«Оставь надежды, всяк сюда входящий…»

«Оставь надежды, всяк сюда входящий…»

Путешествие Данте начинается у врат Ада, где он и его поэт-проводник видят надвратную надпись: «Я увожу к отверженным селеньям… Входящие, оставьте упованья» (Песнь III). Данте потерял надежду, но, если он хочет получить какой-либо шанс заново обрести реальную надежду, он должен отказаться от своих ложно понимаемых надежд. Этот парадокс Данте применим и к клинической ситуации. На самом деле вернее будет сказать, что для того, чтобы восстановить надежду, Данте должен погрузиться в бездну отчаяния. Однако это должно произойти по его собственной воле и в полном сознании, в сопровождении проводника Вергилия – древнего поэта и свидетеля. На психологическом языке место оставленных надежд означает то место и время, где были разбиты надежды ребенка, где произошло крушение переходного пространства, и для того, чтобы спасти душу ребенка – ядро его жизненных сил, – на помощь были призваны примитивные защиты (Дит). Внутри системы Дита жизнь покинутому ребенку отчасти сохраняют ложные надежды. Однако в конечном счете от них придется отказаться.

Вступив в области невыносимой боли, необходимо двигаться медленно, проходя за раз не более одного круга. Данте было бы мало пользы, если бы он в мгновенье ока достиг самой последней бездны Ада. Одна его часть должна осознавать происходящее с ним, усваивать и перерабатывать. Это часть в поэме представлена тенью Вергилия, в анализе – ростом участия сознания в происходящем. Сначала эта функция осуществляется аналитиком, затем постепенно принимается на себя пациентом.

Когда поэты вступают в пределы Ада, они понимают, что здесь надежды должны быть оставлены, потому что страдания в Аду вечны – они продолжаются без передышки, без надежды на утешение, освобождение или избавление от них. Для Данте ничего не может быть хуже такой вечной боли в наказание за греховную земную жизнь. Видимо, человеческое воображение не может породить ничего ужаснее вечных страданий без надежды на их прекращение. Такое страдание нам хорошо знакомо по клиническим ситуациям с людьми, пережившими раннюю травму, которым приходится использовать диссоциацию как защиту. Их страдание никогда не прекращаются. Они продолжаются снова и снова – «вечно». Почему это так происходит?

Фрейд и Юнг называли этот тип повторяющегося страдания «невротическим» в отличие от подлинного (аутентичного) страдания, необходимого для индивидуации. Юнг прямо пишет об этих двух типах страдания в своем эссе «Психотерапия и жизненная философия»:

Важнейшей целью психотерапии является не перевод пациента в какое-то невозможно счастливое состояние, напротив, его нужно укрепить духом и научить с философским терпением переносить страдания. Целостность и полнота жизни требуют равновесия радости и печали. Последнее неприятно, и люди, естественно, стремятся не думать о тех бедах и заботах, на которые обречен человек. Поэтому раздаются успокаивающие речи о прогрессе и движении к максимуму счастья. В них нет и проблеска мысли о том, что и счастье отравлено, если не исполнена мера страдания. За неврозом как раз очень часто скрывается естественное и необходимое страдание, которое люди не желают претерпевать.

(Jung, 1943: 81)

Почти полностью наше понимание психопатологии вращается именно вокруг этого различия между реальным и невротическим страданием. Обнаруживается, что невротическое страдание никогда не прекращается, так как подпитывается изнутри неким фактором, помимо всего прочего, этот внутренний фактор не позволяет завершиться нормальному аффективному циклу. Все остается в подвешенном и замороженном состоянии и продолжается вечно. Этот факт впечатлял и Фрейда, и Юнга.

Фрейд писал о некоторых особо сопротивляющихся пациентах: «Несомненно, в этих людях есть что-то такое, что противодействует их выздоровлению» (Freud, 1966: 49). В 1906 году Юнг писал о своей пациентке Сабине Шпильрейн и упоминал о «болезненной» части личности, или комплексе, в ее психе, «предрасположенности, суждения и решения которой направлены только на желание болеть» (цит. по: Minder, 2001). Такая перверсная вторая личность, говорит Юнг, «пожирает то, что осталось от нормального Эго и низводит его до роли вторичного (подавленного) комплекса» (Jung, 1906, цит. по: Minder, 2001: 45).

В дантовской вселенной «болезненная», или «перверсная», вторичная личность, о которой упоминают Фрейд и Юнг – это не кто иной, как Дит. Он представляет собой персонифицированный внутренний фактор, который препятствует выздоровлению. Этот «бог» превращает страдание в насилие и создает при этом внутренний ад, в котором не могут возникнуть реалистичные надежды. Результатом становится тяжелая депрессия.