Предательство

Предательство

Предательство – тоже разновидность потери. Утрачивается невиновность, доверие и простота в отношениях. Каждый человек в свое время переживает предательство, даже на космическом уровне. Ложная убежденность Эго, его субъективные фантазии о всемогуществе усиливают тяжесть этого удара. (Ницше отметил: какое горькое разочарование мы испытываем, когда узнаем, что мы не Боги!)

Расхождение между фантазиями Эго и ограничениями нашей нестабильной жизни нередко ощущается как космическое предательство, как будто нас покидает некий вселенский родитель. Роберт Фрост обратился к Богу с такой просьбой: «Господи, прости мне мелкую шутку над тобой, и я прощу Тебе великую шутку надо мной»[47]. А Иисус на кресте возопил: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»

Вполне естественно, что мы хотим защититься от этого тревожного мира, его амбивалентности и неоднозначности, проецируя свою детскую потребность в родительской защите на равнодушную Вселенную. Детское ожидание защиты и любви часто наталкивается на предательство. Даже в самой теплой семье ребенок неизбежно испытывает травматическое воздействие, связанное либо с эмоциональной «избыточностью», либо с эмоциональной «недостаточностью». Наверное, ничто не вызывает такой сердечной дрожи у родителей, как осознание того, что мы наносим травму своим детям уже тем, что остаемся самими собой. Поэтому каждый ребенок прежде всего ощущает предательство со стороны человечества из-за налагаемых родителями ограничений. Альдо Каротенуто отмечает:

…нас могут обмануть лишь те, кому мы доверяем. И все-таки мы должны верить. Человек, который не верит и отказывается от любви из страха перед предательством, скорее всего не будет испытывать эти муки, но кто знает, чего еще ему придется лишиться?[48]

Чем больше это «предательство» невинности, доверия и надежды, тем более вероятно, что у ребенка разовьется базовое недоверие к миру. Глубинное переживание предательства приводит к паранойе, к обобщению потерь при переносе. Один мужчина, которого я наблюдал совсем недолго, вспомнил тот день, когда от него навсегда ушла мать. Несмотря на свой удачный брак по любви, он никогда не мог доверять своей жене, везде за ней следовал, настаивал на том, чтобы она прошла тест на детекторе лжи и тем самым доказала свою верность, а самые незначительные инциденты считал доказательствами ее предательства, которое, как он считал, уготовлено ему судьбой. Несмотря на постоянные заверения жены, что она ему верна, в конце концов он заставил ее от него уйти и счел ее «уход» подтверждением своей убежденности в том, что она предала его раз и навсегда.

На самом деле паранойяльные мысли в той или иной мере присущи каждому из нас, ибо все мы имеем космическую травму, находимся под воздействием травматической экзистенции и тех людей, которые подорвали наше доверие.

Доверие и предательство – это две неизбежные противоположности. Если человека предали – а кого из нас не предавали? – как трудно ему после этого доверять другим! Если вследствие родительского невнимания или насилия ребенок чувствует предательство родителей, позже он вступит в отношения с человеком, который повторит такое предательство, – этот психологический паттерн называется «реактивным образованием», или «самосбывающимся пророчеством», – или же он станет избегать близких отношений, чтобы избежать повторения боли. Вполне понятно, что в любом случае его выбор в настоящем будет подвержен сильному травматическому воздействию прошлого. Как и в случае вины, поведение человека во многом определяется его индивидуальной историей. Тогда формировать новые, доверительные отношения – значит заранее допускать возможность предательства. Отказывая человеку в доверии, мы не устанавливаем с ним глубоких, близких отношений. Не вкладывая ничего в эти рискованные глубокие отношения, мы препятствуем установлению близости. Таким образом, парадоксальность бинарной оппозиции «доверие – предательство» состоит в том, что одна из ее составляющих обязательно предопределяет другую. Без доверия нет глубины; без глубины нет настоящего предательства.

Как мы уже отмечали, когда говорили о вине, самое трудное – это простить предательство, особенно то, которое кажется нам обдуманным. К тому же способность прощать – это не только внутреннее признание нашей способности предавать, а единственный способ освободиться от оков прошлого. Как часто нам встречаются ожесточенные люди, которые так и не простили своего бывшего супруга, который их предал! Оставаясь в плену у прошлого, такие люди все еще остаются в браке с предателем, их все еще разъедает соляная кислота ненависти. Мне также встречались пары, которые уже формально развелись, но по-прежнему испытывали ненависть к своему бывшему супругу не за то, что он сделал, а именно за то, что он не сделал.

Джулиана была «папиной дочкой». Она нашла мужчину, который заботился о ней. Хотя ее раздражала его опека, а его – ее постоянная потребность в помощи, их поведение определялось бессознательным соглашением: он будет ей мужем-отцом, а она – его преданной дочерью. Когда ее муж перерос эти бессознательные отношения и восстал против них, им обоим было чуть больше двадцати, Джулиана пришла в ярость. Она по-прежнему оставалась обидчивой, как маленькая девочка, не осознавая, что уход ее мужа был призывом стать взрослой. Его предательство казалось ей глобальным и непростительным, тогда как в действительности он «предал» только симбиотические детско-родительские отношения, от которых ей самой никогда бы не удалось освободиться. Достаточно сказать, что она сразу же нашла другого мужчину, с которым стала отыгрывать ту же самую зависимость. Призыв к тому, чтобы стать взрослой, она оставила без внимания.

Предательство часто ощущается человеком как изоляция его Я. Отношения с тем Другим, на которого он рассчитывал, возлагал какие-то ожидания и вместе с которым отыгрывал folie a deux[49], теперь стали сомнительными, а базовое доверие к нему оказалось подорванным. При таком изменении сознания может произойти существенный личностный рост. Мы можем многому научиться в результате полученных травм, но если мы не научимся, то получим их снова, в другой ситуации, или станем отождествлять себя с ними. Многие из нас так и остались в прошлом, «идентифицируясь со своей травмой». Бог, наверное, «предал» Иова, но в конечном счете потрясаются именно основы мировоззрения Иова; он переходит на новый уровень сознания, и его испытания становятся Божьим благословением. Как только на Голгофе Иисус почувствовал, что его предали не только иудеи, но и Отец, он сразу окончательно принял свою судьбу.

Естественно, что предательство заставляет нас чувствовать себя отвергнутыми и, наверное, вызывает чувство мести. Но месть не расширяет, а наоборот, сужает наше сознание, так как снова возвращает нас в прошлое. Люди, поглощенные местью, при всей глубине и оправданности их горя, продолжают оставаться жертвой. Они все время помнят о случившемся предательстве, и тогда расстраивается вся последующая их жизнь, которую они могли бы построить себе на благо. Точно так же человек из всевозможных форм отрицания может выбрать одну – оставаться бессознательным. Эта уловка – отказ человека ощутить боль, которую он уже однажды испытал, – становится сопротивлением личностному росту, который должен произойти у любого, изгнанного из рая, и всякому требованию расширения сознания.

Еще один соблазн человека, которого предали, заключается в обобщении своего переживания, как в уже упоминавшемся случае паранойи мужчины, которого бросила мать. Если она его покинула, то нет никаких сомнений в том, что любая другая женщина, за которой он станет ухаживать, сделает то же самое. Эта паранойя, которая в данном конкретном случае кажется вполне понятной, заражает цинизмом почти все отношения. Склонность к обобщению на основе любых острых переживаний предательства приводит к узкому спектру ответных реакций: от подозрительности и избегания близости до паранойи и поиска козла отпущения.

Предательство побуждает нас стремиться к индивидуации. Если предательство вытекает из нашей экзистенциальной наивности, то нам хочется охватить все больше вселенской мудрости, диалектика которой, как оказывается, сводится к приобретению и потерям. Если предательство вытекает из нашей зависимости, нас тянет туда, где мы можем оставаться инфантильными. Если предательство вытекает из сознательного отношения одного человека к другому, нам приходится страдать и постигать полярности, заключающиеся не только в самом предательстве, но и в нас самих. И в любом случае, если мы не останемся в прошлом, погрязнув во взаимных обвинениях, то обогатим, расширим и разовьем свое сознание. Эту дилемму очень хорошо обобщил Каротенуто:

С точки зрения психологии переживание предательства позволяет нам испытать на себе один из фундаментальных процессов психической жизни: интеграцию амбивалентности, включающей в себя чувства любви – ненависти, существующие в любых отношениях. Здесь снова нужно сделать акцент на том, что такое переживание испытывает не только человек, обвиняемый в предательстве, но и человек, переживший его и бессознательно способствовавший развитию цепи событий, которые привели к предательству[50].

Тогда самая большая горечь предательства может заключаться в нашем невольном признании – которое часто происходит через несколько лет, – что мы сами «согласились на тот танец», который в свое время привел к предательству. Если мы сможем проглотить эту горькую пилюлю, то расширим представление о своей Тени. Мы не сможем всегда быть такими, какими хотим выглядеть. Опять же сошлемся на Юнга: «Переживание самости – это всегда поражение для Эго»[51]. Описывая собственное погружение в бессознательное в двадцатые годы ХХ в., Юнг рассказывает нам о том, как ему время от времени приходилось себе говорить: «Вот еще одна вещь, которую ты о себе не знаешь»[52]. Но именно горький вкус этой пилюли вызвал такое развитие сознания.

Переживая потери, печаль и предательство, мы «погружаемся в глубь», а, может быть, и «проходим через» них к более широкому Weltanschauung[53]. Например, Дэвин, казалось бы, погрузился в трясину печали по своей покойной жене. Но его ощущение ненужности и внутренней разобщенности не соответствовали его потере. Проработав это переживание, он смог увидеть, что он потерял самого себя, печалясь по своей непрожитой жизни, преданный с самого детства другим и обреченный жить, как задумал кто-то другой. Только выдержав мучительные страдания в течение этих двух лет, он, наконец, смог начать жить собственной жизнью.

Потери, печаль и предательство, которые мы испытываем, означают, что мы не можем удержать все в своих руках, принимать все и всех такими, какие они есть, и обойтись без острой боли. Но эти переживания дают нам толчок к расширению сознания. Среди всеобщей изменчивости возникает одно постоянное стремление – стремление к индивидуации. Мы находимся не у истоков и не у цели; истоки остались далеко позади, а цель начинает от нас отдаляться, как только мы к ней приближаемся. Мы сами – это наша теперешняя жизнь. Потери, печаль и предательство – не просто гиблые места, в которых нам невольно приходится оказываться; это связующие звенья с нашим зрелым сознанием. Они являются такой же частью нашего странствия, как и то место, где можно остановиться и передохнуть. Великий ритм приобретений и потерь остается вне нашего контроля, но в нашей власти остается лишь желание найти даже в самых горьких переживаниях то, что дает силы жить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.