Случай Деборы

Случай Деборы

Дебора пришла в терапию после того, как увидела сновидение, в котором ее недавно умершая мать медленно подталкивала ее к смерти:

В сновидении я была в туннеле вместе с матерью; что-то всасывало или затягивало, буквально затаскивало меня во тьму и смерть. Я вырвалась попрощаться с мужем и сыном – оба они плакали. Я отчаянно пыталась удержать себя от смерти… держаться подальше от нее. Я будто старалась удерживать атомы своего тела вместе, пытаясь противостоять тяге к фрагментации, но при этом я знала, что все мои усилия бесполезны. Меня переполняла скорбь.

Дебора интуитивно знала, что это сновидение было связано с усилением ее депрессии и что «призрак» жестокой матери владел ею в течение многих лет. Кроме депрессии, она жаловалась на постоянную тревогу и напряженность в теле. Она чувствовала себя скованно и «зажато», не могла говорить – иногда даже не могла дышать. Она рассказывала:

Мне никогда не удается выразить свои потребности. Любой конфликт меня ужасает. Я патологически милая, а мое тело – в огромном напряжении. Я иду по жизни, будто опасаясь, что меня ударят, сжимаясь, чтобы стать меньше. Я держу себя в руках… Я чувствую это в плечах, в горле, в бедрах… что я всегда готова бежать. Я знаю, все это происходит из-за «Джен» (имя ее матери). Она была алкоголичкой и «гневоголичкой».

Дебора, четвертый ребенок из десяти, была свидетелем постепенного ухудшения способности родителей справляться с их постоянно растущей католической семьей. Особенно хорошо она знала об отчаянии и жестокости, которые постепенно овладевали ее матерью – женщиной, осиротевшей в раннем возрасте. Алкоголизм матери усиливался, и один из сиблингов Деборы родился с внутриутробным алкогольным синдромом. Детьми старшего возраста настолько пренебрегали, что, когда появлялся следующий ребенок, вспоминала Дебора, то она и ее старшие братья и сестры по очереди спали с малышом ночью, чтобы утешиться теплотой его тельца. «Эти дети спасали нас, – сказала она. – Мне очень стыдно, что мы так их использовали, но мы были в отчаянии».

Кроме того, мать Деборы сделала ее предметом насмешек и постоянно унижала ее. Она высмеивала улыбку девочки или ее смех, а также смущала ее, рассказывая о ней что-нибудь очень личное в присутствии других. Иногда она презрительно смотрела на Дебору, своего четвертого ребенка, и говорила: «Надо было мне остановиться на трех!»

Она забрала у меня мой голос. Она украла мою личность… она преследовала мою душу за то, что я вообще есть… Страх стал моей жизнью… страх и ненависть. Но я не знала, что мне делать с этой ненавистью. А потом я чувствовала себя плохой, потому что у меня были все эти плохие чувства. Страх… всегда, сколько я ее знала.

Наряду со страхом и даже ненавистью к матери Дебора чувствовала отчаянную потребность защищать свою преследовательницу и заботиться о ней. Она сосала большой палец до 12 лет. Однажды она упала с лестницы с огромным грохотом. Невредимая, она притворилась, что ушиблась, чтобы поплакать на коленях у матери и хоть как-то почувствовать тепло ее тела. «Так цепляться за то, что так ужасает… ты хочешь этого и ненавидишь это… нуждаться в человеке, который тебя ненавидит. Если мне было нужно что-нибудь по-настоящему важное, моя мать говорила: «О, бедняжка!»… Это говорилось с таким сарказмом! А после этого следовал унизительный смех».

Еще одно событие в детстве Деборы оставило ужасный след в ее незрелой психике. Это был околосмертный опыт. Когда ей было около года, ее оставили во дворе под присмотром двухлетнего и четырехлетнего сиблингов. Она пошла за ними на террасу соседей. Там была рассыпана отрава для муравьев, и она ее попробовала. Когда, наконец, отец нашел ее, она была на грани жизни и смерти с пеной у рта. Он отвез ее в больницу, где ее жизнь спасли с большим трудом. У Деборы не было явных воспоминаний об этом событии, но она всегда чувствовала, что такой ранний опыт мог быть источником ее повторяющихся детских кошмаров, в которых физическое ощущение огромных амебовидных сил угрожало поглотить и сокрушить ее. У нее бывало и смутное ощущение близкой смерти – соматическая память запечатлела это воспоминание где-то в ее теле.

Школьная жизнь и юность Деборы также были полны трудностей. В 16 лет она «лечила» себя алкоголем и травкой, а потом – кокаином. «Наркотики делали меня открытой ценой помутнения разума, – сказала она. – Но мне была нужна эта муть». Она познакомилась со своим мужем, находясь в одном из таких состояний «помутнения». Он был впечатлительным молодым человеком и так же, как она, пытался найти свой путь; они влюбились друг в друга и ходили на концерты «Grateful Dead», где было полно таких же заблудших душ и много психоделической музыки. После окончания колледжа они поженились, и их новая совместная жизнь создала святилище любви, которое им было так необходимо, чтобы защититься от хаоса, насилия и пренебрежения, которому они подвергались в родительских семьях. Вместе жизнь снова стала возможна, хотя оба постоянно боялись потерять друг друга. У них было двое прекрасных детей, и они приблизились к своей версии американской мечты.

В ходе терапии Деборы снова и снова возникали воспоминания о травмирующих подробностях жестокости Джен. За ними следовали глубокая печаль и негодование – теперь впервые в присутствии доброжелательного свидетеля в моем лице. Однажды Дебора воскликнула сквозь слезы: «Как она могла все это делать?!»

Почему она никогда меня не успокаивала… почему это делал только мой беспомощный папа? Я была такой маленькой… неужто она не получала удовольствия от этого… она была такой ужасной! Я не могла даже вздохнуть в ее присутствии! Это было похоже на жизнь в концлагере. У меня были постоянные кошмары и боли в животе. Кровь стыла у меня в жилах от одного звука ее голоса. Я никогда не хотела идти домой. Я боялась у нее что-то спрашивать… сказать ей что-нибудь… боюсь быть похожей на нее.

В детстве Деборы насилие и депривация были слишком сильными, чтобы она могла их выдержать. «Иногда я чувствую, что многое в моей жизни прожито так, чтобы не чувствовать в себе эту жуткую жестокость, – рассказывала она, – или свою ужасную уязвленность и горе». «Какая-то часть меня хочет быть совершенно непричастной насилию со стороны моей матери… не хочет быть похожей на нее никоим образом, но я начинаю понимать, что это есть во мне», – сказала она. «Я чувствую его, когда работаю с телом во время «континуум» – семинаров. Если я хоть на мгновение откроюсь, внутренний голос говорит, как моя мать: «Сейчас я тебе дам настоящий повод поплакать!»

Рассматривая историю Деборы в свете того, о чем мы говорили в главе 3, мы можем сказать, что Дебора находилась во власти Дита и его приспешников-нигилистов, всегда и все отрицающих. Внешнее преследование и насилие со стороны матери закончились, однако все это получило продолжение в ее психике, коварно действуя изнутри. Она делала все, что было в ее силах, но никак не могла выйти из этого «пакта» с интроецированной – теперь уже амплифицированной – фигурой сатаны/матери.