Отношение к психоанализу в дореволюционной России

Отношение к психоанализу в дореволюционной России

В одной из своих работ, посвященных истории психоанализа, Фрейд подчеркнул, что начиная с 1907 года его учение полу

чило распространение во многих странах мира, включая Англию, Венгрию, Голландию, Польшу, Швецию, Францию. Осенью 1909 года приглашенный вместе с К. Юнгом в университет Кларка (США) в связи с 20-летием со дня основания этого учреждения, Фрейд, к большому для себя удивлению, обнаружил, что представители данного педагогическо-философского университета были знакомы со всеми психоаналитическими трудами того времени. Что касается России, то психоанализ, по мнению Фрейда, был довольно известен и распространен в этой стране. Почти все его работы были переведены на русский язык, однако о глубоком понимании психоаналитического учения русскими исследователями говорить не приходилось. «Научные вклады русских врачей и психиатров в области психоанализа, – писал он, – можно до настоящего времени считать незначительными. Только Одесса имеет в лице М. Вульфа представителя аналитической школы» (Фрейд, 1919, с. 23).

Как видим, Фрейд знал о том, что его идеи получили распространение в России. Правда, его оценка в отношении усвоения психоаналитического учения русскими врачами не была высокой по сравнению с оценкой достижений ученых других стран. Однако, судя по всему, Фрейд не располагал достаточной информацией, чтобы по достоинству оценить степень использования русскими врачами психоаналитических идей в их теоретической и клинической деятельности. Ведь к тому времени, когда он излагал свои взгляды на историю психоанализа (1914), в России психоаналитический метод лечения нервнобольных использовался целым рядом русских врачей, включая Н.А. Вырубова, Н.Е. Осипова, А.А. Певницкого, О.Б. Фельцмана. То, что Фрейд назвал только М. Вульфа как психоаналитически ориентированного врача, объясняется скорее всего лучшим знакомством его с медицинскими кругами Одессы, с которыми он поддерживал некоторую связь, как это было в случае с одесским психиатром Л. Дрознесом, приехавшим к нему в Вену со своим пациентом.

В свое время Фрейд сетовал на то, что вышедший в свет в 1899 году, но датированный 1900 годом его первый фундаментальный труд «Толкование сновидений» не вызвал той позитивной реакции со стороны венских врачей, на которую он рассчитывал. Год спустя он опубликовал значительно меньшую по объему работу, в сжатой форме излагающую его взгляды на проблему сновидений. Но и она не оправдала его завышенных ожиданий, по крайней мере, в первые два – три года. Во всяком случае западные издательства не собирались сразу же переиздавать фрейдовские книги или переводить их на иностранные языки. Далеко не во всех странах, в которых к концу первого десятилетия ХХ века стали распространяться психоаналитические идеи, были осуществлены переводы работ Фрейда спустя два-три года после их выхода в свет на немецком языке. Поэтому стоит особо отметить то обстоятельство, что Россия оказалась одной из первых стран, где была переведена на русский язык фрейдовская работа о сновидениях. Так, в 1904 году под редакцией В. М. Бехтерева и В. С. Серебреникова в Петербурге стал издаваться «Вестник психологии, криминологической антропологии и гипнотизма». В первом же номере этого журнала сообщалось о том, что в качестве приложения, наряду с другими книгами, будет опубликована работа Фрейда о сновидениях. И действительно, пятым приложением к журналу за 1904 год стала переведенная на русский язык книга Фрейда, опубликованная в серии общедоступных очерков по психоневрологии под редакцией докторов медицины Л. Левенфельда и Г. Курелла (Фрейд, 1904). С этого времени началось практически знакомство русских ученых с психоаналитическими идеями Фрейда. Трудно сказать, послужила ли небольшая по объему книжка о сновидениях толчком к изучению психоанализа или она лишь усилила интерес к психоаналитическому методу, который к тому времени предложил Фрейд. Но так или иначе его первоначальные работы оказались замеченными в России, в результате чего имя Фрейда начинает фигурировать в материалах, опубликованных в таких изданиях, как «Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма», «Журнал невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова» и «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии».

В частности, в русской научной литературе появились первые ссылки на «Исследование истерии», написанное Й. Брейером совместно с З. Фрейдом и опубликованное в 1895 году. В одной из статей Е. П. Радина обращается внимание на психотерапевтический прием Брейера и Фрейда (Радин, 1906, с. 510, 513). В 1906 году В. Гиляровский представляет реферат о работе Фрейда «Отрывки из анализа одного случая истерии», опубликованной в 1905 году в одном из немецкоязычных журналов (Гиляровский, 1906). В том же году Т. Юдин пишет реферат о работе американского врача Дж. Патнема, использовавшего в своей клинической практике метод психоанализа, благодаря которому во всех случаях он получил весьма хорошие результаты.

В 1907 году публикуется материал, автор которого упоминает о случае истерии, рассмотренном Фрейдом(Шентелич-Харцеско, 1907, с. 381), а также реферат А. Певницкого о статье В. Штекеля по теме состояния страха у невротиков и их лечения. Говоря об иллюстрации В. Штекелем теории Фрейда клиническими примерами, А. Певницкий подчеркнул ее практическое значение, так как, «зная механизм происхождения невротических симптомов, можно не только быстро, но и прочно их устранить» (Певницкий, 1907, с. 746). Таким образом, можно сказать, что в России врачи и ученые довольно рано проявили внимание к психоаналитическим идеям.

Интерес к психоанализу в России объясняется, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, Россия была открыта восприятию западноевропейских идей в самых разнообразных областях науки и культуры, а среди русской интеллигенции, наряду со славянофильством, был широко распространены прозападные умонастроения. Во-вторых, в недрах русской философии, психологии и медицины существовали такие представления, которые во многом предвосхищали некоторые положения, позднее оказавшиеся в центре психоаналитического учения Фрейда.

Выше было показано, что размышления о бессознательной психической деятельности человека являлись характерными и существенными для творчества Достоевского. Но представления о бессознательном имели место не только в сфере художественной литературы, но и в других областях философского и научного знания. К сожалению, во многих зарубежных и отечественных работах, посвященных истории развития психоанализа, содержится такое рассмотрение проблематики бессознательного, согласно которому она целиком и полностью выводится из западноевропейской философской и естественнонаучной мысли. Русские истоки остаются, как правило, вне поля зрения исследователей. Между тем, представления о бессознательной деятельности человека не были чужды русской философии, психологии и медицины, и, надо полагать, они сыграли далеко не последнюю роль в том, что психоаналитическое учение Фрейда с его акцентом на бессознательном психическом нашло благоприятную почву для своего распространения в России.

Действительно, история развития русской философии, психологии и медицины свидетельствует о том, что идеи о бессознательной деятельности людей привлекали к себе внимание многих теоретиков. В ХVIII веке А. И. Радищев, например, высказывал некоторые соображения по этому поводу применительно к процессам познания. Различая «чувственный» и «разумный» опыт и говоря о так называемом «нутрозрительном познании», он обращал внимание на человеческие страсти, которые, по его мнению, в состоянии оказывать заметное влияние на разум: «<…> едва изгладил ты стезю своему рассудку, как возникают предубеждения, восстают страсти и, налетев стремительно на зыблющееся кормило разума человеческого, несут его паче сильнейших бурь по безднам заблуждения» (Радищев, 1970, с. 742).

Но вряд ли стоит углубляться в дебри истории только для того, чтобы зафиксировать сам факт обращения русских мыслителей к идеям о бессознательном. Достаточно иметь в виду, что представления о бессознательном содержались в русской философской и естественнонаучной литературе того периода, который предшествовал возникновению психоаналитических концепций на Западе.

В русской философии второй половины ХIХ века размышления о бессознательном имели место в работах П.Л. Лаврова (1823–1900). У него нет специального учения о бессознательном, подобного философии Э. фон Гартмана. Однако примерно в то же время, когда Гартман писал свою «Философию бессознательного» и даже чуть раньше, Лавров высказал ряд соображений по поводу различных аспектов данной проблематики. Считая, что сознание человека имеет важное значение в его познавательной и художественной деятельности, он вместе с тем не прочь был рассматривать бессознательное в качестве некоего первоначала мира. В соответствии с этим он усматривал процессы развития человека и человечества как переход от бессознательных состояний к возникновению сознания и самосознания. Уделяя значительное внимание философии истории, Лавров подчеркивал, что она в своей теоретической деятельности характеризуется стремлением к переходу от бессознательного построения мифологических схем к сознательному конструированию философских систем, в то время как в своей практической деятельности стремится заменить бессознательность целесообразностью.

Размышления о философии истории с ее переходами от бессознательной деятельности к осознанной и целесообразной содержались в работе Лаврова «Что такое антропология» (1860). В этой же работе, как, впрочем, и в целом ряде других публикаций, включая «Три беседы о современном значении философии» (1860), он ставил вопрос о роли бессознательного в художественном творчестве. Понимая под творчеством процесс образования стройных форм, Лавров исходит из того, что художник – прежде всего человек, который знает, верит, чувствует, желает, следовательно, его внутренний мир невольно бессознательно соприсутствует при процессе творчества. Поэтому-то, как считает он, произведение искусства потрясает лишь тогда, когда в нем отражено подлинно человеческое. В этом случае произведению искусства передается «сила жизни» непосредственно через личность, бессознательно проецирующую свой внутренний мир, но творящую свободно и сознательно. Другое дело – область мифологии, где художественные образы не носят на себе печать индивидуальности и где свобода художника стеснена определенными предписаниями, не зависящими от его идеалов. Эта область сливается «с первоначальным бессознательным творчеством и потому носит на всем своем протяжении следы неполного создания» (Лавров, 1965, с. 543).

Полагая, что содержание художественных произведений входит в их форму во многих случаях бессознательно, Лавров одновременно ставит вопрос о нравственном достоинстве каждого человека, в том числе и художника. В его понимании форма творческой деятельности создается человеком, способным внести в нее свое нравственное содержание, но произведение может обладать художественными достоинствами и не иметь нравственных. Подлинное художественное произведение, воздействующее на людей и оставляющее неизгладимый след в истории, – это то, в котором, как считает Лавров, совпадают художественные и нравственные достоинства его творца. Поэтому в процессе творчества художник должен проникнуться необходимостью достижения своего эстетического и нравственного идеала, что под силу только подлинной личности. По словам Лаврова, «истинно человеческая личность бессознательно нравственна при художественной деятельности, бессознательно художественна при нравственной» (Лавров, 1965, с. 486).

Осмысление проблемы бессознательного осуществляется Лавровым также в его «Исторических письмах» (1868–1869). Разделяя действия людей на сознательные и бессознательные, он выделяет три группы потребностей и влечений человека. Первая группа их «вытекает бессознательно» из физического и психического устройства человека. Вторая группа проистекает «столь же бессознательно» от общественной среды или от предков в виде привычек, преданий, обычаев, вообще культурных форм. И только третья группа потребностей и влечений может быть охарактеризована как сознательная, как свободный и самостоятельный продукт личности. К этой группе относится, прежде всего, деятельность, основанная на учете личных интересов к расширению сферы знания и преобразования окружающего его мира.

И еще один аспект бессознательного обсуждается в философии Лаврова. Он связан с его размышлениями об одной весьма примечательной способности человека, благодаря которой тот может выходить за границы своего эмпирического бытия. Эта способность человека называется им идеализацией.

Пытаясь осмыслить природу данного феномена, Лавров различает случаи неизбежной, обусловленной самой сутью человеческого мышления, ложной и истинной идеализации. Он рассматривает различные приемы идеализации мира, свойственные как первобытному человеку, так и современным людям, говорит о призрачной и научной идеализации.

Вообще Лавров считает, что область идеализации чрезвычайно обширна. «Во всех элементах своего развития, – подчеркивает он, – она опирается на стремление придать в воображении человека сознательный характер бессознательным и полусознательным, а действия сознательные перевести с более элементарной ступени на высшую» (Лавров,1965, с. 146).

Подобно немецкому философу Э. фон Гартману, Лавров говорит о необходимости торжества сознания над бессознательным в историческом развитии как отдельного человека, так и человеческой цивилизации в целом. Но если Гартман сделал пессимистический вывод, полагая, что победа сознания над бессознательным ведет в конечном счете к небытию, то Лавров, напротив, отстаивал убежденность в прогрессивном движении человечества, рассматривая прогресс с точки зрения развития личности в ее физическом, умственном и нравственном отношении, а также воплощения в общественных формах истины и справедливости.

В то же десятилетие, когда Лавров высказал свои идеи о бессознательном, русский ученый и педагог К.Д. Ушинский (1824–1870) опубликовал двухтомник «Человек как предмет воспитания» (1867–1869). В своих философских размышлениях о природе человеческого существа он коснулся проблемы бессознательного, подверг критике некоторые ранее существовавшие представления о сознании и психике. В частности, он выступил против картезианского постулата, в соответствии с которым психическое отождествлялось с сознательным. В противоположность приверженцам философии Декарта Ушинский выдвинул гипотезу о наличии в человеке стремлений, предшествующих деятельности сознания, и на этом основании говорил о том, что необходимо принимать «в несознательные душевные явления» (Ушинский, 1871, с. 370).

Критика картезианской философии вовсе не означает, что Ушинский склонен разделять крайнюю точку зрения, авторы которой делают ставку исключительно на бессознательное, признавая его движущим фактором развития человека и главной побудительной силой, мотивирующей его поведение. Не менее критически он относится и к философии, говоря о существовании в человеке «бессознательных ощущений», «бессознательных умозаключений» и «бессознательного опыта» как такового.

Ушинский считает, что нет необходимости признавать какую-либо «бессознательную работу сознания». Значительно проще и понятнее рассматривать все эти процессы как определенные навыки и привычки, приобретенные человеком в раннем детстве, но со временем позабытые им. При этом процессы забывания трактуются им с двух сторон: как переход представлений из области сознания в бессознательную сферу памяти и как совершенное исчезновение из памяти человека некоторых представлений. Что касается врожденных стремлений человека к жизнедеятельности, которые признавались им в качестве основных сущностных составляющих души, то их природа не рассматривалась исключительно через призму бессознательного. Этот вопрос остался открытым в воззрениях Ушинского на человеческое существо, поскольку основная цель его двухтомного труда заключалась в создании так называемой «педагогической антропологии», в которой человек изучался главным образом с точки зрения воспитания.

Иной подход к проблеме бессознательного наблюдался у философа и историка К. Д. Кавелина (1819–1885). Как и Ушинский, он признавал, что человеку свойственны различного рода бессознательные проявления, выступающие в форме единичных актов или комбинаций. «Эти бессознательно образовавшиеся комбинации выступают со дна души в виде чаяний, инстинктов, предчувствий, смутных предвидений, нередко противоречат сознательным представлениям и мыслям, иногда оказываются вернее их» (Кавелин, 1872, с. 135). Однако в отличие от Ушинского Кавелин разделяет представления Декарта о тождестве психического и сознательного. Он исходит из того, что, хотя множество впечатлений может поступать в душу человека бессознательно, тем не менее бессознательность не является прерогативой психики.

Для Кавелина бессознательная деятельность человека имеет скорее физиологические, нежели психические, основания. Он говорит о «бессознательных изложениях», «бессознательных действиях», а подчас и о «бессознательных психических отправлениях». Но все это рассматривается им как нечто внешнее по отношению к человеческой психике. Кавелин считает, что своими бессознательными действиями человек приравнивается к внешней природе, в то время как именно сознательность является отличительным признаком психического факта. Опираясь на эти представления о человеческой психике, он приходит к выводу, согласно которому психология не имеет прямого отношения к бессознательной деятельности человека и, следовательно, в ее задачу не должно входить изучение бессознательного.

С критикой подобных представлений о природе человеческой психики и задачах психологической науки выступил физиолог И.М. Сеченов (1829–1905). В работе «Кому и как разрабатывать психологию» (1873) он обратился к осмыслению картезианского тезиса о тождестве психического и сознательного, указав на то обстоятельство, что данный тезис разделяется рядом теоретиков, включая Кавелина, которые рассматривают бессознательное как нечто находящееся вне человеческой психики. Сеченов не соглашается с подобной точкой зрения. В своей более ранней работе «Рефлексы головного мозга» (1863) он признавал явления «сознательной и бессознательной психической жизни», считая в то же время, что «все акты сознательной и бессознательной жизни, по способу происхождения, суть рефлексы» (Сеченов, 1873, с. 99–100).

С этих позиций Сеченов критикует Кавелина и других авторов, отождествляющих психическое с сознательным. Он готов признать правоту тех, кто рассматривает психические акты высшего порядка как начинающиеся и кончающиеся в сознании. Но это относится именно к психическим актам высшего порядка, в отличие от низших, являющихся бессознательными. Рассмотрение же психического исключительно через призму сознательности означает для Сеченова не что иное, как разрыв в непрерывности протекания физиологических и психических актов, когда, по его собственным словам, от цельного натурального процесса отрывают начало и конец.

Представления о бессознательном содержались в исследованиях философа Н. Я. Грота (1852–1899). В посвященном истории психологии чувствований труде он подробно рассмотрел вопрос об оценках природы влечений, чувств удовольствия и страдания, нашедших отражение в работах различных мыслителей, начиная от античности и кончая иррационалистическим направлением в философии ХIХ века. Согласно его взглядам, в древности и в Средние века преобладала оценка чувствований, соотнесенная с сознанием человека. После картезианской философии, включающей такие понятия, как «интуитивное бессознательное познание» и «смутные идеи», развилось учение об инстинктивной оценке, которое постепенно возобладало и стало господствующим в западноевропейской философии ХIХ столетия. Что касается понимания природы чувствований как таковых, то оно, по убеждению Грота, тесно связано с проблемой бессознательного: первоначально влечения бессознательны, а все чувствования удовольствия и страдания «представляются результатом бессознательной оценки гармонии и дисгармонии внутренних отношений» (Грот, 1879–1880, с. Х, 499). В целом он исходит из того, что «можно мыслить бессознательно, переживать желания, страсти и т. д., не отдавая себе отчета в них» (Грот, 1889, с. 12).

В работах других русских исследователей проблематика бессознательного оказывается составной частью их размышлений о человеческой деятельности. Так, излагая идеи Гартмана о бессознательном, В. Х. Кандинский разделяет точку зрения теоретиков, признающих наличие бессознательных актов в жизнедеятельности человека. Он говорит о совершающихся в коре головного мозга актах, которые могут быть бессознательны, о движениях и действиях человека, совершающихся без участия воли, о творческой мысли, вытекающей из «неисчерпаемых родников бессознательной души». Причем Кандинский считает, что бессознательное соотносится как с физиологическими актами, так и с психическими процессами. Для него психическая деятельность не является всецело обусловленной сознанием, разумом или волей индивида. Напротив, эта деятельность рассматривается им как совершающаяся в значительной степени без их участия. «Область бессознательной душевной деятельности весьма обширна», – подчеркивает Кандинский, приходя к выводу о том, что не рассудок и воля являются непосредственными мотивами человеческих действий, а «желания, чувства и страсти» (Кандинский, 1881, с. 166, 168).

Значительное внимание проблематике бессознательного уделял философ М.И. Владиславлев (1840–1890), опубликовавший двухтомник по исследованию явлений душевной жизни, с первых страниц которого отчетливо прозвучала мысль о существовании в человеке бессознательных состояний. Он полагал необходимым допустить в обширных размерах «бессознательную жизнь души».

Из этого допущения он и исходит при критике философских взглядов, согласно которым бессознательное трактовалось как нечто чуждое человеческой психике. Те, кто придерживаются подобных взглядов, выдвигают следующие аргументы: понятие «бессознательных ощущений» и «бессознательных представлений» противоречиво в своей сущностной основе, ибо как можно знать об этих состояниях, если они не осознаются? По аналогии с этим положение о «бессознательных состояниях души» также является противоречивым.

Подобного рода аргументы, считает Владиславлев, не опровергают гипотезу о бессознательном. Речь идет вовсе не о том, что ощущения не ощущаются, чувства не чувствуются, а представления не представляются. Речь идет о предположении, в соответствии с которым душевное состояние человека может существовать независимо от его воли и быть неосознаваемым. Оно основано на фактах, свидетельствующих о том, что бессознательные состояния имеют реальную значимость. Поэтому, подводит итог своим размышлениям Владиславлев, необходимо отбросить ставшую аксиомой для некоторых авторов мысль, что не осознавать душевное состояние – значит не иметь его. Иными словами, «невозможно не допускать, что сознательная жизнь есть небольшая только часть жизни индивидуума и что основанием и почвой для нее служит обширнейшая бессознательная область» (Владиславлев, 1881, т. 1, с. 304).

Для Владиславлева бессознательное составляет сердцевину человеческой души. Носителями бессознательного являются влечения и желания человека, возникающие из внутренних нужд и потребностей духа. Эти бессознательные влечения и желания имеют априорный характер, они содержатся в глубинах человеческого существа, направляют его деятельность и лишь иногда доходят до сознания.

Рассматривая психологию как философскую науку, Владиславлев считает, что она должна ориентироваться на выявление смысла и значения душевных событий, на определение психических причин и действий, на раскрытие и объяснение фактов забвения, ассоциаций и воспоминаний, связанных с бессознательной деятельностью человека. «В бессознательной глубине души, – подчеркивает он, – совершаются изменения убеждений, взглядов, происходят глубокие течения мыслей, и только иногда, к изумлению субъекта, открывается, что перемены совершались без его ведома» (Владиславлев, 1881, т. 2, с. 551).

Представления о бессознательном имел русский философ и психолог М.М. Троицкий (1835–1899), также опубликовавший двухтомник, посвященный рассмотрению свойств и законов человеческого духа. Как и Владиславлев, он апеллирует к реальным фактам проявления бессознательного в жизнедеятельности человека. Однако в отличие от него, отделявшего бессознательные состояния души от сознания личности, Троицкий предпочитает говорить о «темных областях» самого сознания. На вопрос, существует ли в сознании область, где живы прошлые психические факты, позабытые за давностью времени, он отвечает утвердительно (Троицкий, 1882, с. 305).

С конца ХIХ и в начале ХХ столетия многие русские философы и ученые обращались к проблематике бессознательного. Примечательно в этом отношении, что в первом номере созданного в 1889 г. русского журнала «Вопросы философии и психологии» содержалась статья философа и публициста князя С. Н. Трубецкого (1862–1905), в которой подчеркивалась роль бессознательного в жизнедеятельности человека. Будучи последователем В. Соловьева, С. Трубецкой подверг критике эмпиризм, проявляющийся в психологии того времени. Эта критика осуществлялась им с позиций противопоставления своих взглядов на человеческую психику тем представлениям, согласно которым вне сознания нет ничего психического.

По его убеждению, эмпирическая психология искажает подлинное понимание природы человеческой психики. Отрицая бессознательное, эта психология отказывается от задачи психологического объяснения душевных явлений. Сам же Трубецкой исходит из того, что исследовательская задача психологии заключается в раскрытии природы соответствующих процессов человеческой жизни, где сознательное «превышается бессознательным».

Вместе с тем он предостерегает против возможных злоупотреблений понятием бессознательного, которое не всегда однозначно трактуется философами и психологами. «В наши дни, – пишет он, – едва ли представляется нужным настаивать на значении „бессознательного“ в душевной жизни человека: скорее приходится предостерегать против злоупотребления этим смутным термином» (Трубецкой, 1889, с. 119). Причем Трубецкой считает, что чрезмерное увлечение исследованием бессознательного без соотнесения его с сознательными процессами не способствует адекватному видению человеческой психики. Поэтому, наряду с признанием важной роли бессознательного в жизни человека, он уделяет значительное внимание рассмотрению вопроса, связанного с раскрытием природы сознания как такового.

Несколько лет спустя в журнале «Вопросы философии и психологии» были опубликованы статьи, специально посвященные проблеме бессознательного. В статье Н.Ф. Шаталова не только признавалось наличие в человеке бессознательных актов и состояний, но и предпринималась попытка раскрытия их содержания. По его мнению, вся психическая деятельность распадается на две сферы – сознательную и бессознательную. Обе сферы располагают определенным запасом впечатлений, получаемых человеком в процессе своей жизни. Однако запас этих впечатлений различен: сознательная область ограничена незначительной частью воспринимаемых человеком из окружающего мира впечатлений, в то время как бессознательная сфера включает в себя «колоссальнейший запас сведений всего нашего жизненного опыта, слагающийся, с одной стороны, из бывших ранее в сознании, но затем забытых им впечатлений, с другой же стороны, из впечатлений, в самом начале усвоенных бессознательно» (Шаталов, 1898, с. 181).

В разнообразных актах душевной жизни человека осуществляются, согласно Шаталову, простые и сложные автоматические процессы, включая «бессознательное мышление», сопровождаемое цепочкой логических выводов и целесообразных заключений, протекавших быстро и легко. Такие бессознательные процессы способствуют «экономии мышления» и повышают эффективность осуществления жизненных функций.

В статье Л. М. Лопатина рассматривалась проблема бессознательной психики человека и бессознательных душевных процессов.

Автор считает, что, наряду с сознанием, человеческая психика содержит особую «психическую изнанку». Подобно Шаталову, он останавливается на выяснении значения «психической изнанки» в жизнедеятельности человека. Вывод Лопатина однозначен: бессознательные процессы играют существенную роль в психической деятельности, позволяя говорить о том, что наблюдаются «бесчисленные воздействия бессознательной психики на сознательный ход наших душевных явлений» (Лопатин, 1900, с. 757).

Представления о бессознательном содержатся также в работах русских философов, которые не ставили своей целью подробно и обстоятельно исследовать данную проблематику. Так, Н. Ф. Федоров (1828–1903) исходит из того, что мир есть произведение слепой силы, а человеческий организм – «бессознательное произведение» разнообразных пороков. Размышляя о мире и месте человека в нем, он ставит вопрос о началах человеческого общества и соотносит его с рассмотрением того, что представляет собой человеческое существо. Он выделяет два рода воззрений. Согласно одному, у животных есть уже все, что содержится в человеке; согласно другому, в нем есть еще все, что находится в животном мире. Но если в первом воззрении в скрытом виде присутствует мысль, что прогресс совершается лишь «бессознательным путем», то во втором – установка, в соответствии с которой задача человека состоит в том, чтобы в нем не осталось ничего животного, т. е. бессознательного. Говоря о выборе между этими двумя воззрениями, Федоров исходит из того, что разум должен управлять той «мировой волей», о которой говорил Шопенгауэр, а наука и искусство должны способствовать делу обращения мира из бессознательного в управляемый человеческим сознанием. Через призму сознания бессознательного он рассматривает также проблемы нравственного плана, считая, что «зло заключается в слепоте в бессознательности, а благо – в обращении бессознательного в разумное» (Федоров, 1982, с. 530).

Даже такое краткое и далеко не полное рассмотрение представлений о бессознательном в философской, психологической и естественнонаучной мысли России свидетельствует о том, что осмысление данной проблематики находило свое отражение в работах русских ученых. Во всяком случае, к началу ХХ века идеи о бессознательной деятельности человека разделялись рядом русских философов, психологов и медиков. Некоторые из них не только говорили о бессознательных актах физиологического характера, но и ставили вопрос о бессознательном психическом, что позднее приобрело статус самостоятельного концепта в психоанализе. Не случайно в отдельных работах подчеркивалось, что значительная часть человеческой деятельности определяется «бессознательной психикой» и что многие явления вполне объяснимы с принятием гипотезы «бессознательной психики, играющей важную роль во всей нашей душевной жизни» (Филиппов, 1903, с. 95, 99).

Правда, нельзя сказать, что в начале ХХ века буквально все русские ученые признавали существование бессознательного. Среди них были и такие, которые принципиально не соглашались с точкой зрения, согласно которой бессознательное является неотъемлемой частью человеческой жизни. А. Нечаев, например, исключал бессознательное из душевной деятельности (Нечаев, 1904, с. 23). Однако значительная часть философов, психологов и медиков стремилась осмыслить различные аспекты бессознательного. Признавалось, в частности, что учение о бессознательной душевной жизни является «одной из характерных особенностей современной психологии» (Серебреников, 1904, с. 2). А такой авторитет в медицинских кругах, как С. С. Корсаков, считал, что в бессознательной сфере не только возникают различные идеи, но и происходит их сочетание друг с другом, в результате чего действительно можно говорить о существовании бессознательного (см.: Бехтерев, 1904).

К этому следует добавить, что некоторые принципиальные идеи, позднее легшие в основу психоаналитического учения Фрейда, были в той или иной форме выражены в трудах ряда русских ученых. Так, М.М. Троицкий специально рассмотрел вопрос о ранее существовавших, но со временем забытых впечатлениях, вызывающих психические расстройства, обусловленные бессознательным сосредоточением на каком-то минувшем обстоятельстве жизни. Причем он не только обратил внимание на возможность влияния прошлых событий жизни человека на его психическое состояние, но и указал на необходимость устранения подавляющих обстоятельств, препятствующих воспроизведению ранее имевших место переживаний человека. Обсуждая все эти вопросы в двухтомнике «Общие свойства и законы человеческого духа» (1882), он тем самым предвосхитил аналогичные идеи, высказанные позднее Фрейдом.

Важно также иметь в виду, что различные аспекты проблематики бессознательного обсуждались высокоавторитетными российскими учеными. Так, М.М. Троицкий был профессором Московского университета с 1875 года, М.И. Владиславлев – ректором Петербургского университета с 1887 года, Л. М. Лопатин – редактором журнала «Вопросы философии и психологии» и председателем Московского психологического общества с 1899 года, И. М. Сеченов – профессором физиологии Медико-хирургической академии, Петербургского и Московского университетов. Поэтому без всякого преувеличения можно сказать, что интеллектуальная атмосфера России начала ХХ столетия была вполне благоприятной для восприятия психоаналитических идей. И не случайно Россия стала одной из стран, в которой первые же работы Фрейда о бессознательной деятельности человека привлекли к себе внимание отечественных ученых.

Причем, несмотря на ряд критических замечаний по поводу тех или иных психоаналитических идей, большинство русских ученых соглашались в том, что заслуга Фрейда состояла в обстоятельном изучении бессознательных процессов человеческой психики и их влияния на возникновение невротических заболеваний личности. Как замечал по этому поводу Н.А. Вырубов, определение места бессознательного в жизни человека, установление его значения в реакциях индивида на внешний мир и его влияния на сознание – это «одна из величайших заслуг З. Фрейда» (Вырубов, 1913, с. 25). Или, как подчеркивал Н.Е. Осипов, положительный результат учения Фрейда для психиатрии может быть определен следующим образом: содержание психозов объяснено «импульсами бессознательного психического» (Осипов, 1909, с. 542).

Какова же история развития психоаналитических идей в дореволюционной России? Как и под каким углом зрения русские философы, психологи и медики оценивали психоаналитическое учение Фрейда? Насколько глубоко психоаналитические идеи проникли в русскую научную мысль?

Говоря об истории развития психоаналитических идей в дореволюционной России, можно, видимо, выделить два периода, в течение которых психоаналитическое учение Фрейда встретило поддержку среди части русских ученых. Первый период датируется 1904–1909 годами и характеризуется первоначальным ознакомлением русских ученых с психоаналитическими идеями, а также отдельными попытками применить их в клинической практике. Второй – начинается с 1910 года, когда стал издаваться журнал «Психотерапия. Обозрение вопросов психического лечения и прикладной психологии», в котором с самого начала были широко представлены психоаналитические материалы как теоретического, так и клинического характера. И если в первый период наблюдалось постепенное проявление интереса к психоаналитическому учению Фрейда со стороны некоторых русских врачей, то во второй период произошло организационное оформление части ученых России, стремящихся к развитию теории и практики психоанализа.

Выше было показано, что Россия являлась, пожалуй, одной из немногих стран, где уже в 1904 году появилась переведенная на русский язык книга Фрейда о сновидениях, а к 1907 году в некоторых журналах были опубликованы статьи, содержащие ссылки на работы основателя психоанализа, и рефераты о психоаналитической литературе. К этому времени некоторые русские врачи не только заинтересовались психоаналитическими идеями, но и серьезно отнеслись к клинической практике психоанализа. Известно, например, что в 1907 году ассистент Московской психиатрической клиники Н. Е. Осипов посетил К. Юнга в Цюрихе с целью ознакомления с методами исследования и лечения нервнобольных.

В том же году в «Журнале невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова» Ф. Рыбаков публикует реферат о работе К. Юнга «Психофизические данные эксперимента над ассоциациями» (1907, книги 2–3). В 1908 году Н.Е. Осипов пишет многостраничный обзор теоретических идей и клинической практики цюрихской школы, подчеркивая то обстоятельство, что в лице цюрихских психиатров «взгляды Фрейда нашли себе горячих поклонников и талантливых представителей, благодаря которым учение Фрейда получает дальнейшее развитие и самостоятельную разработку» (Осипов, 1908, с. 1020).

Надо сказать, что в «Журнале невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова» за 1908 год было опубликовано большое количество рефератов и рецензий, имеющих как самое непосредственное, так и косвенное отношение к психоаналитическому учению Фрейда. Работы по психиатрии реферировались такими специалистами, как Н. А. Вырубов, И. Д. Ермаков, Н. Е. Осипов, которые впоследствии стали ведущими представителями русского психоанализа. Но наибольший вклад в ознакомление русских врачей с психоаналитической литературой того времени внес, пожалуй, Н.Е. Осипов. Его перу принадлежали рефераты о работах К. Абрахама, З. Фрейда, А. Фридлендера, К. Юнга и других авторов, а также рецензии на ряд психоаналитических книг, включая «Психопатологию обыденной жизни» З. Фрейда (2-е издание, 1907).

Заслуживает внимания и многостраничный обзор Н. Е. Осипова, отражающий различные точки зрения на учение Фрейда в немецкой литературе. В нем содержалось концентрированное изложение воззрений Фрейда на человека и причины возникновения навязчивых идей, давались противоречивые оценки фрейдовских теорий. Как подчеркнул автор реферата, «такие противоречивые оценки, а равно и большое количество работ, обсуждающих взгляды Фрейда, с несомненностью указывают на появление новой, свежей струи в области психопатологии» (Осипов, 1908, с. 564).

В 1908 году рефераты и рецензии на психоаналитические работы публиковались также и в журнале «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии», издававшемся под редакцией В. М. Бехтерева. В. Штид публикует реферат о статье К. Абрахама о значении половых травм юношества для симптоматологии шизофрении. В. Нарбут сообщает о докладе К. Юнга по фрейдовской теории истерии, прочитанном им на Международном конгрессе по психиатрии, неврологии и психологии в Амстердаме. А. Певницкий публикует рецензию на книгу А. Матмэна «К психологии и лечению невротических симптомов. Исследование на основании учения Фрейда о неврозах» (1907), отмечая то обстоятельство, что лечение по методу Фрейда «привело безнадежных больных к полному выздоровлению после того, как при других методах лечение успеха не имело» (Певницкий, 1909, с. 193–209).

В 1907–1908 годы русские психиатры и психотерапевты обращаются не только к теоретическому осмыслению психоаналитических идей, но и к использованию их в клинической практике. А.А. Певницкий одним из первых среди отечественных врачей в начале 1907 года применил метод Брейера – Фрейда для лечения нервнобольных. 13 марта 1908 года на заседании научного собрания врачей Санкт-Петербургской клиники душевных и нервных заболеваний он сделал доклад «Случаи навязчивых состояний, леченные по психоаналитическому методу Брейера – Фрейда», в котором изложил результаты своей клинической деятельности. Рассказав об истории болезней шести пациентов, где применение данного метода лечения дало положительные результаты, он подчеркнул, что в одном случае психоанализ способствовал быстрому излечению от страданий, испытываемых человеком на протяжении 25 лет. В обсуждении доклада приняли участие профессор Герверт и академик Бехтерев.

Отметив, что причиной истерии может быть нравственная травма, следовательно, попытку свести нервные заболевания к причинам сексуального характера нельзя признать удачной, В.М. Бехтерев в то же время поблагодарил А.А. Певницкого за интересный доклад. При этом он заметил, что описанные в докладе клинические случаи прекрасно иллюстрируют психоаналитический метод лечения.

Через некоторое время доклад А.А. Певницкого был опубликован (Певницкий, 1909, с. 193–209), и интересующиеся психоаналитическим методом лечения врачи могли узнать о результатах его использования в России.

Ознакомление с соответствующей литературой вызвало у некоторых русских врачей потребность в более обстоятельном изучении теории и практики психоанализа, в результате чего они стали проходить курсы психопатического обучения в ведущих центрах Западной Европы. Так, в 1909 году психоаналитическое обучение и практику у К. Юнга в Цюрихе прошли Н. Осипов и М. Асатиани, а у К. Абрахама в Берлине – одесский врач М. Вульф. По возвращении в Россию все трое выступили перед медиками с изложением новых идей, почерпнутых во время зарубежных поездок, а также опубликовали ряд работ, дающих представление о психоаналитических концепциях и приемах лечения нервнобольных.

В 1909 году на заседаниях Московского общества невропатологов и психиатров было сделано несколько докладов и сообщений, посвященных теории и практике психоанализа. В мае состоялось выступление О. Б. Фельцмана «К вопросу о психоанализе и психастении», в котором рассматривались взгляды Фрейда и Дюбуа на истерию. В сентябре выступил с сообщением Н.Е. Осипов «О неврозе боязни», в котором изложил взгляды Фрейда на этиологию неврозов, привел случай из своей клинической практики и сделал вывод о том, что этиология невроза боязни множественна и не сводится к единственной причине, связываемой основателем психоанализа, как правило, с сексуальными влечениями индивида. В ноябре того же года здесь выступил Н. А. Вырубов с докладом «К вопросу о генезе и лечении невроза тревоги комбинированным гипноаналитическим методом». В обсуждении этих сообщений и докладов приняли участие такие врачи, как А.Н. Бернштейн, А.Л. Любушин, Г. И. Россолимо, В. П. Сербский и другие.

В сентябре 1909 года М. Асатиани выступил на конференции врачей психиатрической клиники с докладом «Современное состояние вопроса теории и практики психоанализа по взглядам Юнга». В декабре того же года А. Н. Бернштейн организовал при центральном приемном покое для душевнобольных курсы по психиатрии для врачей, на которых Н.А. Вырубов прочитал лекции «Психоаналитический метод в изучении и терапии неврозов».

Материалы по психоанализу появились в ряде журналов за 1909 года Н. Осипов опубликовал обзор о последних работах фрейдовской школы в «Журнале невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова» (книги 3–4). М. Вульф изложил теорию Фрейда о сексуальной этиологии неврозов и методах их лечения в «Терапевтическом обозрении» (№ 7). О. Б. Фельцман рассмотрел вопрос о соотношении психоанализа и психиатрии в журнале «Современная психиатрия» (№ 4, 5, 6). В том же журнале имелась публикация Н. А. Вырубова о происхождении неврозов. В. Штид подготовил несколько рефератов о психоаналитической литературе для журнала «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии», в одном из номеров которого содержалось также сообщение о ХVI Международном медицинском конгрессе в Будапеште и, в частности, о представленном на нем докладе Фридлендера «Истерия и современный психический анализ».

Обращая внимание на доводы Фридлендера, доказывающие несостоятельность гипотезы Фрейда о сексуальной этиологии неврозов, В. Ф. Чиж писал: «У нас, сколько я знаю, нет последователей Фрейда; несостоятельность гипотезы для нас несомненна, и потому едва ли для нас интересна критика этого учения» (Чиж, 1909, с. 638).

Судя по всему, В. Ф. Чиж просто не знал о клинической практике ряда русских психотерапевтов, использовавших фрейдовский метод лечения нервнобольных. Ведь в то время уже появились в печати сообщения о клиническом использовании психоанализа в России. Так, одна из первых оригинальных статей, излагавших результаты клинического применения психоанализа, принадлежала перу Н.А. Вырубова. «Живой интерес, который в настоящее время возбуждает к себе как в литературе, так и в практике метод Фрейда, а также благоприятные результаты, полученные при его применении, – писал он, – вот причины, побуждающие меня обнародовать законченные случаи лечения по методу Фрейда» (Вырубов, 1909, с. 1). В этой статье Н. А. Вырубов особо подчеркнул, что метод Фрейда является ценным средством в борьбе с навязчивыми состояниями и различными психастеническими симптомами.

Наряду с Н.А. Вырубовым об использовании психоаналитического метода в своей клинической практике писали также О. Б. Фельцман и Н. Е. Осипов. Оба признавали несомненные заслуги Фрейда в осмыслении бессознательных мотивов, лежащих в основе человеческой деятельности. Однако и тот и другой выразили несогласие с некоторыми положениями фрейдовского учения. Причем они исходили не столько из теоретических соображений, сколько из собственного опыта по лечению нервнобольных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.