Слезай с креста, нам нужны дрова!

Слезай с креста, нам нужны дрова!

Если первая ошибка традиционной психологии состоит в том, что материнский архетип оказался неоправданно привязан к полу («гендеризирован»), то вторая заключается в определении роли матери исключительно через самопожертвование и готовность служить. За таким пониманием ее роли скрывается большая ложь: вовсе не ребенок нуждается в порабощенной матери, а инфантильный и неуверенный муж. Культура так давно благосклонно взирает на мужчин, которым необходимо, чтобы их женщины были привязаны к дому 24 часа в сутки, если не босые и беременные, то хотя бы постоянно занятые и перегруженные эмоционально, что психология разработала теории, объясняющие этот мужской невроз. Терпимость к такой паранойе оправдывается теориями о мужской тревоге по поводу отцовства или «естественным» стремлением мужчин к сексуальному контролю и их собственническими чувствами к детям, или завистью к матке, или мужскими генами, но очень редко можно что-то услышать о традициях прошлого, допускавших превращение жены в объект. Психология по-прежнему заражена существовавшим на протяжении столетий сексизмом и потому истолковывает материнство в пользу неуверенного взрослого мужчины и утверждает, что такая модель и есть норма. Наш традиционный миф о мамочке пустил настолько мощные корни, что сами женщины, в том числе женщины-психологи, покупаются на представление о материнстве как самопожертвовании и этим связывают себя. Ужас этой ошибки в том, что самопожертвование матери не удовлетворяет потребностей ребенка, потому что вредит процессу идентификации. Какой ребенок захочет идентифицироваться с рабыней? Неудивительно, что в наиболее сексистских культурах родиться женщиной считается проклятьем. Однако те же самые сексистские общества до сих пор отказываются понять, что проклятие – это также быть сыном рабыни, мужем рабыни, отцом никчемных дочерей. Эти мужчины покалечены, лишены возможности идентифицироваться с половиной полученного по наследству.

Любая ортодоксальная религиозная система – христианство, мусульманство, иудаизм и др. – является прекрасной иллюстрацией того, чем неприятие феминизма оборачивается для психологии человеческих отношений. В некоторых фундаменталистских обществах жена на сегодняшний день занимает положение более униженное, чем положение раба, прислуживающего в древнеримском доме во времена императора Адриана. Традиции, обычаи и законы защищали домашних рабов в Древней Греции лучше, чем сегодня защищены женщины в некоторых наиболее деспотичных патриархальных обществах. Как известно, император Адриан приговорил знатную женщину к изгнанию, потому что она плохо обращалась со своими рабами. Когда мы думаем о «рабах» эпохи античности, мы путаем положение тех, кто попал в плен на войне и умирал от непосильного труда на рудниках, с положением домашнего раба, чей статус был совершенно иным. Домашний раб мог накопить денег и выкупить свою свободу. Его статус в период правления Адриана был во всех отношениях лучше, чем сегодня положение жены во многих фундаменталистских сектах. Последствия влияния патриархальных укладов на женщину очевидны и многократно зафиксированы, но о том, как при таком общественном устройстве слабеет душа мужчина, сказано куда меньше. Когда мы видим лишенную власти королеву, мы начинаем подозревать, что и король не очень силен; угнетенные женщины растят неполноценных сыновей; слабость и безотчетный страх перед женщинами лишает зараженных сексистскими предрассудками мужчин возможности испытать любовь во всей ее глубине. Между хозяином и рабом не может быть любви, как точно выразился Гегель.

Такая модель материнства по-прежнему скромно присутствует в нашей якобы постфеминистской культуре, потому что она перешла во внутренний план и стала невидимой. Психологические школы также пристрастны, многие специалисты не видят, что мать может быть слишком заботливой, слишком дающей, слишком самоотверженной – настолько, что это вызывает отчуждение. Я не говорю сейчас о том самопожертвовании, которое является осознанным выбором, решением отказаться от чего-то или поступиться чем-то, чтобы служить делу, растить детей, быть с ними, пока они маленькие. Осознанный выбор – это не то же самое, что бессознательная приверженность культурной модели, отнявшая у женщины ее идентичность, ее либидо, ее чувство полноты жизни.

Если предыдущие поколения женщин ощущали и видели ограничения, навязанные их полу, то молодые девушки постфеминистской культуры воспринимают свое стремление к материнству как порыв души и, таким образом, считают его своим личным, а не культурно обусловленным выбором. Вот так миф, совершающий работу на заднем плане, становится невидимым: человек считает, что это его личный выбор. Миф – это всегда явление культуры, переживаемое как нечто личное, идущее от сердца. Многие молодые женщины не понимают, что феминизм отнюдь не утратил своей актуальности, как убеждают их некоторые. Для такой значительной перемены, как установление равенства полов, нужно больше, чем одно поколение, больше, чем одна культура, один пол, одна попытка. Это межпоколенческая, трансгендерная, межкультурная, глобальная задача, которую необходимо продолжать решать как женщинам, так и мужчинам, как психологам, так и политикам.