1. Важнейшие демографические феномены второй половины ХХ столетия, необъяснимые теориями демографического перехода и второго демографического перехода

Практическое решение демографических проблем в странах третьего мира редко основывалось на рецептах какой-либо одной из таких теорий и обычно представляло собой некий «коллаж» из них.

В Северной и Западной Европе к началу XXI столетия «не работала» уже ни одна из претендовавших на универсальность демографических концепций прошлого и позапрошлого веков. Марксистская связка «капитализм – абсолютное обнищание пролетариата – низкая продолжительность жизни», равно как и мальтузианские тревоги о перенаселении в этом регионе планеты давно неактуальны. «Классическая» теория демографического перехода также отработала свой век и не могла объяснить причин возникновения новой модели демографического поведения, доминирующей в этой части Европы в последние два-три десятилетия. Теория второго демографического перехода хорошо объясняет новые реалии демографического поведения европейцев, но именно в статусе региональной теории, претензии которой на всемирно-исторический масштаб остаются пока не более чем заявкой.

Теория демографического перехода не смогла объяснить и тенденции смертности в восточной части Европы. В эту теорию явно не вписывались различия динамики продолжительности жизни в двух частях мира «реального социализма» – европейской, где она стабилизировалась или сокращалась, и неевропейской (Вьетнам, Китай, Куба), где она росла. После распада СССР и начала рыночных реформ на основе теории демографического перехода оказалось невозможным объяснить, почему продолжительность жизни снижалась в России и росла во многих развивающихся странах, явно менее модернизированных, если судить по таким критериям, как величина среднедушевого ВВП, уровни образования населения, индустриализации, секуляризации и эмансипации женщин, чем Россия.

Ни теория демографического перехода, ни теория второго демографического перехода не дают ответа на вопрос о причинах, по которым в 1980-е годы траектории рождаемости в странах Северной и Западной Европы, Южной Европы и США резко разошлись. Масштаб данного явления далеко не так мал, как его часто хотят представить. В начале XXI в. уровень рождаемости в США практически обеспечивал простое замещение поколений, тогда как в Северной и Западной Европе обеспечивал его лишь на 75–80 %, а в Италии и Испании – только на 55–60 %. Перспективы сохранения неизменной численности населения и его сокращения вдвое – это, согласимся, принципиально различные варианты демографического будущего. Ни одна из теорий перехода не может объяснить и причин, по которым рождаемость во Франции на протяжении всего периода после окончания Второй мировой войны устойчиво превышает рождаемость в Германии.

Теория демографического перехода заимствовала из социальной антропологии прошлого reading history sideways – изучение истории по географическому срезу, основанное на предположении о том, что «сегодня» одних стран – это «завтра» других и вчера – «третьих».[372] В последнее время к этой методологии все более склоняются и авторы, развивающие теорию второго демографического перехода.[373] Однако применение подобного подхода к феномену сверхнизкой рождаемости в Италии и Испании заводит в тупик, так как нет никаких оснований говорить о том, что сегодняшняя южноевропейская рождаемость – это «вчерашняя» рождаемость в Северной Европе или США.

Вряд ли можно согласиться и с утверждением А. Г. Вишневского о том, что динамика рождаемости в Италии и Испании в последние десятилетия не противоречит теории демографического перехода. По мнению Вишневского, сверхнизкая рождаемость в этих странах объясняется тем, что это «страны второго, в лучшем случае, «полуторного» эшелона модернизации.[374] Однако «по теории» рождаемость в странах «запаздывающей модернизации» должна быть выше (как, например, это имеет место в сегодняшней Ирландии), а не ниже, чем в странах «первого эшелона».

Когда с началом рыночных реформ во всех европейских странах с переходной экономикой резко снизилась рождаемость, классическая теория демографического перехода снова оказалась «выше» объяснения подобных «мелочей». Более продуктивной – прежде всего применительно к странам Центральной и Восточной Европы – стала теория второго демографического перехода. При этом, как и положено «региональной» теории, ее объяснительная сила ослабевала по мере культурно-географического удаления от региона, для объяснения событий в котором она была первоначально предназначена, – Северной и Западной Европы.

В «третьем» мире теория демографического перехода оказалась более эффективным инструментом описания, объяснения и прогнозирования событий. Но и здесь она часто оказывалась бессильной. На ее основе не удалось, в частности, предвидеть и объяснить снижение продолжительности жизни в Африке южнее Сахары в результате эпидемии СПИДа. По прогнозам международных организаций, опубликованным в 1995 г., ожидаемая на 2025 г. численность населения стран Южной Африки оценивалась величиной 83 млн человек. В 2003 г. эта оценка была снижена вдвое – до 41 млн человек, а в 2005 г. повышена до 54 млн человек.[375]

Что касается величины ошибки в определении продолжительности жизни, то она из-за эпидемии СПИДа в ряде стран и вовсе вышла за все допустимые пределы, превысив 10, а иногда и 15 лет. Причина ошибки элементарно проста: вместо того чтобы, как положено «по теории», двигаться вверх, траектория продолжительности жизни резко устремилась вниз.

В конце 80-х гг. прошлого века, когда эпидемия СПИДа только разгоралась, А. Р. Вяткин писал о том, что «в традиционных поисках универсального ключа к труднейшим социально-демографическим проблемам большинство демографов-практиков предпочло укрыться в мощном здании многократно доказавшей свою адекватность теории демографического перехода. Это породило колоссальное число стандартных прогнозов либерально-прогрессистского, если так можно выразиться, типа. Все они базируются на таких предпосылках, как безусловное и непрерывное снижение смертности (младенческой и взрослой) и быстрое падение рождаемости. Жизнь не подтвердила этих прогнозов в значительном числе стран Азии, Африки и Латинской Америки».[376] Сегодня альянс теории демографического перехода и регионального демографического прогнозирования принимает еще более декоративный характер. Несмотря на ритуальные ссылки на данную теорию, в действительности региональные демографические прогнозы в большинстве своем представляют собой перенос существующих тенденций в будущее с использованием более или менее сложного математического аппарата. Составители таких прогнозов – люди прагматичные. В большинстве своем они трезво оценивают реальный прогностический потенциал теории демографического перехода, общий характер которой, по словам Ж.-К. Шене, делает ее «явно неспособной предсказывать характер исторического развития в любой отдельно взятой стране».[377]

Непригодными оказались универсалистские демографические теории и для объяснения различий в характере и результатах демографической политики в Китае, Индии и странах Латинской Америки. И здесь речь идет о весьма крупномасштабных политических и демографических событиях.

В Индии неудачная демографическая политика явилась одной из основных причин поражения правящей партии на парламентских выборах в 1977 г. и предопределила характер такой политики на долгие годы вперед. Успехи «политики одного ребенка» в КНР резко изменили соотношение численности населения Китая и Индии: в середине прошлого века в Китае проживало в полтора раза больше людей, чем в Индии; во второй четверти нынешнего века при сохранении сегодняшних тенденций мировым лидером по численности населения станет Индия.

В Латинской Америке, несмотря на взрывные темпы роста населения в 1960–70-х гг., удалось относительно безболезненно справиться с демографическими проблемами. Единственным исключением был относительно короткий эпизод в Перу: кампания насильственных стерилизаций, проводившаяся режимом А. Фухимори, существенно подорвала его авторитет и после падения режима была прекращена.

Причины, по которым универсалистские демографические теории оказались неспособными к объяснению и прогнозированию целого ряда важнейших феноменов и тенденций демографического развития регионов Земли, лежат как в особенностях построения этих теорий, так и в свойствах самого демографического развития. Начнем с первых.

Несмотря на принципиальные различия в интерпретации острейших социальных проблем, методы построения универсалистских теорий имеют общие черты. Во-первых, это стремление сформулировать «закон народонаселения» в виде, пригодном для описания всей человеческой истории (у Мальтуса) или крупных исторических эпох (законы народонаселения общественных формаций у марксистов, переход от традиционного общества к современному в теории демографического перехода). Во-вторых, указание на некоторый важнейший, первичный по сравнению с остальными, фактор и/или механизм, определяющий взаимодействие социально-экономических и демографических процессов. В-третьих, уверенность в том, что именно эта главная связь будет доминировать на протяжении всего периода, для которого строится теория. В четвертых, убеждение в том, что на протяжении данного периода эта связь будет доминировать во всех регионах Земли.

К сказанному следует добавить, что одна из универсалистских теорий – теория демографического перехода – является весьма жестко построенной стадиальной теорией. В соответствии с ней все регионы в «обязательном порядке» проходят через стандартный набор стадий такого перехода. Движение происходит в одномерном пространстве и только вперед, максимум «вольностей», допускаемых такой теорией, ограничивается возможностью более быстрого или медленного движения в заданном направлении. Возможность ветвлений исторического процесса, попятных, а тем более «боковых» движений исключается (последние в одномерном пространстве невозможны по определению). Этот «стадиальный детерминизм» дополняется «стадиальным редукционизмом» – тенденцией трактовать региональные различия, связанные с нахождением на разных стадиях перехода, как существенные, а все остальные как несущественные.

Отметим также, что глобальные теории всегда используются их создателями и адептами в качестве аргумента в политических спорах, кипящих на родной почве. Та или иная глобальная теория объявляется в ходе таких споров единственно верной, а политические оппоненты в данной стране – людьми, не понимающими законов мирового развития. Одним из пионеров подобного подхода выступил Т. Мальтус, для которого вечное, по его мнению, стремление людей размножаться быстрее, чем это позволяют продовольственные ресурсы, служило аргументом в дебатах по вопросу о социальной политике Англии в отношении бедных. Широко применяется данный подход и в современных российских политических дебатах. Его сторонники, опираясь на глобальные теории, обычно предлагают решать отечественные демографические проблемы с позиций теории демографического перехода и неомальтузианства.

Практическим следствием подобных подходов оказывается убеждение в том, что для объяснения закономерностей регионального демографического развития и управления им вполне достаточно применить на региональном уровне «правильную» (какую именно – другой вопрос) всемирно-историческую теорию. Однако независимо от того, о какой из таких доктрин – марксизме неомальтузианстве, построениях Римского клуба или теории демографического перехода – шла речь, дело всегда заканчивается примерно одним и тем же. События региональной демографической истории категорически не хотят подчиняться логике глобальных теорий, в результате чего последние рано или поздно теряют политический и интеллектуальный кредит.

Причиной подобного хода развития событий является глубокая неоднородность мира. Глобальные доктрины, отражая точку зрения одной части человечества, неизбежно вступают в противовес с образом мысли и действий другой. Инакомыслящие и инакодействующие народы, во многих случаях даже не зная о существовании тех или иных глобальных теорий, ведут себя в явном противоречии с ними и в конечном счете опрокидывают их.

На неспособность универсалистских демографических теорий объяснять и предсказывать острые и часто весьма болезненные ситуации, складывающиеся в отдельных регионах Земли, можно реагировать по-разному, что, собственно говоря, и делает сегодня научное сообщество. Различие возможных подходов демонстрирует, в частности, дискуссия на страницах журнала «Общественные науки и современность».[378]

Суть спора, если отвлечься от частностей, сводилась к двум вопросам: во-первых, о границах той области, в которой теория демографического перехода (ТДП) обладает достаточной объяснительной способностью и практической полезностью, и, во-вторых, о возможности и целесообразности использования исследовательских подходов, базирующихся на альтернативных ТДП основаниях.

Отвечая в ходе этой дискуссии на мою критику в адрес ТДП, А. Г. Вишневский весьма подробно и, если не ошибаюсь, впервые в своем научном творчестве систематически перечислил многочисленные ограничения, связанные с использованием этой теории. «ТДП, – отмечает он, – …не должна использоваться при анализе всех классов… ситуаций, она изначально призвана объяснить только те из них, которые возникают в связи с «одноразовым» историческим переходом от одного типа демографического воспроизводства к другому».[379] ТДП, – добавляет А. Г. Вишневский, – не должна использоваться и для описания ситуаций, которые не связаны с модернизацией, движением от традиционного общества к современному, от более религиозного – к менее религиозному, от индивида, опутанного общинными узами, – к свободной личности и т. д., «ибо она занимается только тем, что происходит, когда такое движение наличествует».[380] Кроме того, справедливо полагает А. Г. Вишневский, «ТДП не предназначена для анализа постпереходных ситуаций, с которыми по мере завершения демографического перехода в разных странах приходится сталкиваться все чаще и чаще».[381] Наконец, по его мнению, «ТДП описывает изменение вековых тенденций в масштабах всего человечества»,[382] и, следовательно, от нее нельзя требовать объяснения таких, например, тенденций, как распространение эпидемий и рост смертности в тропической Африке.[383]

Суммировав все ограничения, перечисленные А. Г. Вишневским, остается сделать вывод: во многих регионах мира, включая Россию, ТДП описывает лишь некоторую, причем постоянно сужающуюся, область демографических изменений. В таких регионах ТДП с каждым годом оказывается все менее надежной основой демографической политики. Возникает, следовательно, необходимость разработки иных, отличных от ТДП и других универсалистских теорий, методологических подходов.