Смысл и бессмысленность терапевтической абстиненции

Смысл и бессмысленность терапевтической абстиненции

В ходе нашего исследования смысла мы уже называли межличностные отношения главной сферой его возможного переживания. Также и ответ на вопрос, что именно исцеляет и образует смысл в психотерапии и психоанализе, лежит в сфере терапевтических отношений, указывает на роль психотерапевта и стиль терапевтического взаимодействия. Существенным при этом становится наш подход к понятию абстиненции: насколько активно мы как помощники можем вмешиваться в процесс исцеления? Насколько манипулятивным и директивным может быть поведение терапевта? Как на пути к переживанию смысла, в ходе вечной смены близости и дистанцированности построить безопасные отношения с пациентом, соблюдая границы?

Обсуждать проблему абстиненции – это значит не только вести дискуссию о методах или сравнивать технику разных стилей терапии, но и размышлять о более глубокой теме человечности и об этическом измерении психотерапии.

Имеет ли смысл из методических побуждений отходить от естественного хода психоанализа? Считаем ли мы этически приемлемым «господство „нечеловеческого“ как стратегию терапевтической гуманности»? (Marten, 1983, S. 56) Каковы этические установки и главные ценности, на основе которых строится терапевтический диалог? Достаточно ли нам старого врачебного правила «primum nihil nocere»[15] или вместо «этики абстиненции» нам нужна этика «неравнодушной ответственности» (Petzold)?

Требование абстиненции возвращает нас к Фрейду: «Лечение психоанализом должно, насколько это возможно, проводиться в условиях абстиненции». Абстиненция не только устраняет страх аналитика перед соблазнением и соблазненностью, но и поддерживает психоаналитическую убежденность в том, что осознание пациентом своих бессознательных желаний возможно только через переживание отсрочки и фрустрации желаний, что только гнет страдания, которое пациент испытывает, когда психотерапевт не исполняет его желания, побуждает его к лечению. На практике это означает, что аналитик не должен удовлетворять бессознательные желания своих пациентов, а должен лишь интерпретировать их и что он в процессе анализа обязан отстраняться от собственных желаний, не удовлетворять за счет пациента свои сексуальные или нарциссические потребности.

Мифологии абстиненции принадлежит и требование быть объективным и безличным аналитиком: эмоционально холодным, бесстрастным, никогда не испытывающим сочувствия, нейтральным и анонимным, непроницаемым, как зеркало. Аналитику следует скрывать свое мнение, молчать, не отвечать на вопросы пациента, он не должен ни принимать, ни дарить подарков. Ему следует «быть невыразительным интонационно, аффективно и экзистенциально и лишь выполнять свой профессиональный долг – интерпретировать. Он никогда не должен болеть, не должен быть слишком радостным или подавленным, должен быть воздержанным во всех отношениях» (Parin, 1987, S. 174).

Мы можем рассмотреть действенность психоаналитического метода в свете диалектического взаимодействия противоположностей – созидания и обнаружения смысла. Современная техника психоанализа состоит из двух противоположных элементов (Ermann, 1993). Первый элемент предполагает отграничение и, соответственно, создание смысла в ходе структурирования на основе интеллектуального инсайта и аналитического сеттинга. Инсайт опосредован аналитическими интерпретациями и имеет дело с отграничивающим воздействием и структурирующими ориентирами. При этом интерпретации должны быть в некоторой степени «двусмысленными» (неоднозначными), оставляющими достаточно игрового пространства для собственной активности, фантазии или для возможной защитной реакции клиента.

Терапевтический сеттинг включает аналитические правила – «базовый принцип» свободного ассоциирования и «рабочий альянс», который соответствует принципу реальности в своей строго определенной временной и финансовой структуре и аналитической установке на абстиненцию. Это означает отказ от директивного влияния и активного вмешательства со стороны аналитика, то есть установку на «нейтральность».

Такая конфронтация с принципом реальности через интерпретации, строгий аналитический сеттинг, рабочий альянс и заповедь «говори, а не действуй» обеспечивают необходимые границы и могут привести к созиданию смысла. Второму элементу аналитической техники сегодня придается не меньшее значение. Для него характерна «центрированная на опыте переживания работа над отношениями», эмпатический «холдинг», то есть во главу угла ставится эмоциональный опыт, «встреча» двух людей, перенос и контрперенос, а также «бессознательные фантазии об отношениях». Поэтому сегодня психоаналитики смягчили изначально ригидную и отчуждающую абстиненцию. Сегодня они чаще «выборочно и экспрессивно» отвечают на вопросы пациента (Heigl-Evers, Heigl, 1988), то есть гибко выражают свои личные чувства, мысли и оценки, если это терапевтически оправдано. Кремериус говорит о модифицированной абстиненции и о ситуативном применении абстиненции. Этот второй элемент аналитической техники («материнская техника») был противопоставлен «отцовской».

«Материнский элемент» психоаналитической техники опирается на открытость, неструктурированность и размывание границ. Со стороны клиента есть свободное ассоциирование, а для терапевта это означает «свободно плавающее внимание» и эмпатичное, эмоционально теплое отношение к пациенту. Речь также идет о том, чтобы освободиться от жестких стереотипов и позволить течь внутреннему и внешнему опыту, не ограничивая его никакой цензурой, что указывает на аспект обнаружения смысла.

Неудивительно, что терапевты стали задаваться вопросом о смысле почти с самого появления классической инсайт-терапии с акцентом на интерпретациях и технике, а также с возникновением терапии эмоциональных переживаний. Терапия стала в большей мере ориентирована на межличностные отношения, в которых создается смысл.

Изначальное стремление к индифферентности и ригидное пуристское применение правила абстиненции позднее подвергалось резкой критике в психоаналитической литературе: высмеивались «аналитики с каменным лицом», страдающие от «аффективного атеросклероза» (Гринсон), и «игра в молчанку» (Стоун), и «закушетники» (Мозер). Губительная абстиненция психоанализа по отношению к социальным проблемам привела к тому, что, несмотря на вызов эмансипации, умалчивались смысл и бессмысленность политических событий. Впрочем, общественнополитически ангажированные психоаналитики особенно часто критиковали абстиненцию, а, например, Парин вообще призывал к отказу от нее. Он считал, что введение правила абстиненции сказалось на психоанализе «неблагоприятно, контрпродуктивно или даже пагубно» (Parin, 1987, S. 176), так как недоступность нейтрального аналитика искушает его властью, а также потому, что абстиненция теоретически узаконивает удовольствие от нарциссического всемогущества.

Мы все же считаем, что абстиненция как динамическое взаимодействие эмпатически принимающей близости и отграничивающей, конфронтирующей дистанцированности является частью терапевтического искусства при условии, что она применяется сознательно и ответственно, с внутренне усвоенной профессиональной этикой. Речь идет о том, чтобы уметь найти, с одной стороны, максимальную степень доверия и близости и, с другой стороны, необходимую безопасную дистанцию, без сексуальных и нарциссических злоупотреблений со стороны терапевта (Wirtz, 1994).

Сбалансированная установка терапевта подает пример клиентам, стимулирует их активность в поиске баланса между автономией и приспособленностью, между принятием своего несовершенства и принятием на себя ответственности (Whitmont, 1993a; Lesmeister, 1992). Такое живое общение конфронтирует клиентов с их застывшей невротической установкой на сверхценное отгораживание от других или на размывание границ. Оно заставляет их освободиться от такой односторонне фиксированной установки, позволяет снова ощутить, как базовые человеческие устремления могут играючи сменять друг друга – желание отгородиться от других при агрессивном самоутверждении сменяется желанием устранить границы, когда самоотдача из любви к людям рождает доверие потоку жизни.

Терапевтический подход к проблеме границ, ответственное применение правила абстиненции в контексте создания и обнаружения смысла имеют отношение к духовной практике. И здесь мы находим такие варианты, как отграничение себя от мира в аскезе и в строгом ритуале, с одной стороны, так и «безграничную» открытость при тренировке «чистого» бесцельного внимания, с другой стороны. Здесь мы также сталкиваемся с дилеммой близости и дистанции, с «дзен-парадоксом» или с принципом «sin arrimo y con arrimo»[16] испанского мистика Иоанна Креста, и все это заставляет нас встретиться лицом к лицу с непосредственным восприятием реальности. Цель как духовной, так и психотерапевтической практики в основе своей одна и та же – разрешить человеческие дилеммы между волей и бесцельностью, самоутверждением и самоотдачей, деятельностью (actio) и созерцанием (contemplatio), между обнаружением и созданием смысла. Конечная цель обеих дисциплин – принятие себя таким, какой я есть, и в этом заключается терапевтический парадокс «изменения без изменений», который является также и целью духовной практики. В этом и состоит решение «Павлова парадокса» – призыва апостола Павла: «Стань тем, кто ты есть». Таким образом, духовность как в терапевтическом, так и в религиозном смысле понимается одинаково – как принятие человеком себя таким, каков он есть, как толерантность, как «радостное „да“ инаковости других людей» (Лей), которое мы называем любовью к людям и которое является сутью всех религиозных учений и духовных традиций в мире.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.