Дифференциальные определения

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дифференциальные определения

Теперь мы определимся с механизмом гносеологического образования всех трех видов вещей – реальных предметов, эйдосов и идеалов (идей).

О первом механизме, правда, мы не будем сильно распространяться, а сосредоточимся на критике возможности наличия «реальных предметов для нас». В онтологии нами рассмотрена онтологическая система сущего, и там мы определили, что собственно реальные предметы и вещи находятся в реальности, которая, к сожалению, непосредственным образом нам недоступна за счет нашего же собственного гносеологического устройства, но которая вместе с тем рождается третьим в отношении нас с сущим как познающего с познаваемым. Здесь мы обратим внимание на то, каковы причины основных ошибок и допущений, которые делает человек (мы имеем в виду материалиста в нашем понимании), полагая, что то, что он видит, и является тем, что есть.

Во-первых, мы воспринимаем вещь через призму нашего способа существования (время, пространство, модальность и интенсивность), вовсе не интересуясь, насколько тем самым мы исчерпали эту вещь своим восприятием. Во-вторых, это, конечно же, барьер, установленный порождаемой нами «плюс-тканью», – этот феномен, казалось бы, при полной его идеалистичности, в значительной степени принадлежит сфере материализма, ведь это прежде всего имена вещей. Создание «плюс-ткани» – это не что иное, как способ привнесения в предмет того, чего он изначально не имеет, короче говоря, этот механизм опять-таки удаляет нас от реальности. Но и это еще, что называется, полбеды. В-третьих, угрожающе выглядит феномен индивидуальной реальности, который безапелляционно и с очевидной отчетливостью накладывает свой отпечаток на реальный предмет, точнее, видоизменяет его. Но в большей степени это уже касается не столько реальных предметов, сколько их имен, ведь именно они способны к идеалистическому росту.

Понять все указанные сложности можно, конечно, и прагматически, но предоставим это право – право провожатого нашего понимания – принципу отношения. В аналитической философии поднятые нами вопросы и трудности рассматриваются с завидным упорством и, надо сказать, подчас весьма успешно. Но все-таки допущений и там хватает. К примеру, предполагается, что есть имена, которые столь сцеплены с предметом, что можно отставить всякие сомнения относительно их возможной диссоциации, и что при произнесении этого заветного имени у всех людей с поражающим единодушием возникнет одинаковое представление.

Для примера такого имени используют слово «лев». За всех, конечно, не скажешь, но ведь многое зависит от контекста. Так, весьма характерными ассоциациями на это слово являются не только вышеуказанный хищник, но и черта характера, один общеизвестный историко-литературный персонаж, знак гороскопа, какие-то моменты из личной жизни и, наконец, на волне различных ассоциаций может всплыть даже образ Ф.Г. Раневской, исполняющей роль тетушки-домработницы в кинофильме «Весна»: «Лев – это я…»

Психософия полагает, что специфическое проявление принципа отношения в гносеологических системах субсубъекта и трисубъекта делает невозможным восприятие ими просто информации, то есть «просто информации» для них просто не существует. (Когда говорят: «Это только в качестве информации» – всегда рассчитывают на какой-то определенный эмоциональный резонанс, недаром после этих слов с завидным постоянством рассказывают или какую-то чрезвычайную сплетню, или пикантность, а то и гадость.) Всякая новая информация непременно оказывается в отношении со всем содержанием нашей гносеологической системы, что, конечно, некоторым образом искажает ее или, можно сказать, преломляет, но так или иначе в конечном итоге все-таки лишает ее первозданности. Так что по большому счету материализм с его якобы «девственными» именами для реальных предметов так же иллюзорен, как и идеализм с его опосредованно эмоционально-окрашенными псевдоинформативными образами отсутствующих предметов.

Вообще говоря, материализм с идеализмом подчас поразительным образом сближаются. Закрыто-системность материализма, а он закрытосистемен по той причине, что рожден интеллектуально (законы, константы, системы координат, постулаты), не может существовать без идеалов (беспредметных идей). Так механика стояла на идеалах абсолютного времени и пространства, которые были в свое время опровергнуты А. Эйнштейном, что, как известно, поколебало все здание физики. Сам А. Эйнштейн ввел понятие пространства-времени, практически четвертое измерение, но ведь это тоже идея… Так что гносеологическая близость этих якобы врагов и вечных спорщиков очевидна, а противопоставление их друг другу иногда кажется просто смешным.

Но оставим это, поскольку нас в большей степени интересуют механизмы рождения голых идей (идеалов), их отношения с эйдосами, ну и, соответственно, их дифференциальная диагностика. Для конкретизации этого вопроса нам следует обратиться к механизму гносеологической диссоциации.

Иногда говорят: «А сейчас постарайтесь не думать». Всякий, кто пробовал последовать такому совету, знает, что это дело весьма непростое, а без предварительной медитативной тренировки подчас даже и невозможное. Но зато если мы все-таки добиваемся этого «ничегонедумания», то в придачу к самому «ничегонедуманию» мы получаем и какое-то очень своеобразное состояние, чем-то напоминающее просмотр киноленты с замедленной скоростью.

Это своеобразное ощущение, если нам позволительно относительно него подумать, разрастающегося настоящего, оно словно становится больше, шире, объемней. Так мы переживаем непосредственное нераздельное отношение с тем, что имеет место быть. Но стоит нам только чуть-чуть задуматься, и моментально это ощущение улетучивается. И мы сами словно бы отдаляемся от реальности, позволяя себе существовать сразу в двух параллельных мирах – того, что мы, грубо говоря, видим, и того, о чем думаем, даже если мы думаем то, что видим. Это и есть точка диссоциации. Точка диссоциации – это тот момент, когда некая первичная имманентная неопределенность, нераздельность, целостность во всей ее красе, то есть без ограничений, не знающая различий, сходств и тождеств, подобно пустоте (поскольку она не различима) разрывается, образуя два видимых и совершенно самостоятельных относительно друг друга потока: один – это все то, что вне нас, нашего первичного познающего центра, второй – это наш собственный гносеологический штаб, порождающий мысли, суждения, оценки, прогнозы и проч.

Перед точкой диссоциации существовал какой-то совершенно иной, невидимый процесс, он в корне отличен от постдиссоционных. Он подобен невидимому нами в пузырьковой камере физиков-ядерщиков фотону, который распадается на позитрон и электрон, а те, в свою очередь, уже оставляют в ней след, так что если несведущий наблюдатель увидел бы это действо, то был бы немало удивлен, поскольку ему бы показалось, что и позитрон, и электрон родились из пустоты. Положение человека затруднено в еще большей степени: мы не только не видим процесса до его диссоциации, но и из двух процессов, родившихся из точки диссоциации, мы видим лишь один – наше мышление (в самом широком смысле слова, то есть включая его содержание, а значит, и наше видение мира материи). Другими словами, после того как нечто, имеющее место и незримое нами, разделилось в точке диссоциации на два новых процесса: наше мышление (первый) и то, что вне его (второй), т. к. оно (второй процесс) вне нашего мышления (первый процесс), мы теряем возможность видеть и познавать этот второй процесс.

Теперь покажем эту мысль на банальном примере. Вы назначили кому-то встречу – ждете, вы не думаете о том, как он (тот, кому вы назначили встречу) едет или идет на нее, вас это не занимает, вам известно только одно – он должен быть здесь во столько-то. Но проходит назначенное время, ожидаемый вами человек не появляется, и вы констатируете факт: «Опаздывает». Проходит еще какое-то время (у всякого свое в зависимости от его терпения), и вы вдруг начинаете строить предположения – «транспорт», «необязательность как черта характера», «что-то случилось, потому что он никогда не опаздывает» и т. д. Этот момент и есть точка диссоциации. До того был непонятный, невидимый процесс, в который было включено все, что происходило, без какой-либо дифференцировки, но вот что-то случилось, мысль оторвалась от реальности и пустилась в предположения, чем смелее и самоувереннее предположение, тем больше угол расхождения вас и реальности («Где ты шлялся, я все морги обзвонила!» – «Извини, засиделся в библиотеке»). Причем наше волнение (обида, досада и что-то там еще) – стопроцентное доказательство того, что мы действительно пребывали в иллюзорной реальности нашего, грубо говоря, воображения, будучи оторваны от мира реальных событий.

Это был мир идей, голых идей, не имеющих под собой никакого реального основания, они сами не имели никакого отношения к реальному положению вещей, познание реальности было нам недоступно, но сознание не допускает «белых пятен». Такие процессы протекают постоянно, но они просто не воспринимаются нами так серьезно, а поэтому и не замечаемы нами. Мы постоянно сильно или не очень, но разорваны, диссоциированы с реальностью.

С позиции новой методологии мы в таком случае всякий раз имеем дело со смещением точки обзора – этот феномен уже был нами рассмотрен в предыдущих публикациях, здесь же для пущей ясности мы уподобим его первичному познающему центру, то есть той первичной единице нас, которая самым непосредственным образом осуществляет процесс познания нами. Точка обзора определяет, таким образом, самого познающего, возможности его познания, она определяет то, каким образом он преломляет познаваемое в собственных гносеологических структурах и проч., и проч.

Если точка обзора находится в нас, то наше познание максимально достоверно, пусть хотя бы лишь для нас самих (ведь это мы сами познаем), поскольку невозможно себе даже представить более достоверного познания! Но кому как не психологам знать, насколько человеку свойственно смещать свою точку обзора и верить в то, что он знает, что другой человек чувствует, думает и т. п. А как человек любит давать советы! Советы – это то же самое смещение собственной точки обзора. Но что такое смещение точки обзора? Механизм, порождающий допущения, и только. Чтобы убедиться в этом, спросите себя: «Куда возможно сместить свою точку обзора?» – после чего станет понятно, что, сместившись, она становится ничем, так что сместить ее можно лишь в никуда. Вот вам и идеалы. Одними из самых сложных в психотерапевтическом смысле являются пациенты с ипохондрическими чертами – иногда создается впечатление, что их точка обзора утеряна безвозвратно. Смещена же она у таких пациентов, как правило, в гипотетическую болезнь. Ситуация поэтому здесь вдвойне сложная, поскольку мало того, что само смещение точки обзора начинает с умопомрачительной интенсивностью производить на свет идеалы («неблагоприятные прогнозы», «неэффективность лечения», «неквалифицированность врачей»), но и смещена она не куда-нибудь, а тоже в идеал (ведь «болезнь», которую выдумывает себе ипохондрик, тот же самый идеал)!

Ну и теперь следует сказать о главном.

Эйдос – это тонкое динамичное отношение процессов реальности, с одной стороны, и нашей познавательной способности, нашего познающего центра – с другой. Эйдос – живое отношение этих процессов: реальность постоянно убегает, словно отталкиваясь от нас, а мы словно постоянно нагоняем ее, но не успеваем дотронуться до беглянки, соединиться с ней, и она вновь оказывается уже на значительном удалении от нас. Если это отдаление оказывается критическим и возможность догнать ее с катастрофической скоростью уменьшается, то наше мышление в мгновение ока создает муляж этой реальности – идеал, пустую идею, «свято место пусто не бывает». Неосознанно мы очень боимся, что реальность покинет нас, мы не можем без нее, а разницы в том, истинна ли она (эта реальность) или иллюзорна, для сознания, как это ни парадоксально, нет! Идеал, таким образом, описывается некой экспоненциальной кривой, точнее, постдиссоционные процессы круто расходятся в разные стороны по соответствующим экспоненциальным кривым, не оставляя ни малейшего шанса на последующее воссоединение.

Когда мы говорим об эйдосе и реальности (о том, что есть), правомерно использовать понятие «тождества». Но тут необходимо правильное понимание: тождество есть только тогда, когда есть хотя бы малое отличие между вещами, которые мы признаем тождественными. И такова сущность эйдоса, поскольку мы сами отличаем его от вещи, которую он отражает. Но его отличие от идеала (свободной идеи) как раз в том, что он постоянно стремится к своему основанию, отрывается от него и вновь стремится, в этом его живость и естественность его бытия.

Возвращаясь к онтологии, следует, по всей видимости, внести в нее некоторые коррективы «технического характера». Бытие – есть нечто, что находится на значительном структурном отдалении от нас, может быть, даже бытие – есть третье в отношении сущего и реальности, образованной как третье в отношении нас и сущего. И если сущее – есть сама по себе возможность, основа основ, то бытие – это как раз и есть мир эйдосов, там, где сущность начинает звучать для человека, скрываясь все-таки за тем, что мы считаем реальностью.

Эйдосы – это все то, что живет в нашем первичном познающем центре относительно того, что находится вне этого центра, но с обязательным условием: это внешнее должно иметь под собой реальное или непосредственное основание. Идеал же (холодная, свободная, пустая идея) – это тот пост-эйдос, который был некогда исторгнут из познающего центра вовне по причине утраты им своего основания. Таким образом, корни его все равно оказываются утоплены именно в самом нашем существе, но живет идеал вне нашего познающего центра – и тем самым привлекает его к себе, подобно сказочному, загадочному образу, заставляет пытливый человеческий ум найти разгадку себя и тем самым жестоко обманывает его, поскольку разгадки-то нет и не может быть, ведь за пышным фасадом идеала не скрывается ничего!

Именно поэтому мы и говорим – «холодная» идея, она не дает и не может дать никакого истинного психологического опыта, опыта, порожденного отношениями. Так рождается и основная для человека холодная идея Бога. Она некогда имела в каждом верующем самое непосредственное, истинное эйдетическое основание – самоощущение себя познающим центром. Когда же это самоощущение перестало быть живым и заменилось формальной самоидентификацией, этот эйдос был исторгнут из нашего познающего центра вовне. Здесь становится понятной и вся глубина завета «будьте как дети» и фундаментальное значение выражения «бытие в Боге». Можно даже метафорически сказать (если вы пообещаете правильно понять эти слова): идея Бога – это рай, а мы – Адамы и Евы, исторгнутые из него, лишенные ощущения собственного чистого самосознания; хотя правильнее было бы сказать наоборот, но это получится нелепо.

Почему этот раздел важен для данной работы? Вся наша социальная жизнь сшита, построена на идеалах. Неслучайно и этика, и эстетика позабыли о человеке – он им не нужен, идеальные формы преспокойно могут существовать где угодно, как угодно и при ком угодно. То, что мы возвышенно называем «моралью», по сути своей антигуманно, поскольку в отношении конкретного человека «общество», которому принадлежит «мораль», есть абстрактная структура.

Идеализм – это нынешняя общественная, социальная жизнь, в этом правда. Но неужто нам не важнее истинная жизнь? Если же главной ценностью мы определим то истинно живущее, что подлинно есть, мы принуждены будем отказаться от идеализма и обратиться к эйдесизму. Но поворот этот слишком сложен для современного человека, и его не сделаешь простым волевым усилием, надо знать, «как» это сделать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.