2.2. Групповая терапия в одной из деревень в Чили
2.2. Групповая терапия в одной из деревень в Чили
Если остальные представленные здесь модели созданы для всех кризисных ситуаций в общем, среди которых встречаются также и ситуации, когда люди пропадают без вести и поэтому близкие нуждаются в специальном сопровождении, то следующая программа направлена конкретно на членов семей пропавших без вести.
Карлос Мадарияга (Madariaga, 1992) описал работу организации CINTRAS в чилийской коммуне Парраль. 29 жителей, прежде всего фермеры, исчезли там во времена режима Пиночета. Через 17 лет после насильственного исчезновения мужчин коммуна попросила о психосоциальной помощи. Каждую неделю в Парраль ездили психиатр и социальный работник. Три часа отводилось на индивидуальную психотерапию, два часа – на работу с группой и два часа – на социальную поддержку семей.
Так же как и в других странах, нашими клиентами в первую очередь были матери, которые больше остальных занимались поиском пропавших близких и которые сильнее других страдали от неизвестности. И, как и в других случаях, отдельные женщины находили опору прежде всего в солидарности матерей друг с другом.
Мадарияга и его команда наблюдали, что члены семьи, относившиеся к одному поколению с пропавшими без вести, почти не занимались поиском и не предъявляли требований ясности и справедливости. Они демонстрировали отрицание или попытки разумного объяснения травматического события.
Часто дело доходило до их отдаления от членов семьи, продолжавших поиск, в некоторых случаях – даже до приравнивания последних к преступникам. Основную причину такого поведения Мадарияга видит в страхе быть обвиненными в политическом сотрудничестве с жертвами, ведь тех часто подозревали в преступных действиях. Несколько таких «преступников» во время проведения программы продолжали жить в деревне как уважаемые граждане.
В такой обстановке был запущен проект Cintras. В групповой психотерапии участвовало в среднем по 18 человек. Групповой процесс Мадарияга описывает как состоящий из четырех фаз:
В первой фазе речь шла об установлении атмосферы доверия и надежности, на основе которой можно было бы высказывать все имеющиеся сомнения и страхи. Для этого применялись вербальные и невербальные методы.
Когда был достигнут достаточный уровень надежности, группа решилась поехать в соседний город, чтобы обратиться в комиссию по установлению истины и подать заявление о насильственных исчезновениях родственников.
Во второй фазе команде консультантов требуется более точная информация о психологических страданиях, отягощенных позже приватизацией травматического опыта. Людей побуждали к рассказам как свидетелей. Членами группы это было принято положительно.
«В том объеме, в котором каждый отдельно взятый узнавал в рассказах других свою собственную историю, первоначальные намерения… рассказать о личном опыте сменились на чувство солидарности и принятие чужой боли. Интеграция когнитивного уровня в этой фазе процесса позволила обмен мнениями и коллективную рефлексию»
(Madariaga, 1992, с. 15).
Как главный конфликт обозначилось отрицание смерти.
«Всех близких связывал „общий знаменатель“: индивидуальный психологический защитный вал, спрятавшись за которым они боролись за жизнь своих пропавших близких, будь то через фантазию, надежду или предчувствие (…я знаю, что он жив; возможно, конечно, что его, как и многих, тоже убили, но что-то подсказывает моему сердцу, что он жив, – в конце концов, я его мать…)»
(там же).
Это отрицание поддерживалось и 17 лет спустя после исчезновения, и после того, как уже были найдены останки, однозначно идентифицировать которые было, однако, невозможно.
Группа достигла третьей фазы в совместном процессе. Желание преодолеть личную боль и вновь обрести эмоциональную стабильность было очень велико. Официальное расследование и нахождение останков в данном регионе позволили еще раз оживить прошлое и в свете новой информации переоценить и принять потери. В этой фазе родственникам необходимо прийти к:
«…четкому и ясному пониманию реальности, которая оставила им одну, единственно возможную судьбу для пропавших близких – смерть»
(там же).
Четвертая и, пожалуй, самая длительная фаза – это скорбь и поддержка скорбящих. К сожалению, мне не известны никакие сообщения Мадарияги о сопровождении в этой четвертой фазе в Паррале, хотя десять лет спустя он размышлял о работе в своей организации CINTRAS:
«Опыт безнаказанности на юге Южной Америки сталкивает нас с отсутствием правды и ответственности за преступления, совершенные диктатурой, с постоянным бременем стресса для жертв и их семей. Это новый вид постоянной травмы, которая проецирует себя как бесконечная во времени и усугубляет психическое истощение людей»
(Madariaga, 2002, с. 9).
Несмотря на пессимизм, сквозящий в последней цитате, который можно объяснить тяжелой политической ситуацией и бесконечностью группового процесса, я нахожу данный проект для общин очень перспективным для близких пропавших без вести.
Они больше не одни в поиске своих близких и в скорби. Благодаря сторонней помощи они развивают собственную инициативу и перестают быть беспомощными и бессловесными.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.